НОВОСТИ
Верховный суд отклонил жалобу на пожизненное убийце школьниц в Златоусте
ЭКСКЛЮЗИВЫ
sovsekretnoru
Тайны «девочки с куклой»

Тайны «девочки с куклой»

Тайны «девочки с куклой»
Автор: Андрей КОЛОБАЕВ
Совместно с:
18.07.2017

Народная артистка России Татьяна Пилецкая: «В «деле» отца даже его имя было написано с ошибкой – «Леонид» вместо «Людвиг». Человеку дали 15 лет, не удосужившись узнать его имя!»

Она по праву могла бы быть одной из первых королев советского кино. Грациозная красавица с огромными серыми глазами, копной каштановых волос, с громадной магией притяжения, актриса, не похожая ни на кого. Когда-то, едва дебютировав в «Пирогове» и «Княжне Мэри», она влюбила в себя полстраны. Но в 1956 году на советские экраны вышла мелодрама Леонида Лукова «Разные судьбы» с Татьяной Пилецкой в главной роли. Татьяна Людвиговна потом неоднократно признавалась, что этот фильм одновременно принёс ей невероятную, просто оглушительную славу и… поставил жирный крест на её кинокарьере. Нет, конечно, он не уничтожил её как актрису – она по-прежнему выглядела восхитительно и играла блистательно. По-прежнему её каскадёрский номер с выездом верхом на лошади из фильма «Олеко Дундич» собирал стадионы, а список приписываемых ей народной молвой в возлюбленные красавцев актёров только пополнялся: Олег Стриженов, Георгий Юматов, Марк Бернес… Но карьера вдруг забуксовала, зашла в непонятный, явно нетворческий тупик. И это в 28 лет – в самом расцвете, причём на фоне таких внутрисемейных передряг, что хоть волком вой или в петлю лезь.

Но актриса и не думала сдаваться. Нашла «свой» театр – ленинградский Ленком (ныне «Балтийский дом»). Написала четыре откровенные автобиографические книги, занялась изучением своего генеалогического древа. Между прочим, сделала в своей родословной немало удивительных открытий: оказывается, её прапрабабушка Луиза Графемус геройски сражалась в войне с Наполеоном, а Антон Павлович Чехов носил пенсне работы другого её предка – известного петербуржского оптика Ивана Яковлевича Урлауба.

…Мы сидим в её питерской квартире в районе Чёрная речка. Передо мной очаровательная, стройная, статная женщина – никогда не скажешь, что 2 июля Татьяне Пилецкой исполнится 89. Вчера она отыграла свой любимый спектакль «Деревья умирают стоя» по пьесе Алехандро Касона, а всего в её сегодняшнем репертуаре их четыре, не считая антрепризы. Её имя по-прежнему собирает полные залы. Она до сих пор выходит на сцену на высоченных каблуках, поёт, танцует, держит публику в напряжении и срывает аплодисменты.

Картина К.С. Петрова-Водкина «Девочка с куклой. Портрет Татули». 1937

БРАТ МЕЧТАЛ, ЧТОБЫ Я СТАЛА ПРИМОЙ-БАЛЕРИНОЙ

– Татьяна Людвиговна, в детстве вас рисовал знаменитый Кузьма Петров-Водкин, другой известный художник, Алексей Пахомов с вас ваял фарфоровую статуэтку «Юная балерина», хранящуюся в Русском музее. Почему они в качестве модели выбрали именно вас?

– Мои родители очень дружили с семьёй Кузьмы Сергеевича (он даже был моим крёстным), мы часто у них гостили, а там бывал Алексей Фёдорович Пахомов. Он в тот момент решил себя попробовать в скульптуре. А почему выбрали меня? Мы же общались. Я училась в балетной школе, какое-то изящество, вероятно, привлекло.

– Давно видели этот свой портрет «Девочка с куклой. Портрет Татули» – экспонат Таллинского художественного музея?

– Да как раз совсем недавно! В Таллине у меня был творческий вечер, и заведующая отделом русской живописи привезла на него «Девочку с куклой». Причём под охраной! (Смеётся.) Сама его установила, рядом стояла, не разрешала даже фотографировать. Последний раз я видела эту картину, когда вместе с отцом, уже вернувшимся из лагеря, ходила в Русский музей на выставку Кузьмы Сергеевича. Была растрогана до слёз!

– В Ленинграде вашими соседями по дому №9 на Таврической улице были режиссёр Сергей Васильев и актриса Варвара Мясникова. Вы знали, что он один из «братьев Васильевых» — создателей легендарного «Чапаева», а она – та самая актриса, сыгравшая Анку-пулемётчицу?

