Михаил Задорнов уважает тех, кто любит и «бабки, и баб»!

Автор: Татьяна ЗЕМСКОВА
01.06.1998

Беседовала

Татьяна ЗЕМСКОВА

Из досье «Совершенно секретно»

– Михаил Николаевич! Правда, что вы потомок старинного дворянского рода, уходящего корнями в Польшу, что свою родословную отыскали каким-то удивительным образом?

– История действительно детективная. Мама часто рассказывала о дедушке, весьма образованном человеке, который прекрасно знал русскую литературу. Он был военным, служил в царской армии на Кавказе. Фамилия его – Покорно-Матусевич. Когда в город пришли красные, его должны были расстрелять. Он чудом спасся, в буквальном смысле съев свою анкету. У деда была тяжелая судьба. Да и маме не разрешили учиться в консерватории, потому что она была дворянкой. Дедушка умер во время войны в Краснодаре. Я так и не нашел его могилу. У мамы – ей, кстати, уже 89 лет – всегда была навязчивая идея отыскать свою родословную. Она знала, что братья ее отца жили в Литве. Я решил ей помочь. Где-то в 93-м году послал запрос людям, помогающим нам работать в Литве, – я тогда возглавлял фонд помощи русским в странах Балтии.

И вот из Литвы прислали вычерченное генеалогическое древо рода Матусевичей, даже родовой герб в виде лебедя. Потом в энциклопедии мы с сестрой обнаружили, что этот род ведет свое начало от польского короля Стефана Батория.

Но история на этом не закончилась. Лет пять назад, выступая по литовскому радио, я обмолвился о своей родословной. А вскоре ко мне пришел незнакомец с альбомом под мышкой. «Посмотрите эти фотографии, – попросил он. – Может быть, кого-нибудь узнаете?» И я сразу понял, что это мой родственник, поскольку он был очень похож на маму.

Я стал листать альбом и вдруг увидел две дореволюционные фотографии: моей бабушки и моего дела. Мама была растрогана. Но сам я, скажу по секрету, не испытал какой-то особенной гордости от принадлежности к дворянскому роду.

– Вы человек независимый?

– Хотелось бы оставаться независимым и прожить жизнь, не получая никаких наград. Выстраиваться в очередь за членством в какую-то организацию или за орденом энной степени считаю унизительным. Умные люди смотрят на человека, получающего орден, и думают: «Боже мой, сколько же ты в очереди стоял?..» Неужели и меня будут любить больше за то, что у меня теперь есть орден?

– Почему вас не видно на презентациях и в тусовках не участвуете?..

– Тусовка – это коллективный духовный онанизм. У меня времени на это нет.

– Но, может быть, именно от недостатка информации о вас пишут подчас прямо противоположное. Патриотические издания называют вас русофобом, придворным сатириком. Демократы считают антисемитом. Как вы это прокомментируете?

– Был случай, когда на вечере «Литературной газеты» я читал один совершенно невинный рассказ «Циля». В этот момент Губерман, Шендерович и Иртеньев демонстративно вышли из зала. И, должно быть, с подачи кого-то из них перед моими гастролями в Израиле в одной из газет было напечатано, что Задорнов – антисемит и не надо ходить на его концерты. Все же здравомыслящих людей там гораздо больше, концерты прошли успешно. Но в газетах и на телевидении меня все время спрашивали: не антисемит ли я? Наконец, я разозлился и, выступая по ТВ, сказал израильскому ведущему: «Представьте себе: мой концерт длится два часа. Из этого времени один час я рассказываю о жизни русских, двадцать минут о народах стран СНГ, пятнадцать минут о прибалтах и пять минут о евреях. Судите сами, антисемит я или нет?» Он задумался и ответил: «Вы действительно антисемит. Могли бы уделить нам больше внимания». Я обещал. Признаюсь: я – интернационалист. В том смысле, что высмеиваю недостатки, которые вижу во всех нациях.

– Слышала, что вас называют еще и антиамериканистом.

– Открою совершенный секрет. Так вот: сатирик не может не высмеивать правительство. А сегодня американцы и есть наше правительство. Практически, если, к примеру, в Тамбове нет горячей воды, жители должны писать Клинтону. Потому что никто в России никого слушать не будет. А Клинтона послушаются. Наше правительство «легло» под американцев. Моя точка зрения, что сейчас американцам мешает только один человек – Ельцин. Где-то он может соприкасаться с ними по целям, где-то нет. Но полностью на поводу у американцев он никогда не пойдет. В этом смысле наш президент одинок. Вокруг него сплошь «американцы», которым все мы, выражаясь современным языком, до «такой пуговицы, что кучеряво не покажется».

