САМЫЙ СМЕШНОЙ ЧЕЛОВЕК СТРАНЫ

Игорь Ильинский в 20-е годы

Дмитрий ЩЕГЛОВ

01 июля 2003

– Знаешь, цифра 13 – вполне приличная, – говорил он жене, – но иногда от нее можно ждать неприятностей.

Он ушел из жизни 13 января 1987 года.

В семь часов, когда во всех театрах открывается занавес, актер закрыл глаза и больше не проснулся. В праздничный вечер старого Нового года на голубых экранах шла «Карнавальная ночь». Телефон в его доме, как всегда во время показа этого фильма, звонил, не переставая: знакомые спешили высказать слова благодарности…

В семье московского врача Владимира Ильинского царил вполне традиционный уклад. И все же его богатая натура постоянно требовала артистического выхода. Он писал пейзажи, занимался художественным словом и, наконец, блистал на любительской сцене именно в той роли, которая спустя годы прославила его сына: Аркашки Счастливцева. Через «Лес» Островского Игорь Ильинский шел всю свою жизнь – он играл Аркашку и в двадцать, и в тридцать, и в шестьдесят лет. Хотя поначалу ничто не предвещало его актерского будущего. Первый заработок 15-летний гимназист Ильинский получил в журнале «Эрмитаж» за свои литературные опыты. А спустя год неожиданно (прежде всего, для отца) поступил в студию Федора Комиссаржевского.

Федор Комиссаржевский – сын известного оперного артиста и брат знаменитой Веры Комиссаржевской – талантливейший и странный человек. Он был из тех людей, которые постоянно откуда-то уходят. Организовывая бесчисленные театральные мастерские и студии, он всегда «расходился во взглядах» с теми, кого приглашал в соратники, и единственным способом доказательства своей правоты считал собственный уход. Уже после октября 1917-го, доведя идею «ухода» до абсолюта, он покинул страну, оставив своих учеников: Игоря Ильинского, Марию Бабанову, Михаила Жарова и Анатолия Кторова.

Ильинский в отличие от многих других не потерялся: играл в бесчисленных театриках того времени. Репетиции и спектакли оплачивались в основном продуктовыми пайками и связками дров.

В 1920-м он приходит к Мейерхольду и сразу становится одним из его самых любимых актеров. Работы в «Мистерии-Буфф» и в «Великодушном рогоносце» сделали 22-летнего Ильинского невероятно популярным в Москве. Играет он много и жадно, принимает приглашение Михаила Чехова работать и в его театре. Мейерхольд, долгое время косо смотревший на эти измены, вынужден был их терпеть. Потом вмешался случай: по вине репертуарной части МХАТ-2 Аркашка в «Лесе» и Грумио в «Укрощении строптивой» должны были выйти на сцену в один вечер.

– По крайней мере, теперь я увижу ваше истинное отношение ко мне, – сказал Мейерхольд, накануне узнавший о ситуации.

– Я выбираю вас, – ответил Ильинский.

Мейерхольд любил Ильинского ревнивой любовью мастера, уверенного в неограниченном праве на судьбу «своего» актера. Он не терпел фильмов Протазанова с участием своего любимого ученика, называл их примитивным шутовством. Фильмов, очень быстро сделавших Ильинского известным на всю страну: «Аэлита», «Папиросница от Моссельпрома», позднее «Закройщик из Торжка», «Процесс о трех миллионах».

«Выключите этот балаган», – говорил и сам Ильинский спустя много лет, когда по телевизору в бессчетный раз шел «Праздник святого Йоргена». Именно на этих съемках он доконал свое зрение: слишком яркий свет софитов сжигал сетчатку.

Всю жизнь Ильинского преследовало унылое прозвище «комик», которым его изводили те, кто никогда не видел его театральных работ. «Я не комик, – говорил он, с трудом сдерживая раздражение, – просто я играл комические роли, в которых имел несчастье прославиться».

Время выдавало социальный заказ. Жить ведь становилось лучше и веселее. Подойдя к Ильинскому после премьеры «Волги-Волги» в Кремле, Сталин добродушно произнес знаменитое: «А-а, товарищ Бывалов... Давайте побеседуем. Вы бюрократ и я бюрократ, мы поймем друг друга...» Участие в этом фильме (Сталин смотрел его не то 25, не то 26 раз), возможно, избавило Ильинского от многих проблем.