– Конечно! Весь дом это знал. Это было до войны – я была совсем маленькая ещё. Они жили этажом выше. Причём до Васильевых эту верхнюю квартиру занимал Сергей Эйзенштейн. Наше угловое окно выходило во двор, и я помню, как вставала у окошечка и наблюдала, как из большой парадной выходят Сергей Дмитриевич Васильев вместе с Варварой Сергеевной. Потом они разошлись, у него появилась другая жена… Я хорошо запомнила другое: у их дочери была няня, Наталья Ильинична. А у нас квартира делённая, ванны не было. И Наталья Ильинична, которая приятельствовала с моей мамой, спускалась к нам: «Мои уехали на съёмки. Идите мыться!» И мы с мамой мылись в ванной Васильевых.

Татьяна Пилецкая в роли Даши Севастопольской. Кадр из фильма Григория Козинцева «Пирогов». 1947

– В каком возрасте у вас проявились творческие порывы?

– Я танцевала всегда, сколько себя помню. Весёлая была, очень активная… На даче в Сиверском, под Ленинградом родители устраивали вечера. Папа пел – у него был чудесный баритон, мама играла на рояле, а я танцевала. Именно после одного из таких концертов мой крёстный посоветовал отдать меня в балетную школу. Что самое удивительное: моя строгая немецкая бабушка, Екатерина Николаевна, из которой обычно слова не вытянешь, вдруг неожиданно поддержала эту затею. И вскоре мама отвела меня в Ленинградское хореографическое училище. Помню, сидел худсовет – Ваганова, Дудинская, Уланова, – а мы ходили по кругу, нас смотрели, оценивали. Маме сказали: «Всё хорошо, только ручки короткие». Но взяли.

У меня были дивные учителя. Мой первый педагог по балету – Евгения Петровна, мама легендарной балерины Татьяны Вечесловой. А выпускала меня Мария Фёдоровна Романова, мама Галины Улановой.

– Мечтали стать примой-балериной, как Уланова и Вечеслова?

– Нет, мой старший брат Володенька этого хотел. В ночь, когда его призвали в армию, он зашёл попрощаться. Положил мне под подушку семь слоников (они до сих пор стоят у меня на пианино!) и книжку «Основы классического танца». И написал: «Тата! Будь хорошей балериной». Поцеловал, и больше я его не видела – он пропал без вести в первые дни войны. Но настоящей балериной я никогда в жизни не стала бы.

– Почему?

– Во-первых, я была лентяйка, а балет – это адов труд. Во-вторых, некую роль сыграла, конечно, война. Наше училище почти на четыре года эвакуировали на Урал, в глухое село Полазна. Вы же понимаете, какие там могут быть занятия?! Ну а главное – меня всё-таки тянуло именно в драматическое искусство. Как только у нас в хореографическом училище открылся драмкружок, я первая прибежала туда и вскоре сыграла Снежную королеву. Будучи второклассницей, представляете?! Папа посмотрел и, я помню, сказал маме: «Молодец Татьяна!

И говорит со сцены как хорошо, и муфточку держит, и спинку». Более того, я нашла свой крошечный дневничок 1943 года (то есть я его вела уже в эвакуации), он заканчивался фразой: «Кончится война, брошу я этот балет и пойду в драматическую студию!» Недаром же в дневнике появилась эта фраза?

– Выдающийся хореограф Большого театра Юрий Григорович был вашим сокурсником по училищу?

– Нет, он учился на два курса старше. Кто бы мог подумать, что вырастет в хореографа, да ещё такого. Несколько лет назад было какое-то торжественное мероприятие в Царском Селе, столы накрыли. Сажусь и вдруг вижу: идёт Юрка. Как закричит: «Татка!»

– Сколько лет вы не виделись?

– Да господи, со школы, с тех самых пор! Как стали вспоминать. «Ты помнишь, как мы брёвна баграми таскали из Камы, из ледяной воды?» Я говорю: «Помню, Юрочка, помню!» В эвакуации нам было не до учёбы – работать надо было. Брёвна таскали – это же дрова! Всё делали: пололи грядки, собирали картошку… Жили 18 человек в одной комнате, спали на матрасах, набитых сеном. Морозы под 40, голод… Несмотря на то что нам давали аж по 800 граммов хлеба (казалось, всё это съесть невозможно!), а всё равно постоянно есть хотелось. Помимо этого, ещё выступали перед ранеными в госпиталях с концертами. Мы не так давно созванивались с моей подружкой Валечкой Петровой и вспоминали, как в одном из госпиталей играли свой номер на двоих – «Бим и Бом». Полный зал раненых, перевязанных… Я вышла, зацепилась за кулису и всю её потащила за собой. Такой хохот стоял в зале! Дети же ещё были, боже ты мой!