Но, с другой стороны, это не так уж плохо. Мы, русские, все-таки с ленцой. И сегодня, когда американизированные люди пришли к власти, у них надо и поучиться. И постепенно подготовить и выучить своих людей. Ничего страшного не произойдет. Россию за две тысячи лет не уничтожили. И теперь не уничтожат за десять лет правления «американцев».

Недавно один из служащих американского посольства сказал мне, что они пускают меня в Америку последний раз. Что ж, не я первый...

– Ходят слухи в народе, что одно время вы были чуть ли не дружны с президентом.

– Дружбой это нельзя назвать. Но мы встречались. Проводили время за теннисом и очень интересными разговорами. Дело в том, что первая пародия на Горбачева была написана мной. Впоследствии из нее сделали известный клип «Даду-даду». Ельцину нравилось, что я высмеиваю Горбачева. Газета «Нью-Йорк таймс» написала тогда, что в Советском Союзе действительно идет перестройка, потому что в сатирическом произведении впервые высмеивается Генеральный секретарь ЦК КПСС. Это было, кажется, в 86-м году.

Как-то Ельцин пришел на мой концерт в Юрмале. Сел на десятый ряд. Весь зал сразу перебежал к нему поближе. Его только что избрали Председателем Верховного Совета России. Вот так мы познакомились. Играли в теннис. Я с Коржаковым, он с Тарпищевым. Так что первый теннисный матч, предопределивший «Большую шляпу» с комбинациями нефти и мазута, состоялся когда-то в Юрмале.

У президента мне тогда нравилось одно из качеств – умение совершать поступки. Я до сих пор люблю людей, которые умеют выбрать одно из многого и что-то сделать. Борис Николаевич – личность. У кого еще может быть такой насморк, после которого отправляют в отставку правительство? Я вообще считаю, что самая страшная болезнь для России – это насморк президента. Обязательно после него происходит что-нибудь сногсшибательное. Личностями среди политиков считаю также Лужкова, Жириновского и Лебедя. Хотя совершенно по-разному к ним отношусь. Но с миром властей я бы хотел сосуществовать всегда параллельно, не пересекаясь.

– Признайтесь, вы с детства были таким скептиком-пересмешником?

– Да нет... Я просто причисляю себя к просвещенным материалистам. Наверное, многое пошло от родителей. Они старались воспитывать меня реалистически. Одно из первых детских впечатлений – похороны Сталина. Плакали русские и даже латыши. Плакала моя старшая сестра. И вдруг вечером отец пригласил сестру и меня к себе в кабинет и сказал, что Сталин был не таким уж хорошим человеком, чтобы лить по нему слезы.

Чуть позже... Я пришел из школы гордый и счастливый. Повторил отцу то, что говорила учительница: «Я родился в самой лучшей стране мира». Отец опять позвал меня в кабинет и сказал: «Ты имей в виду, что в школе не всегда говорят правду». Я очень расстроился. Он лишил меня мечты. И третье впечатление – это уже 91-й год. Отец смотрел телевизор и заметил по поводу выступлений демократов: «Что те воры, что эти». Я очень разозлился, мы поссорились, потому что опять он лишил меня веры, на этот раз – в демократию. С тех пор много воды утекло. И теперь я действительно считаю, что демократия далеко не лучший строй, потому что демократия – это воля большинства, причем большинства кодированного. Знаю по себе: чем больше людей в зале, тем тупее зрительская реакция, смеются над более плоскими шутками. Кроме того, открою еще один секрет: к пятидесяти годам в жизни остается меньше мгновений, которые по-настоящему восторгают, но эти мгновения гораздо ценнее.

– Вы не поддерживаете некоторые апокалиптические прогнозы по поводу судьбы России: дескать, Россия погибнет, как погибла когда-то Римская империя?

– Я вообще считаю, что в мире не должно быть империй. Но силы у народа и государства должны быть. Кроме того, нас считают страной лентяев, пьяниц, проституток, но это несправедливо. Я много ездил и не знаю другой такой страны, где люди бы работали, когда им месяцами не платят зарплату. А сколько я видел замечательных музеев, которые буквально содержат женщины, получающие 500 рублей. И то нерегулярно. Они просто любят свое дело. Я четко разделяю жизнь души и жизнь туловища. Америка – гениальная страна для жизни туловища. А в России еще сохранилась жизнь души. Мы гордимся памятниками. Они – подъездами и «макдональдсами». Совместить оба начала было бы замечательно. Но пока что Господь Бог и дьявол так поделили свои сферы, что как-то не получается. У меня есть дар предвидения, предсказания. Так вот: лично я предсказываю, что никакого конца света не будет. Ни конца света, ни тем более конца России. Короче, «Россию Глобой не обнять».

– Вы живете в президентском доме. В народе говорят, что сам Ельцин выделил вам квартиру.