Говорят, нет более мрачных людей, чем комики. Не уверенный в этом постулате, все же скажу, что жизнь «самого смешного человека страны» была слишком далека от радужных обстоятельств. Ильинский обладал слишком трезвым характером, чтобы мириться с дурью театрального бытия, помноженной на кровавые мерзости эпохи. Во время одного из обсуждений его «поведения» в театре Мейерхольда (зазнался, позволяет себе слишком многое и т. д.) молоденький артистик, желая угодить Мастеру, оскорбил Ильинского вполне уличным словом. Недолго думая, Игорь Владимирович врезал болтуну хорошо поставленным ударом в челюсть. В завязавшейся драке пострадали многие. Мейерхольд был в бешенстве. В газетах пошли статьи о комике-хулигане.

Ильинский уехал в Ленинград к Юрьеву. В этом театре со степенными ритмами все ему было чуждо, но именно здесь он встретил Иллариона Певцова – великого, ныне забытого актера-трагика.

В роли Аркашки Счастливцева 1939 г.

«Зачем ты пришёл на сцену? – говорил Певцов. – Чтобы прыгать и гримасничать, как ты гримасничаешь в кино? Для этого не стоит быть артистом! Ты пришёл для того, чтобы рассказать про жизнь человека, которая трудна и горька».

Возможно, всё лучшее в творчестве происходит от безысходности. Когда отступать некуда. Именно в такой момент Ильинский начал готовить свою чтецкую программу. Это был текст, над которым Игорь Владимирович работал всю жизнь, – «Старосветские помещики». Спустя два года, в очередной раз примирившись с Мейерхольдом (он уходил от него трижды, но, поостыв, возвращался), попросил выслушать его и дать свою оценку. Мейерхольд начал слушать, потом остановил, стал что-то советовать. А Ильинский вдруг понял, что не нуждается в подсказках Мастера, что свободен от него. И вскоре после неудачного спектакля по чеховским рассказам ушел из театра. Навсегда.

Спустя три года театр Мейерхольда закрыли. Вспомнили, что один из своих первых спектаклей он посвятил Троцкому. Его жену, Зинаиду Райх, которая позволила себе написать редкое по смелости письмо Молотову, зарезали.

Всему этому предшествовала газетная кампания с отречением учеников, клятвами «исправиться и вывести на чистую воду».

«Господи, какое счастье, что моего голоса не было в этом хоре, что я не лягнул его, как многие, в те дни травли», – говорил Ильинский.

В 1955 году его вызвали в прокуратуру по делу о реабилитации Мейерхольда. Там же, в кабинете, Ильинскому и внучке Мейерхольда Марии Валентей дали прочитать последнее письмо режиссера, где он рассказывает, что проделывали с ним в тюрьме. Нам сейчас трудно представить реакцию человека, читавшего это письмо и знавшего Мейерхольда живым. Реакцию человека с воображением и сердцем.

Придя домой, Ильинский рухнул на диван и начал – нет, не рыдать, это был какой-то хриплый, придушенный стон.

Спустя несколько дней про просьбе следователя он написал письмо в Военную прокуратуру, которое и стало толчком к полной реабилитации Мастера. Происходило все это за год до ХХ съезда и, как потом говорил следователь Ряжский, требовало от Ильинского незаурядного мужества: уж слишком многие не хотели воскресения Мейерхольда, в том числе и некоторые его ученики.

Именно отношение к Мейерхольду изначально разделило Ильинского и Царева – будущего директора и диктатора Малого театра. Разделило и определило положение Игоря Владимировича в Доме Островского, куда пригласили его в 1938 году.

Мало сказать, что появление Бывалова в Малом восприняли с недоумением. «Ну что ж, Ильинского пригласили, осталось позвать Карандаша», – сказал тогдашний худрук театра Пров Садовский. А через полгода он же говорил, что не знал лучшего Аркашки в «Лесе».

– Вы обратились в нашу веру, – говорил Пров Михайлович, но и на этот раз ошибался. Вера у Ильинского всегда была одна. Он не ломал, не подстраивал себя под правительственный театр и его руководство. Просто его дар к тому времени достиг таких очевидных масштабов, что даже самые ядовитые критики закулисья замолкли.