Кадр из приключенческой советско-югославской ленты Леонида Лукова «Олеко Дундич». Дундич – Бранко Плеша, Галя – Татьяна Пилецкая. 1958

МАМА ПИСАЛА СТАЛИНУ

– Что ещё врезалось в память в период эвакуации?

– 7 ноября 1942 года мы ездили на праздничный концерт в город Молотов (так тогда называлась Пермь) – там выступали Уланова и Вечеслова. А назад нас везли на старом пароходике, набитом пассажирами. Вдруг девчонки мне говорят: «Таня, там едут твои знакомые из Ленинграда». Я побежала и обомлела: навстречу мне вышел… мой папа. Он сразу отвёл меня в сторонку и предупредил: «Мама сильно изменилась. Не пугайся и не подавай вида!» Мама сидела на каких-то тюках около каюты. Мы не виделись два года (!), и первое, что она мне сказала, даже не поздоровавшись: «Таточка, у тебя нет хлебушка?» До сих пор мурашки по коже, когда вспоминаю эту нашу встречу

– Сказались последствия тифа, которым мама переболела в блокадном Ленинграде?

– Блокада, тиф – всё вместе. На почве голода и последствий болезни у мамы случилось помутнение рассудка. В себя она пришла только несколько недель спустя. А вот папка молодцом держался – не терял присутствия духа. Хотя мама была эвакуирована, а он ехал в многолетнюю ссылку.

– Из блокады в ссылку? Куда уж страшнее…

– Такое было принято решение. Отца вызвали и ознакомили с документом, в котором ему предписывалось в трёхдневный срок покинуть Ленинград.

– Что инкриминировали?

– То, что он был немец по национальности. А какой он немец? Мои предки по папиной линии – Урлаубы – приехали в Россию в 1837 году. И папа, и его родители родились здесь, в Петербурге. Его родственники были известными в городе оптиками, архитекторами, музыкантами, живописцами. Мой дед, Егор Фёдорович Урлауб, был академиком живописи, его картины – в Русском музее и Третьяковке. Ничего не помогло!

Вы только представьте: ему в три дня надо было всё имущество продать и уехать. А какая бабушкина квартира была… Из троих своих детей бабушка Екатерина Николаевна больше всего любила моего папу, и самое роскошное из нажитого имущества она отдала ему. У нас была потрясающей работы мебель из карельской берёзы и красного дерева. Инкрустированная, невероятной красоты!

А какие картины были, библиотека, посуда! И всё это надо было продать, причём за бесценок, или просто бросить. Мама с папой уехали с одной корзиной и двумя сумками. В одной из них были вот эти старинные антикварные чашечки. (Показывает.) Я всё время смотрю на них и удивляюсь, как они уцелели, проехав столько километров, столько лет находясь вместе с папой в Краснотурьинске. Видно, так ему были дороги – как кусочек из прежней, спокойной счастливой жизни.

Члены советской делегации актрисы Татьяна Пилецкая, Надежда Чередниченко, Марина Ладынина на церемонии открытия Венецианского кинофестиваля, Италия. 1957

Кстати, в 1990-е мне дали почитать «дело» отца. Знаете, что больше всего меня поразило? На титульной странице даже его имя первоначально было написано с ошибкой – «Леонид Урлауб». Потом имя зачеркнули и сверху исправили на «Людвиг». Человеку дали 15 лет, не удосужившись узнать его имя!.. Там аккуратно были подшиты бесчисленные мамины прошения пересмотреть его дело и оправдать – она писала Калинину, Жданову, Ворошилову, Молотову и даже самому Сталину. На всех стояла резолюция «Отказать!».

– Насколько я знаю, дело отца и вам потом аукнулось.

– Это было уже после войны, в 1948 году. Нас с мамой вызвали в отделение милиции, крест-накрест перечеркнули в наших паспортах ленинградскую прописку и сказали, что в 24 часа мы должны уехать к папе в лагерь – на Урал. Я к тому времени уже начала сниматься в кино, и один из режиссёров мне посоветовал обратиться к драматургу Николаю Эрдману, который в тот момент ставил программу для ансамбля МВД. Я поехала к нему. После этого я единственный раз была в «Большом доме» – здании Ленинградского НКВД. Мрачные холодные коридоры, двери, как шкафы. По виду зеркало – открываешь, а оказывается, это дверь… Кошмар!