Фото из архива Михаила ЗАДОРНОВА

– Я жил в доме, где практически невозможно было работать. Было слышно абсолютно все. И как-то обмолвился об этом президенту. И президент предложил мне поселиться в еще строящемся для правительства доме. Сказал об этом Коржакову. Я как-то не очень верил в это. Но однажды был на гастролях в Сочи, туда приехал Тарпищев и говорит: «А ты знаешь, наши квартиры скоро будут готовы». Но люди из окружения Коржакова хотели, чтобы я их веселил на закрытых празднествах. Я наотрез отказался. Мне сказали: «Мы же теперь в одной связке». Я ответил, что никогда ни в каких связках не был и быть не хочу. После этого я уже никогда не соглашался участвовать в теннисном турнире «Большая шляпа». Вообще меня часто принимают за кого-то другого...

– Вас поздравляли с назначением на пост министра финансов?

– И неоднократно. Скажу по секрету... Недавно на одном из концертов пришла записка: «Говорят, ваша подпись очень похожа на подпись министра финансов Михаила Задорнова. Не могли бы вы после концерта принять нас и подписать пару платежек?» Мне Шохин рассказывал, что когда моего тезку избирали на Камчатке, они даже агитационной кампании толком не проводили. Просто повесили объявление: баллотируется Михаил Задорнов. Я был горд. Это был и мой успех. Хотелось, чтобы со временем он стал президентом России. Тогда за границей меня будут встречать с почестями.

А вообще-то, я отношусь к нему с сочувствием. Он теперь думает, как один рубль разделить на всю страну. Знаете, почему так часто у нас деноминация проводится? Только для вашей газеты – еще один секрет: грязные деньги никак не отмываются, их менять приходится.

– Но вы не договорили о квартире в президентском доме...

– С квартирой я попал в зависимое положение. Старую, где мне все было слышно, я бы мог продать и поменять на другую. А эту, где меня слышно, даже поменять не могу. Это называется «попал». Сейчас в президентском доме практически никто не живет. Только Шахрай, Гайдар, академик Емельянов да я. Я уже начинаю думать, что на крыше установлены какие-то особые генераторы. По-моему, Коржаков уехал первым, потому что знает, какой мощности генератор устанавливал. По конституции я имею право эту квартиру приватизировать, но придется вести тяжбу с Кремлем. Вообще-то, Кремлю это невыгодно. Но есть такая мечта – пойти к Пал Палычу, которого все узнали после того, как он удовлетворил депутатов, и сказать: «Заберите. Поселите туда кого-нибудь из «Нашего дома – России».

– Вы сейчас состоятельный человек, достаточно богатый. Считаете ли себя новым русским?

– Когда мне случается попасть в компанию новых русских, они относятся ко мне с жалостью. И даже спрашивают, не надо ли мне помочь.

– Откройте еще секрет: у вас много поклонниц? Какие женщины вам нравятся?

– Я не фрейдист, конечно. Но мои первые рассказы – очень женские. Может быть, я в прошлой жизни был женщиной. На вопрос, какие женщины мне нравятся: брюнетки, блондинки, толстые, худенькие, я теперь отвечают так: меня волнуют женщины, которых волнует мужской ум.

Вы знаете, когда мне было четыре года, в окно нашего дома в Юрмале залетела шаровая молния. Как рассказывает мама, у нас собрались гости. И молния влетела как раз в тот момент, когда кто-то произнес тост за женщин. Я увидел какой-то странный шар, мне хотелось дотронуться до него, но было боязно, и я так и не дотронулся. Это вообще мистическая история. Недаром меня сейчас тянет в Индию. Ведь существуют определенные космические связи с шаровой молнией. Есть мнение, что человек может зарядиться от шаровой молнии. У меня есть ощущение, что я зарядился, но излишне.

– Вы родились в Латвии. Там и сейчас живут ваша мама и ваша сестра, но они не являются ее гражданами...

– Да уж! Никогда не думал, что родился за границей... И в том, что происходит, я не склонен винить только латышей. Психология маленького народа вполне понятна. Она – другая, отнюдь не российская. Сейчас в Риге живут почти пятьдесят процентов русских. Представьте себе, что в Москву привезли пятьдесят процентов киргизов... Это нам вряд ли понравится – хорошие люди, но другие.

Россия все прошляпила. Она первая подписала договоры о независимости с Латвией, Эстонией и Литвой. Надо было предусмотреть определенные пункты в договорах, касающиеся русскоязычного населения. В 92–93-м годах, когда руководил фондом «Содружество», я не раз обращался к правительственным чиновникам, даже к министру Козыреву с предложением решать проблемы русскоязычного населения вместе с правительствами стран Балтии. Но в то время не стало Советского Союза, и деньги партии хлынули на демократов. Они «ошизели», стали носиться, как мухи по стеклу. От «бабок» просто с ума сошли. Перестали думать о чем бы то ни было: о том, что надо о ком-то позаботиться, подписывая какие-то соглашения. Все стало необязательным.

