Суррогатная мать

Питерский Центр ЭКО – единственный в России, где готовят суррогатных матерей. С недавних пор там даже создали банк данных желающих выносить чужого ребенка. Но самой программе «Суррогатное материнство» уже почти два с половиной года. До ее введения был известен лишь единственный в истории случай вынашивания одной женщиной родного ребенка другой: в 90-м году в Харькове мать приняла в себя искусственно зачатый эмбрион своей дочери и родила собственную внучку.

Двое других суррогатных малышей появились на свет уже при участии специалистов питерского Центра ЭКО. Случай был беспрецедентный. Их генетической мамой стала женщина с удаленной маткой. До этого сенсационного события 26-летняя Ксения (имена и фамилии героинь изменены) четырежды делала аборты. Пятую беременность решила сохранить. Но после кесарева сечения ребенок умер на следующий же день, а у самой мамы начались осложнения. Матку пришлось удалить. Вместе с ней исчезла и надежда на материнство. Ксения впала в депрессию. Вывела из нее лишь новость о появлении в Институте Отта программы, позволяющей бесплодной паре иметь родного ребенка.

Ксения заметалась в поисках той, кто сдаст себя «напрокат». Согласилась одна из подруг – Ольга. Ее-то обретшая в жизни смысл женщина и привела в Центр ЭКО. Для начала обеих обследовали. Установив, что противопоказаний нет, приступили к синхронизации менструальных циклов. Через два месяца начались манипуляции с донорским материалом. Прошли они успешно. В пробирке зародились три новых жизни. И начало им с помощью медиков дали именно Ксения и ее муж. Сохранять эти жизни предстояло уже Ольге.

Все три эмбриона были пересажены в ее лоно. Однако прижились лишь два. Беременность первой суррогатной мамы России протекала с большими осложнениями. Пять раз Ольгу госпитализировали. И все это время в стационаре ее поддерживали гормонотерапией. На тридцать пятой неделе беременности медики вынуждены были произвести кесарево сечение. На свет появились две девочки весом 2 кг 165 г и 2 кг 140 г и длиной 45 и 42 сантиметра. Их сразу посадили на искусственное вскармливание и выписали вместе с суррогатной мамой через десять дней. В удовлетворительном состоянии.

После предоставления необходимых справок, в том числе заявления Ольги об отказе от детей в пользу Ксении и ее мужа, в загсе по месту жительства генетических родителей признали юридически. В России это был первый случай. До декабря 1995 года, когда приняли Семейный кодекс РФ, такого понятия, как «суррогатная мать», у нас не существовало вообще. Бездетная пара могла, конечно, привести в любой Центр ЭКО родственницу или подругу для вынашивания плода. Но потом с признанием генетических родителей возникли бы большие юридические проблемы. Даже если бы суррогатная мать написала заявление об отказе от ребенка, свои преимущественные права на его усыновление генетические папа и мама должны были доказывать в соответствующем департаменте. Или добиваться этого через суд. В противном случае усыновить малыша могла любая другая пара – из бесчисленных очередников или тех, кто, по мнению чиновников, больше ребенку подходит.

Семейный же кодекс упростил процедуру оформления материнства и отцовства генетических родителей, а вместе с этим узаконил и саму программу суррогатного материнства. Но ни один из российских центров экстракорпорального оплодотворения не мог оказать бездетным супругам помощь в предоставлении женщин, пожелавших сдать свое тело «в аренду». Таких надо было искать самим. Питерский Центр ЭКО первым решился через газету пригласить к себе тех, кто готов выносить чужого ребенка. От желающих просто не было отбоя. Выбрали всего лишь десятерых, поскольку требования к суррогатным мамам довольно жесткие. Прежде всего они должны быть абсолютно здоровыми, молодыми (до 35 лет) и обязательно уже рожавшими. Наличие детей – условие немаловажное. Таким женщинам, по мнению медиков, легче будет отдавать выношенное и рожденное дитя. Да, чужое. Но уже любимое.

К сожалению, закон наш настолько несовершенен, что приоритетное право решать судьбу ребенка отдал не генетическим родителям, а суррогатной матери. Таким образом, в случае если она настолько привяжется к чужой кровиночке, что не захочет с ней расставаться, генетические папа и мама ничего не смогут поделать. Без заявления об отказе от ребенка именно в пользу генетических родителей они так и останутся бездетными. Впрочем, таких случаев в России пока не наблюдалось. Может быть, потому, что суррогатная беременность счастливо завершилась лишь у двух женщин. В обеих случаях двойнями. Третья «приемная» мама оказалась менее удачливой.