– Не было опасений, что сделаете себе только хуже?

– А чего мне было бояться? У меня шляпка, вуалетка… (Смеётся.) Я пришла, рассказала про папу – я же знаю, что он ни в чём не виноват. Генерал НКВД Леонтьев сказал позвонить через неделю. Я позвонила. Он говорит: «Деточка! Вы танцуйте, а ваша мамочка пускай едет к папе». И тогда я пошла к Соловьёву – был такой Иван Васильевич Соловьёв, по тем временам главный в Ленинграде. Очень уважаемый человек, герой войны. Он внимательно выслушал, тут же взял трубку, позвонил, уж не знаю кому. Как начал кричать: «Что это за безобразие?!! Вы так всех русских из города выгоните?!» Вскоре нам с мамой выдали новые чистенькие паспорта и оставили в покое. Всё благодаря тому, что я пошла к Соловьёву. Я вообще-то нерешительный человек, но иногда…

– Просыпаются гены прапрабабушки Луизы.

– Не иначе. (Смеётся.) Легко это сейчас рассказывать, но то, что мы пережили, – не дай бог.

– Татьяна Людвиговна, если можно, ответьте откровенно. Ваш брат погиб на фронте, квартиру на Таврической отобрали, отцу поломали судьбу, украли столько лет жизни… Неужели не было обиды на социалистическую систему, на сталинизм?

– (Длинная пауза.) Да, вот такие мы были – искренне верили в светлое будущее. И я была плотью своего времени. Когда умер Сталин, папа ещё отбывал свой 15-летний срок, но я помню, как я плакала от горя! Ну что же держать в себе зло и жить этим злом? Это не в моём характере абсолютно. У меня характер – папин. Если бы он не был таким лёгким, спокойным, дружелюбным, отходчивым человеком, он бы не пережил всё то, что ему пришлось пережить.

– Папа рассказывал подробности про эти 15 лет?

– Мало что рассказывал. Наверняка было и трудно, и очень плохо. Но он никогда не жаловался. Вначале жил в лагере, за колючей проволокой. Но отец и там смог проявить артистические таланты: он ставил спектакли в местном Доме культуры, сам в них играл и таких же, как он, заключённых привлекал. И это его спасло! Со временем ему разрешили переселиться в город. Я ведь к нему ездила в 1950 году. Мы концертировали в Краснотурьинске, потом поехали в соседнее село – в местном Доме культуры я читала Некрасова и танцевала – папа смотрел на меня…

Его реабилитировали в 1958 году, при Хрущёве. А ещё через много-много лет, когда папы уже не было в живых, я решила сходить в реабилитационный центр за справкой о реабилитации. Мне эту бумагу дали и сказали: «Поскольку в тот момент вы были несовершеннолетней, вам причитается денежная компенсация».

– Большая сумма накапала?

– 9 рублей 58 копеек. Я сказала: «Спасибо большое. Не надо!»

Татьяна Пилецкая – в роли дамы на балу. Кадр из фильма-сказки Надежды Кошеверовой и Михаила Шапиро «Золушка». 1947. Современная цветная версия

ВЕРТИНСКИЙ И «КНЯЖНА МЭРИ»

– В 1947 году вы снялись в знаменитом фильме «Золушка» – с Яниной Жеймо, Эрастом Гариным, Фаиной Раневской… Как вы туда попали?

– Окончив после эвакуации училище, некоторое время я танцевала в кордебалете Театра музкомедии, но уже тогда стала понемножку сниматься в кино. Мы с мамой жили в те годы очень тяжело – карточная система, нужно было зарабатывать. А за съёмочный день платили 4 рубля 50 копеек. Поэтому за счастье было играть даже в массовках. Так вышло и с «Золушкой». Если вы помните, там было много сцен бальных танцев. Меня уже киношники знали, вот и пригласили участвовать в этих балах. Помню, сшили мне очень красивое голубое парчовое платье. Господи, боже мой! Мне было 18 лет – как я была счастлива! Снимали в павильонах «Ленфильма». Я ходила, смотрела на Раневскую, на Гарина. Это всё было для меня так ново, так волнующе. Янине Жеймо перед каждым крупным планом делали свеженький грим, потому что она была уже не девочкой: всё-таки 37 лет, а как юную Золушку сыграла!

– Трудно в те годы было получить роль?

– Конечно, непросто. Это сейчас девочка снялась раза два – и она уже героиня и звезда! А во времена моей молодости начинали с массовочки, следующая ступенька – эпизод и упоминание в титрах. Вот так постепенно, ступенечка по ступенечке, нужно было продвигаться вперёд. Но поскольку тогда уже мои фотографии на «Ленфильме» были, режиссёры их смотрели и предлагали мне роли.