Играл он необычайно много, получил Сталинскую премию – а с этим фактом даже самое консервативное руководство театра вынуждено было считаться. В конце войны Ильинский – самый репертуарный артист Малого. Он концертирует по стране с сольными выступлениями, его приглашают в Кремль читать басни.

Год Победы, 1945-й, едва не стал последним в жизни артиста. Во время чтецких гастролей в Мурманске его жена Татьяна (они познакомились в театре Мейерхольда) заразилась в поезде сыпным тифом. Ее пытались лечить, но безуспешно...

После похорон 44-летний актер взял в театре бессрочный отпуск, растянувшийся почти на три года. По крайней мере, два из них его не было нигде. Он словно перестал существовать, заживо похоронив себя на даче. И только в 1948-м постепенно стал возвращаться к чтецкому материалу, к концертам. Тогда же вернулся в театр, сыграл Юсова в «Доходном месте», вновь вошел в свой прежний репертуар.

Однажды в вестибюле он разговорился с актрисой театра Татьяной Еремеевой. Это было 25 января, Ильинский поздравил ее с Татьяниным днем.

Татьяна Еремеева. Зная о его горе, я позволила себе сказать, что этот день для него, наверное, очень печальный. Он как-то странно на меня посмотрел – не могу даже сказать как. Странно... Мы простились и долго не виделись... У меня в Москве жила тетя. Ее сын, мой двоюродный брат Володя, оказался в лагерях из-за своей немецкой фамилии. Строил Беломорканал, потом его отпустили, когда началась война, опять забрали. Однажды я пришла к тете в тот момент, когда она рассматривала фотографии и плакала. И вижу: на одной из фотографий хоккейная команда – рядом стоят Володя и Ильинский. Оказалось, что брат играл с Игорем Владимировичем не только в хоккей, но и в теннис. Во время одной из встреч с Ильинским я сказала ему о Володе. Это произвело на Игоря Владимировича сильное впечатление. Прошло время, и он как-то спросил меня, нет ли от Володи вестей. Я сказала, что Володя погиб. Игорь Владимирович пожал и поцеловал мне руку. Просил передать тете слова соболезнования.

Так он мне поверил, что ли, нашел во мне близкого человека. Не знаю... А вообще он к себе редко кого подпускал. Время-то было трудное, страшное – везде уши, всего боялись. Позднее я узнала, что у Ильинского были арестованы несколько друзей. Один из них – Сергей Сергеевич Серпинский – друг со школьной скамьи. Когда он вернулся, Игорь Владимирович его одел, обул, дал денег. Серпинский жил какое-то время у него на даче.

Мисс Тфайс. В фильме по рассказам Чехова «Эти разные лица» 1971 г.

Потом у нас с Игорем Владимировичем были еще встречи, разговоры. Меня он поразил своей совестливостью, сердечностью, пониманием жизни. И невероятной скромностью.

Как такового романа у нас и не было. Все очень постепенно, очень осторожно. Ильинский всегда был предельно деликатен. Мы встречались все чаще, полтора года, два. Помню, в одну из первых встреч он спросил меня: «А вы человек справедливый?» Я ответила, что стараюсь быть такой, хотя на самом деле не знаю, какая я.

Татьяна Александровна Битрих была одной из ведущих актрис тамбовского театра.

В 1944-м получила приглашение в Малый. Немецкая фамилия на премьерных афишах во время войны, по мнению руководства, была более чем нежелательна. Так Татьяна Александровна стала Еремеевой. Фамилию она выбрала в честь своих друзей, которых любила с юности.

– Вы часто бывали на концертах Игоря Владимировича?

– Да, его много приглашали. Почти не было свободных вечеров. Концертная ставка – 81 рубль, самая высшая. С надбавкой за мастерство. Когда ездил в Крым, надбавку снимали – считалось, что это курорт. Первое время зрители ждали от него киношных историй, хохмочек, а он читал серьезные тексты. Были в газетах статьи с критикой и разносами. Но он выдержал, веря, что именно в чтении найдет себя настоящего. Я вам должна сказать, что лично для меня Ильинский на эстраде – это самый интересный Ильинский, глубочайший артист с трагическим дарованием. Только один Равенских увидел в нем эту глубину и попросил сыграть Акима во «Власти тьмы». И как он отказывался, как это сложно ему давалось и как он робел. А потом это стало историей театра.