Лене Ивановой 28 лет. Ее сыну Никите – четыре. Сейчас она в разводе. Но в 95-м году, когда решилась сдать свое тело «в аренду» малознакомым людям, муж жил с нею. В трехкомнатной квартире, вместе с родителями Лены и семерыми братьями-сестрами – мал-мала меньше. Однажды к ним в гости приехала родная сестра мужа – гинеколог. И с места в карьер предложила Лене выносить ребеночка для своей коллеги. У той уже была дочка, но она захотела вторую и искала здоровую суррогатную маму, обещая взамен квартиру. Чем не шанс для молодой семьи вырваться из тесноты? Муж Лены сразу ухватился за этот вариант. «Ну что здесь такого сложного? – стал убеждать жену. – Ты уже один раз рожала. Родишь во второй. Если бы я был женщиной, каждый год бы рожал».

– Меня эти слова очень сильно тогда резанули, – признается Лена. – Но разве мужчине что объяснишь? Ну, возможно, он так прореагировал потому, что Никиту я родила очень легко и всю беременность чувствовала себя отлично. Бегала, прыгала... Да и поняла-то я, что беременна, только на третьем месяце.

Вообще-то, «суррогашки» не идут на контакт с журналистами. Стараются сохранить инкогнито. Но Лена на разговор согласилась. За деньги. Муж хоть и платит алименты, но ежемесячный доход все равно мизерный. На двоих с сыном, может быть, еще и хватило бы, но живут-то все по-прежнему одной большой семьей. Поэтому – «извините, ситуация такая».

– Поначалу предложение стать суррогатной мамой для меня прозвучало дико, и я отказалась, – рассказывает Лена. – Но потом подумала месяц-другой – все равно мне нигде квартира не светит – и согласилась. Первая встреча с той парой произошла в кафе на Невском. «Сколько вы хотите?» – сразу спросили меня. Я ответила: «Стоимость двухкомнатной квартиры». Ни Галя, ни ее муж со мной не торговались. Семья была состоятельной, он возглавлял туристическую фирму. Да потом, и сестра мужа сразу меня ориентировала именно на две комнаты. В общем, мы поладили. И стали обговаривать детали.

Галя обязала меня всю беременность не работать (с больничным проблем не было, поскольку она сама гинеколог) и эти девять месяцев обещала выплачивать столько же денег, сколько я получаю на работе. С самого начала обследования я не должна была подпускать к себе мужа. У нас с ним тогда уже пошли нелады, и я знала, что переживу это легко. Но если бы муж был любимым, думаю, пришлось бы трудновато. Не должна была и заниматься домашними делами, нервничать и уставать.

Особо мы остановились на взаимоотношениях после родов. Галя подчеркнула, что ребенка мне даже не покажут. Никогда. И я со своей стороны не имею права делать попыток его увидеть. То есть, получив каждый свое, мы просто забывали о существовании друг друга. Обсудили также и то, что я скажу окружающим, когда рожу, а ребенка домой не принесу: умер при родах.

Коснулась я и темы реальной смерти малыша. Но Галя с самого начала отмела такой вариант, поскольку при суррогатной беременности обычно делают кесарево сечение. А если что-то случится со мной? Мало ли при родах умирают... Тут Галя поклялась, что квартиру моей семье они купят все равно. Единственное, чего она опасалась: отдам ли я ей ребенка? Предложила даже оформить наши взаимоотношения юридически. Но потом, видимо, присмотрелась ко мне, поняла, что в моем положении иметь двоих детей – преступление, и решила чужих людей не вмешивать.

Это я все успокоиться не могла. А вдруг они сами откажутся от ребенка, особенно если он родится с патологией? Или обманут с квартирой? Но Галя заверила: ребенка они возьмут любого. Насчет квартиры же мы договорились так: на последних сроках беременности они уже начнут ее подыскивать, и, может быть, я туда даже въеду. Эта пара производила впечатление порядочных людей, и я им поверила. Впрочем, как и они мне.