– Правда, что вашей киношной карьере весомо поспособствовал Александр Вертинский?

– Это вышло совершенно случайно. Нас познакомила подруга моей мамы, и на первой же встрече (а я уже снялась в «Пирогове» и ещё нескольких фильмах) Александр Николаевич настойчиво, а он слегка картавил, говорил: «Гаубчик, гаубчик… С такой внешностью вам надо, надо сниматься в кино!» С тех пор он, приезжая в Ленинград, всегда приглашал меня на свои концерты, иногда водил в рестораны. Позже он настоял, чтобы я попробовалась в картину «Княжна Мэри». Взял у меня фотографию и сам отвёз на Киностудию имени Горького режиссёру Исидору Анненскому. Меня вызвали, и – можно так считать, конечно – с его лёгкой руки я снялась в этой роли. За что Александру Николаевичу благодарна всю жизнь. А на следующий год я сыграла Таню Огневу в «Разных судьбах».

– Где вас увидел режиссёр Леонид Луков?

– На съёмках «Княжны Мэри». Он приходил на все съёмки. Смотрел, выбирал актёров. Потом никаких проб не делал никому – ни Жорке Юматову, ни Юле Паничу, ни Тане Конюховой. У него глаз был – о-о-о!

Больше никогда не доводилось переживать той сумасшедшей славы, которая на меня обрушилась после премьеры «Разных судеб». Это было что-то невероятное! Но после этой картины за мной закрепился образ отрицательной героини, стервы.

– Наверное, потому, что вы так некрасиво обошлись в фильме с мужчинами, любившими вас…

– Значит, сыграла как надо! Зрители порой забывают, что на экране не реальный человек, а артист. Помню, после показа картины в МГУ студенты на меня просто накинулись – выходили девчонки, парни: «Вас любит такой парень, а вы… Как вы могли так подло поступить?!» Объясняла: «Да это моя роль. Я совсем другая». Слушать не хотели. Меня готовы были растерзать. И кто? Студенты самого передового вуза страны… Режиссёры тоже почему-то посчитали, что я могу играть только отрицательных героинь, и перестали брать в свои фильмы.

– У вас же потом вышло немало прекрасных картин – «Дело №306», «Олеко Дундич»…

– При этом в моём архиве лежит большая папка с фотопробами к фильмам, куда я пробовалась, но не сыграла. Иногда пересматриваю эти фотографии… Это и Дездемона в «Отелло» Юткевича, и «Дама с собачкой» Хейфеца, и «Дон Сезар де Базан» Шапиро, и «Первые радости» Басова… Очень много ролей, которые прошли мимо меня и которые я, конечно, хотела сыграть.

В СССР фарфоровые статуэтки «Юная балерина» работы Алексея Пахомова выпускались огромными тиражами и были необычайно популярны.  Мало кто знал, что позировала Пахомову юная Тата Урлауб

– Почему «прошли мимо»?

– А откуда я знаю? (Смеётся.) Художественный совет не утвердил – и «спасибо, до свидания». Хотя роскошные пробы были.

– И всё-таки есть своя версия?

– Думаю, одна из причин в том, что моя внешность в то время не вписывалась в художественные рамки, предлагаемые кинематографом. Ведь, как правило, героинями экранов были колхозницы, комсомолки, ударницы. А какая из меня колхозница, доярка, передовик производства?! Я пыталась даже в платках сниматься, чтобы лицо в глаза не бросалось. Помню, на пробах на роль Дарьи в картину «Донская повесть» режиссёр Владимир Фетин почему-то мне нос наклеил здоровенный, курносый. Зачем – непонятно. Жалко, конечно, очень. Самое обидное, что летят годы, а их не вернёшь, к сожалению. В период простоев спасали только концерты, творческие встречи со зрителями, где я выступала вместе с Марком Бернесом, Николаем Черкасовым, Аллой Ларионовой… У меня была уйма встреч, просто уйма!

– У вас был коронный номер?

– В те годы было принято устраивать праздники на стадионах. Обычно меня объявляли: «Артистка Татьяна Пилецкая, исполнительница роли Гали в приключенческом фильме «Олеко Дундич». Я вылетала верхом на лошади, проскакивала весь стадион. Дальше быстро у эстрады переодевалась в белое платьице и пела вальс «Ты надела праздничное платьице…» из «Разных судеб». Публика сходила с ума! Стадионы в те годы ломились – народ очень любил эти праздники.