– Игорь Владимирович существовал в Малом обособленно?

– Да, и так почти пятьдесят лет.

– Как складывались его отношения с Бабочкиным?

– В разные годы по-разному. Конечно, Ильинский понимал, что Бабочкин – великий артист и замечательный режиссер. Но они редко пересекались в своих работах. Впрочем, нет, когда Игорь Владимирович ставил «Ревизора», Бабочкин неожиданно предложил себя на роль Почтмейстера. И сыграл несколько спектаклей. Они оба уходили из Малого и возвращались. У обоих была в театре очень трудная жизнь. Помню, в 1975 году однажды Борис Андреевич подошел к Ильинскому и сказал, что хочет, чтобы он играл у него Сорина. Повесили распределение ролей, а вскоре Бабочкин ушел в отпуск. Незадолго до этого я встретила его в поликлинике. Спросила, что случилось. Он показал на сердце: пошаливает. Я, помню, сказала, что нельзя так много работать, надо и остановиться. Борис Андреевич ответил: «Само остановится...» Оно и остановилось. Он взял в театре деньги за отпуск, сел в машину, чтобы ехать на дачу. Возле «Метрополя» ему стало плохо. Он потянулся за пиджаком, где у него были лекарства. И...

– Уход Игоря Владимировича из Малого в 1968 году как-то связан с отношением к нему Царева?

– Дело не только в Цареве, о котором я не хочу теперь говорить плохо: его нет, он не может ответить. Хотя разделяло их действительно слишком многое – Мейерхольд. Я никогда не забуду глаза Царева, когда Фурцева поздравляла Ильинского с премьерой «Леса». Мы даже не знали, что она в зале. После спектакля всем артистам пожимала руки. Царев этого не ожидал.

Конечно, Ильинскому часто было трудно в Малом. О нем иногда забывали. Но... он принес «Ярмарку тщеславия» – хоть и с мучениями, однако это было поставлено. Это был его режиссерский дебют. И «Лес», и «Вишневый сад». Никаких особых скандалов у него в Малом не было. Он всегда на удивление послушно шел за режиссером, как начинающий актер. Я даже поражалась такой его доверчивости.

А оставил Ильинский театр, когда на должность директора назначили Солодовникова. И пошел совершенно дикий репертуар. Игоря Владимировича заставили играть Ленина. Требовались советские пьесы. На одном из худсоветов обсуждали спектакль по какой-то ужасной советской пьесе. Отмечали недостатки, говорили, что и как можно исправить. Дали слово Ильинскому. Он сказал: «Тут ничего исправлять нельзя. Этот спектакль нужно оставить, как дом Павлова в разрушенном Сталинграде. Чтобы все видели, до чего дошел Малый театр». Кому ж такое понравится? Два года он был вне театра. Занимался только концертами, снимался в чеховских рассказах – «Эти разные лица».

– Правда, что Игорь Владимирович никогда не праздновал своих юбилеев в театре?

– Ни разу, ни одного. Он говорил: «Зачем это? Чтоб мне говорили слова, которым я не поверю?!» Называл себя «антиобщественник». В партию его буквально загнали, для того чтобы он присутствовал на партсобраниях, где решались многие важные вопросы. После первого партсобрания он заявил, что выйдет из партии, что слушать все это невыносимо. Я уговорила, сказала: «Ты хочешь, чтобы нашего сына выгнали из института?» Остался. Но действительно никуда не ходил, платил только взносы. Его не трогали.

С Татьяной Александровной, 1986 г. Один из последних снимков

– Если случался свободный день, как вы его старались провести?

– Это бывало очень редко, но если бывало, мы сразу уезжали на дачу во Внуково. Игорь Владимирович много ходил, играл в теннис. Спал на балконе даже зимой. Он безумно любил это место, вложил в дом все деньги, что заработал на концертах. Потом построил корт, сделал специальное покрытие. Купил для этого каток. Там Игорь Владимирович и сына нашего, Володю, учил играть, и все соседи к нам приходили, Николай Озеров приезжал.