После всех согласований Лена стала частой гостьей Центра ЭКО – проходила обследования. Тут странными отлучками дочери и заинтересовались родители. Лена приняла решение выносить чужого ребенка самостоятельно и маму в известность ставить боялась: человек она верующий, вдруг проклянет. Но пришлось. Услышав признание, много повидавшая на своем веку женщина была в шоке. Потом расплакалась: «Я тебя понимаю. Так уж получилось, что мы с папой не можем вам ничего дать». И посоветовала сходить в церковь попросить благословения у батюшки. Лена испугалась его негативной реакции и не пошла. Не настолько она, в конце концов, религиозна.

Не выявив противопоказаний к суррогатной беременности, менструальный цикл Лены с помощью гормонов стали подгонять к циклу Гали. Месяца два или три. И только потом приступили к имплантации четырех пробирочных эмбрионов. Больно не было. Все происходило, как на обычном приеме у гинеколога. С той лишь разницей, что после этого «приема» суррогатной маме пришлось лечь в стационар. Две недели ее кололи гормонами и витаминами. Один эмбрион наконец прижился. Лена забеременела. С первого раза подобное происходит нечасто, и все радовались. Галя навещала Лену чуть ли не ежедневно. Заставляла больше лежать и хорошо питаться. Приносила гостинцы. В результате за короткий срок третья суррогатная мама России поправилась на четырнадцать килограммов.

– Может быть, это тоже как-то сказалось на плоде, – размышляет теперь Лена. – Но, так или иначе, через неделю после моей выписки из больницы случилась беда – у меня началось кровотечение. Первая моя реакция, наверное, была странной. Мне стало жалко денег Гали. Она ведь платила и за мои обследования, и за саму операцию – как-никак две тысячи долларов. Но потом, опять в больнице, мне стало жаль самого маленького человечка. Врачи еще с уверенностью не могли констатировать выкидыш, но я уже знала – ребенка мы потеряли. Чувствовала ужасную пустоту.

Через две недели это увидели и медики. Обе мамы – и генетическая, и суррогатная – переживали ужасно. Но когда потрясение прошло, Галя предложила Лене попробовать еще раз.

– У нас с самого начала была договоренность о двух-трех попытках. И я, конечно, согласилась. Начала даже сдавать анализы. Но потом вдруг засомневалась. Во-первых, представила, как все это тяжело физически. У меня тогда начались нарушения в эндокринной системе. Во-вторых, испугалась, что, нося ребенка в себе, полюблю его. С какими чувствами потом его отдам? В результате отказалась.

Квартира мне, конечно, была очень нужна, но я не смогла ради нее пожертвовать собой. К счастью, Галя меня поняла. И даже заплатила за неудавшуюся попытку, хотя мы такой поворот не обговаривали. Сказала, что это компенсация за мои переживания. Сколько заплатила? Можно я не буду отвечать на этот вопрос? Недавно она мне опять позвонила и спросила, не передумала ли я. А на днях я узнала, что Галя нашла другую суррогатную маму.

Я считаю, что согласиться на такую сделку с моей стороны было безнравственно. Не знаю почему. А со стороны Гали и ее мужа... Мне вообще трудно их понять, потому как один ребенок в семье уже есть. Да и, насколько я знаю, в квартирном плане у них далеко не шикарные условия. Живут с родителями. С моей точки зрения, я бы на их месте лучше отдельную квартиру себе купила, а не заводила второго ребенка...

После того как Лена отказалась участвовать в программе «Суррогатное материнство», в банке данных питерского Центра ЭКО НИИ акушерства и гинекологии имени Д.О.Отта осталось девять женщин. Четверо ушли сразу, узнав о возможных осложнениях на каждом из этапов суррогатной беременности. А пятеро на данный момент уже задействованы в программе, то есть распределены по супружеским парам.

– Дело в том, что программа очень сложная, и не каждая женщина решится выносить чужого ребенка, родить его и потом отдать, – рассказывает врач питерского Центра ЭКО кандидат медицинских наук Эльвира Исакова. – Поэтому у нас их так мало. Да и они согласились, к сожалению, только из-за материальных проблем. В этом, кстати, одна из сложностей программы. У нас был случай, когда супруги и забеременевшая уже суррогатная мама чуть не порвали отношения именно из-за непонимания того, что материальная сторона – не единственная определяющая в их взаимоотношениях. Суррогатная мама решила, что делает большое одолжение, вынашивая этим людям ребенка, а потому может требовать увеличения денежной компенсации. А пара считала: «Мы платим, значит, имеем право требовать». И относилась к женщине как к инкубатору для вынашивания младенца.