– Популярность у вас была сумасшедшая. Как зрители выражали свою любовь?

– Я получала письма… Мешками! Я их в шкафу храню до сих пор – не поднимается рука выбросить. Потому что люди со всего Союза писали от всего сердца, очень искренне. Среди них были и смешные послания и от девушек, мечтавших стать киноактрисами. Молодые люди объяснялись в любви, просили денег…

– Даже так?

– Ну, конечно! «Пришлите срочно.

Я вам потом отдам!» Нет, конечно, на части не рвали, но на улице узнавали на каждом шагу и, кстати, до сих пор узнают. Причём не только в Санкт-Петербурге.

– В период простоев могли сломаться? Ведь не каждый актёр способен выйти из депрессии, и таких трагических примеров – десятки: Екатерина Савинова, Изольда Извицкая, Сергей Гурзо…

– Знаете что… Мне было очень плохо! Ещё год-два, и я могла бы сгинуть в штате Студии киноактёра, играя крохотные неинтересные эпизодики. Но в 1963 году мне предложили попробоваться в Ленинградский театр имени Ленинского комсомола. Это был колоссальный риск! Я ведь не играла никогда на сцене, у меня не было драматического образования, а там громадная сцена – 1700 зрительских мест. Но я рискнула, и театр стал моим спасением!

– Непросто было начинать жизнь с чистого листа?

– Очень! Нужно же было завоевать своё место в театре, доказывать, что ты что-то можешь. Расскажу такой эпизод. Я только-только пришла в театр, и на малой сцене отмечали, если не ошибаюсь, мой день рождения. Стоял мой портрет… И актёр, который много лет проработал в Ленкоме, сказав слова поздравления, подошёл к этому портрету и демонстративно «утёр» мне носик! Мол, подумаешь, пришла какая-то из киношки… Сопливенькая ещё, и что покажет, неизвестно. А здесь – театр! Никогда не забуду этот жест. Но я в этом театре уже более 50 лет

– Родители застали вашу славу, успели порадоваться?

– Конечно. Мама умерла в 1958-м, она видела все мои первые картины. А папа ходил на мои спектакли, когда я уже играла в театре. Знакомая рассказывала, как однажды они сидели рядом на спектакле «Сирано де Бержерак», где я играла Роксану: «Я сижу и смотрю, а рядом сидит твой папа и плачет».

В первом ряду: Надежда Чередниченко, Татьяна Пилецкая, Марина Ладынина и Иван Пырьев. Флоренция. 1957

«РОМАН» С МАРКОМ БЕРНЕСОМ

– Вы не раз признавались, что с партнёрами вам везло всю жизнь. А кто для вас настоящая актёрская глыба?

– У нас – Николай Черкасов. Во время съёмок ленты «Пирогов» я ходила специально и смотрела, как он играл, как работал, как думал над ролью. Это было потрясающе! Ещё выделю Веру Марецкую, Льва Наумовича Свердлина – он папу моего играл в «Разных судьбах» и Ольгу Жизневу – она играла мою маму. Мне всегда казалось, что Жизнева очень похожа на мою мамочку.

А из зарубежных актёров величина номер один для меня – Жан Габен. Возьмите его любую роль – и увидите, какая глубина, какая искренность, какая боль, если это требуется. Удивительный актёр! Я тоже всегда на него смотрела и училась. Я всю жизнь учусь.

– Встреча с Гэри Купером – яркое для вас событие?

– Это было после съёмок в «Княжне Мэри». Я сшила себе на Киностудии имени Горького новое платьице и вернулась в Ленинград. Вдруг звонок из Дома кино: со своим фильмом приезжает всемирно известный американский актёр Гэри Купер. Мне как молодой киноактрисе поручили его поприветствовать от имени советского кинематографа.

– В СССР его имя гремело?

– О, ещё как! Помню, что я жутко волновалась – сердце ходуном, руки ледяные. Вышла на сцену Дома кино на Невском и вижу: идёт по проходу высокий, стройный загорелый красавец, глаза – голубые-голубые. Взял меня за руку. Заулыбался, всем своим видом показывая: мол, надо же какая рука у меня холодная. Что-то сказал по-английски, погрел её в своих руках и поцеловал.

– В начале 70-х вы играли в ленинградском Ленкоме с Олегом Далем. За что его с треском выгнали из труппы?