– Игорь Владимирович никогда не курил?

– Никогда. У нас всегда лежали дорогие папиросы для гостей. Гости курили, а он немножко подымит и отложит. Дело в том, что у него с 19 лет была бронхиальная астма. Он всю жизнь с ней боролся и победил – с помощью гимнастики, которую делал до конца своих дней. Даже тогда, когда уже плохо видел.

– Машину водил сам?

– Поначалу да. Потом, когда со зрением стало совсем плохо, – шофер. А с машинами у нас была отдельная история. В Литве, которая в то время была независимой, Ильинский купил «кадиллак». В Литве у него жила сестра, он ездил туда на гастроли с концертами. Администратор предложил в качестве гонорара купить эту машину – довольно задешево. «Кадиллак» со всякими сложностями переправили в Петербург. И тут Ильинского вызвали к следователю: откуда машина, что и почему? Потом выяснилось, что «кадиллак» этот принадлежал английскому резиденту, который срочно продал его через третьи руки, перед тем как бежать. А за нами стали приглядывать, телефон прослушивался. Ильинский реагировал спокойно: «Танюша, ну что делать, если придут за мной, значит, придут...»

Машина эта постоянно ломалась, деталей к ней не было. Ильинский с ней помучился, потом отдал куда-то и купил «Победу». Как-то после спектакля мы поехали на дачу вместе с Петром Ивановичем Старковским. Пока доехали до Филей, стемнело. Ильинский попросил шофера повести машину дальше. Оба вышли, чтобы поменяться местами. Тронулись. Петр Иванович, всю дорогу шутивший, говорит: «Игорь, что я все болтаю, а ты молчишь?» Смотрит, а Ильинского рядом нет. Забыли на шоссе. Оказалось, что пока Ильинский из-за плохого зрения медленно обходил машину, шофер тронулся с места. Вернулись. Ильинский стоит и хохочет: «Я все думаю, неужели никто до Внукова не заметит, что меня нет!»

– Кого можно назвать близким для Игоря Владимировича человеком?

– Кторова. Незабвенного Анатолия Петровича. Это была дружба на всю жизнь. Меня поражало: они были такие разные – и внешне, и по внутреннему строю – и такие единые во многих оценках, во взглядах. Ильинский часто говорил, что больше всего боялся мнения Кторова.

Еще был близок Михаил Георгиевич Соколов – профессор Консерватории, пианист, участвовавший в концертных поездках. Был замечательный друг Аким Тамиров, с которым они вместе поступили к Комиссаржевскому. Тамиров уехал с МХАТом в Америку и остался там. Снимался в Голливуде, дважды был миллионером, проигрывал деньги на бирже и все начинал сначала. Когда Тамиров приезжал, это были такие объятия, такие встречи! И тогда у нас в парадном появлялась парочка молодых людей стертой наружности...

– Последние двадцать лет Ильинский практически не снимался...

– Не предлагали. Рязанов хотел, чтобы Ильинский сыграл у него главную роль в «Человеке ниоткуда». Но по ходу одной из сцен Игорь Владимирович вынужден был залезть на памятник Долгорукому и понял, что слезть уже не сможет – ничего не видит. От роли пришлось отказаться.

У Ильинского резко ухудшилось зрение. В клинике Федорова ему сделали операцию, но она вряд ли могла помочь. На одном глазу было отслоение сетчатки. На другом минус 16. Свою последнюю роль – Фирса – он играл, уже почти ничего не видя. Однажды на гастролях едва не вышел в зрительный зал – к нему бросились, успели вернуть.

«С театром кончено. Я не вижу...» – сказал он. Когда в руководстве Малого ему сказали об этом же открытым текстом, он воспринял это легко, даже с юмором – по крайней мере, внешне.

Татьяна Еремеева. Он начал готовить «Человека, который смеется» – увлекла идея рассказать о человеке, которому искалечили лицо, но не смогли искалечить душу. Игорь Владимирович был уверен, что сможет поставить спектакль «по слуху», но пришлось делать операцию на ухе. Мне кажется, был задет нерв. Игорь Владимирович стал быстро слабеть. Утром 13 января я была у него. Дальше вы знаете...

Фото из архива Татьяны ЕРЕМЕЕВОЙ