Ведь все наши бездетные пары, как правило, люди исстрадавшиеся. Поэтому хотят принимать участие в этой беременности, ощущать ее развитие, то есть быть рядом. А также убедиться, что суррогатная мама не нарушает ни одно из предписанных правил, соблюдает половой покой, не стирает, не готовит. Но ведь у каждой суррогатной мамы есть и своя личная жизнь: муж, дети, работа. Конечно, такое назойливое вмешательство ей не понравится. А найти ту золотую середину, которая устраивала бы обе стороны, трудно...

Очень часто генетические мамы просят врачей центра госпитализировать «суррогашек», чтобы создать им лечебно-охранительный режим: дома-то нет-нет да и нарушишь его. Если беременность протекает с угрозой выкидыша или какими-то отклонениями, то это делается и без всяких просьб. Но бывает, что суррогатные матери на какое-то время переезжают к супружеской паре. Или живут в снимаемой ею квартире. Часто встречаются, перезваниваются. Обычно супруги оплачивают вынашивающей их ребенка женщине все ее расходы во время беременности. Эти суммы, как и все остальные, обговариваются самими участниками программы. За исключением одной – за процедуру ЭКО. В питерском Центре это порядка двух тысяч долларов. Платит, понятно, заказчик.

Сумму, которую обычно получает исполнитель, Эльвира Валентиновна назвать отказалась, мотивируя тем, что не хочет ни завышать, ни занижать планку. Но то, что она эквивалентна стоимости жилья, подтвердила. Жилищная проблема – главная, из-за чего женщины приносят себя в жертву. Но этот вопрос не в компетенции сотрудников Центра. Они могут лишь представить друг другу две стороны, порой даже не называя имен: многие хотят, чтобы о них знали как можно меньше. После стороны уже сами договариваются. Если материальные интересы всех совпадают, то медики начинают готовить их к программе.

– У нас был случай, когда супругам очень понравилась представленная им «суррогашка», – продолжает Исакова. – Но они никак не могли удовлетворить ее запросы. Уговаривали-уговаривали, женщина так и не согласилась на предлагаемую сумму. Понять ее тоже можно. Она ведь идет на риск ради чего-то. У одной из моих пациенток, например, трое детей, и всех надо накормить, одеть, обуть. Другая, с двумя детьми, вообще безработная. Третья живет в общежитии. Муж бросил, дети – один в приюте, другой с ее родителями. Деньги, конечно, здесь многое определяют. Но, к счастью, не все. Бывает, что стороны и договорятся о вознаграждении, а потом суррогатная мама мне звонит и просит подыскать ей другую пару. Не сложились взаимоотношения. Наоборот почти не бывает: суррогатных мам значительно меньше желающих обрести родное дитя, не имея на то возможностей.

Впрочем, случается, бесплодные пары сами приводят к нам в Центр суррогатных мам. Обычно из числа родственниц или подруг. На сегодняшний день таких у нас четверо. Есть среди них родная сестра и даже мама жены. Чем меньше чужих людей вовлечено в процесс, тем лучше. Историю наступления беременности женщины мы храним в тайне даже от медицинского персонала. Ведь разглашение тайны может обернуться драмой как для нее самой, так и для родителей с малышом. Не случайно же одно из обязательных требований генетических родителей к суррогатной маме – никогда после рождения с малышом не встречаться...

Решение этого вопроса тоже, к сожалению, никак не регламентировано законом. Вторая суррогатная мама России, беременность которой счастливо закончилась рождением двойни, необычайно тяжело переживала расставание с выношенными детьми – мальчиком и девочкой. После родов на нее страшно было смотреть – такие душевные муки испытывала. Но, верная данному слову, заявление об отказе все-таки написала. А кто знает, как она под влиянием сильнейшего материнского инстинкта поведет себя в будущем? Ее предшественнице повезло больше. Ольге позволили принимать участие в уходе за детьми не только после выписки из стационара, но и в дальнейшем. При этом родители совершенно спокойны: тайны своего рождения их дочки не узнают никогда. Но это уже область этики и морали. И здесь не властны никакие нотариально заверенные договоры.