– Мы были партнёрами в его единственном в нашем театре спектакле «Выбор». Премьеру отыграли прекрасно и даже вот в этой самой комнате её отметили все вместе. Роза Абрамовна Сирота была, режиссёр, и Олег – опоздал, правда. А на гастролях в городе Ярославле он вдруг вышел на сцену без обуви, в одних красных носках. Подошёл к зрителю из первого ряда: «Дай закурить!» Закурил и ушёл за кулисы. Третья наша партнёрша – Лариса Малеванная, да и все мы просто обалдели от неожиданности. Зрители – тоже. Быстро закрыли занавес, перед зрителями извинились. Спектакль отменили. Разразился скандал, и Олега уволили из театра.

– Был сильно подшофе?

– Не знаю. До этого мы общались – нормальный был человек. К сожалению, вот так бесславно закончилась его театральная деятельность в нашем театре.

– Вам приписывали романы с самыми известными красавцами страны – Олегом Стриженовым, Георгием Юматовым, Юлианом Паничем…

– Меня всё время с Марком Бернесом молва сводила. Не знаю почему. Господи, никогда в жизни ничего не было! Он милый, славный человек, мы вместе снимались в «Деле №306». И всё! Мне прочили в возлюбленные даже Вертинского. Я же не могу каждый раз эти сплетни опровергать. Зачем? Говорят – и пусть говорят. Кстати, с Юлианом Паничем, который в «Разных судьбах» сыграл моего возлюбленного Федю Морозова, мы дружим и общаемся всю жизнь, несмотря на то что он давно живёт во Франции. 23 мая у него день рождения был – мы по «Скайпу» славно поговорили.

44 года семейной идиллии. С мужем – заслуженным артистом России актёром пантомимы Борисом Агешиным

УЛАН ЛУИЗА ГРАФЕМУС

– У вас такая богатая родословная. Что вас из узнанного о предках больше всего поразило? Невероятная прапрабабушка Луиза?

– Луиза Графемус, конечно, уникальная личность. Бесстрашная, с авантюрной жилкой! Она родилась в Германии в 1786 году. Во время войны с Наполеоном, скрыв свой пол, воевала против французов в прусском корпусе под началом генерала Гебхарда фон Блюхера. Воевала геройски! О её подвигах писали газеты, называли «второй Надеждой Дуровой». Была трижды ранена, получила крест за доблесть, в битве при Ватерлоо лишилась правой руки, но дослужилась до чина уланского вахмистра. Выйдя на инвалидный пенсион, переехала жить в Петербург. Вышла замуж за печатника Иоганна Кессениха, причём хватило у неё энергии и мужества троих детей родить, открыть знаменитый танцкласс на Фонтанке у Измайловского моста и «Красный кабачок» – трактир на десятой версте Петергофской дороги. Между прочим, воспетый Пушкиным и Лермонтовым

До сих пор в одном из немецких музеев хранится чашка с её изображением, которую Луиза подарила снаряжавшей её на войну королевской семье. Мне из Германии прислали снимок этой чашки.

– Её героические гены в вас как-нибудь проявились?

– Пожалуй, только в способности к верховой езде, которая мне очень легко давалась. А в остальном… У меня абсолютно нет авантюрной жилки, я не очень сильный человек. Правда, иногда способна на решительные поступки.

– Ваши дочь и внучка актрисами быть не захотели?

– Когда моей дочке Наташе было лет десять, мне предлагали её снимать. Она была прехорошенькая! Но я видела, что у неё нет особого желания, и отказывала. Зачем морочить голову ребёнку лишний раз?! Она окончила ленинградский университет, владеет несколькими языками. У неё своя турфирма. А внучка Лизочка окончила Петербургскую художественно-промышленную академию имени А.Л. Штиглица (Мухинское училище), она – художник, работает в Русском музее. Между прочим, на днях ей предложили написать картину для нашего президента – фрагмент Коневского Рождество-Богородичного мужского монастыря. Там же красота невероятная! Так, через три поколения, в нашем роду вновь появился художник.

– Если оглянуться назад, какие работы в кино для вас особо ценны на сегодняшний день и почему?

– Мне очень дорога одна из последних картин – «Вербное воскресенье».

С Катей Гусевой, Катей Вилковой, со Светочкой Ивановой и Юрочкой Батуриным. Замечательные партнёры и изумительный режиссёр Антон Сиверс, у которого я до этого снималась в «Каменской» и который своим стилем работы очень напоминает мне Григория Михайловича Козинцева. И моя роль мне близка, ведь там я сыграла бывшую балерину. Можно сказать, вспомнила свою первую профессию. Чудесная получилась картина!

– В список своих любимых картин включили бы «Сильву», «Прощание с Петербургом», «Невесту», «Зелёную карету»?

– Безусловно. А чем они мне дороги? Любая роль для меня ценна прежде всего интересным характером, неожиданными поворотами в судьбе героини. Бесхарактерного человека играть не соглашаюсь никогда. Тем более сейчас, когда у меня за плечами 45 картин. А то знаете, как иногда предлагают, глядя на год рождения?

– ?!

– «Мы хотим вам предложить роль…» – «Хорошо. Пришлите сценарий». Получаю, читаю: «Из дома вывезли в коляске преклонного возраста неходячую старушку. Она говорит одну-единственную фразу: «Везите меня помедленнее, здесь так много ухабов!» Это роль? Прежде чем приглашать актрису, сначала узнайте, чем она занимается. Ткните на кнопочку – в Интернете вся информация есть. «Как? Вы ещё работаете?» Я работаю в двух театрах – «Балтийский дом» и «Приют комедианта», играю в больших, почти трёхчасовых спектаклях. Но кино люблю и могу сыграть даже эпизод. Имя себе уже не надо делать, я не в маразме, слава тебе Господи! И вроде как ещё и вид приличный! (Смеётся.) Но не такую же ерунду!

– В советские годы подобные казусы могли случиться?

– Никогда! Тогда вообще всё было основательным. Сначала разговор с режиссёром, затем – фотопробы. Если фотопроба устроила режиссёра и художественный совет, назначалась кинопроба. Потом худсовет отсматривал её и решал, может этот актёр сыграть эту роль или нет.

– А уровень режиссуры двух эпох сопоставим?

– Слава богу, у меня режиссёры были мощные. Всегда чётко знали, что они хотят снять и как. А не так, как часто я сталкиваюсь в последнее время, когда режиссёр и с оператором обсуждают: «А давайте снимем с того угла… Нет, давайте лучше с этого». Леонид Давыдович Луков приходил на съёмочную площадку с раскадровкой каждой сцены – он уже до съёмок не только видел, но и слышал всю картину. Обязательно – репетиции. А сейчас… Я снималась в 16-серийной картине: 8 серий снимал один режиссёр, остальные 8 – другой. Как это может быть? Не понимаю совершенно.

Меня вот ещё что сейчас поражает. Почему не показывают старые фильмы? Ну почему не показать «Прощание с Петербургом», «Княжну Мэри». А «Олеко Дундич» какой потрясающий фильм! Но не показывают! Как только поправлюсь, во время отпуска наберусь сил, обязательно поеду на ТВ и спрошу, в чём дело. Я не звездунья, лично мне это не надо, но людям-то, молодёжи хотя бы посмотреть хорошее кино. В этом году «Пирогову» – 70 лет. А там играют Черкасов, Скоробогатов, Лебзак… Козинцев ставил, снимал Москвин – выдающийся оператор. Есть множество прекрасных фотографий. Ну сделайте вы на «Ленфильме» выставку. Ни черта никому не нужно

– Сегодня артисты катаются на коньках, показывают цирковые трюки в телешоу. Но часто смотришь фильмы с их участием – и не цепляет. Как думаете, что не так в «актёрском королевстве»?

– Вы сами, наверное, часто видите: когда актриса или актёр делают вид, что плачут, а из глаз – ни слезинки. Я играю в спектакле «Деревья умирают стоя» финальную сцену. Казалось бы, зритель далеко, можно обойтись без слёз – просто сделать вид, что переживаю. Но я каждый раз после финальной сцены прихожу за кулисы и рыдаю. То есть какое-то время ещё там не могу выскочить из этого состояния. И слышу, как зритель в зале «хлюпает»… А если я сделаю вид, кого это заденет? Нет, надо выкладываться по полной. Играть надо только сердцем, только на разрыв аорты.

– И последний вопрос. 101-летний Владимир Зельдин до последних дней выходил на сцену, не мог без работы. Вы при всей своей немалой занятости тоже говорите, мол, мало, хочу ещё. Что же вы за люди такие?

– (Смеётся.) Актёры нашего поколения, видимо, так устроены, что мы должны быть востребованы. Иначе артист вянет и погибает. Я не могу быть без дела! Не могу сидеть на диване и смотреть телевизор. Мне скучно! Хотя и кашляю, и давление скачет, и супруг мой, Борис, тоже сильно простудился. Вчера отыграла труднейший спектакль, где у меня длинные монологи, переживания. Больная, еле-еле поднялась утром… А вышла на сцену – и всё сыграла: сцена лечит!

Фото из архива Т.Л. Пилецкой


Автор:  Андрей КОЛОБАЕВ
Совместно с: 

Комментарии



Оставить комментарий

Войдите через социальную сеть

или заполните следующие поля



 

Возврат к списку