Предупреждаю: это тоже секрет. Я написал записку Черномырдину о том, что в российском руководстве существует предательство, русское население в странах Балтии предано. После этой записки многие чиновники – это не секрет – перестали со мной здороваться. Копию я послал еще и в Думу. Некоторыми ее тезисами – а это секрет – потом стали пользоваться депутаты. Мэр Лужков одно время секретно помогал нашему фонду. Ведь мы из Латвии и Эстонии перевозили в Москву, в дом престарелых, пожилых людей. Людей, которые не могли жить больше в Латвии, находясь под страшнейшим моральным давлением и угнетением. Лужков предоставил несколько мест в Матвеевском. Всего мы перевезли туда пятьдесят человек. Эти люди очень довольны и до сих пор. Причем к нам очереди выстраивались из желающих переехать в Россию. В Москве есть полупустые дома престарелых. И что же? На одном из концертов я прочитал миниатюру о том, что верхи наши живут по воровским уголовным законам, что все зависит от денег. На концерте были Коржаков и Лужков. И потом, как мне донесли, Коржаков очень обиделся и убедил Лужкова, что тот тоже обиделся.

– А с Лужковым вы не встречались с тех пор?

– К нему же нельзя пробиться. Советники не пускают. На мои письма чиновники типа Коробченко отвечают: «Мы должны заботиться о российских стариках». Но ведь и о них не заботятся! Некоторые дома престарелых стоят наполовину пустые. Причем я просил только места, перевозили мы стариков за счет фонда. Нет! Задорнов читал сатиру про нас... Но если вы на Задорнова обиделись, так на нем и отыгрывайтесь! Не давайте ему места в доме престарелых! А срывать обиду на стариках? Это логика советских бюрократов, которые от собственной значимости бронзовеют на глазах, забывая, что без своего поста они – ничто. Ведь уже в 92–93-м годах смертность русского населения в Латвии увеличилась в десять раз. Умирали от шока, который уносил жизни многих пожилых людей. Конечно, кому-то мы сумели помочь, отдельным людям.

– Я слышала, что вы помогали семье Рубикса, коммуниста, который сидел в тюрьме?

– А вот это секрет. Об этом ничего рассказывать не буду. Но скажу честно: сам я никогда не был коммунистом, но считаю, что человека нельзя сажать в тюрьму за убеждения. Рубикс вызывает во мне большое уважение. Он не поменял взгляды. Он – личность, не стал оппортунистом. Ведь многие наши коммунисты в основном делают деньги, голосуя и лоббируя. А бедных людей держат в своем электорате-пастве традиционными надеждами на якобы вот-вот наступающее светлое будущее. Я считаю большим грехом, что наши коммунисты пользуются доверием стариков, которые за них голосуют, а сами занимаются бизнесом.

– А еще секрет можете открыть: вы никогда не имели отношения к Комитету государственной безопасности?

– А это уже не секрет. Имел. Одно время. Но не то, что вы думаете... Год я руководил театром в клубе имени Дзержинского. Отношения стали складываться давно, лет тридцать назад. Однажды театр Московского авиационного института, где я работал режиссером и директором одновременно, пригласили выступить в клубе на Лубянке. Думаю, потому – это серьезный секрет, – что все артисты у нас были русскими... Они спросили: «Что вам надо для выступления?» В ответ я задал вопрос: «У вас микрофоны есть?» Повисла пауза. Но человек, говоривший со мной, видимо, был с юмором. Он ответил: «Чего-чего, а этого добра у нас навалом». Вечером я зашел к отцу и сказал: «Папа, знаешь, в ГБ люди с юмором стали работать». В ответ услышал: «Это плохой признак. Значит, страна скоро развалится».

Действительно, это забавный факт моей биографии. Там были очень живые ребята. Одна девушка мне иногда говорила: «Извините, я завтра на спектакль не приду». «Почему?» – спрашивал я. Она отвечала: «Мне надо завтра в загранку слетать». Она была парашютисткой-десантницей. Мы ставили спектакли по секретным материалам, которые хранились в музее на Лубянке.

– А вас самого никогда не таскали на Лубянку по поводу сатирических текстов?

– Однажды. Позвонили и представились. Я сказал, что мне очень приятно. Там замолчали. Такого им никто никогда не говорил. Уже применялись новые методы, и мне предложили встретиться в парке. Мы прогуливались с симпатичным лейтенантом. Он стеснялся задавать вопросы по существу, и почему-то мы говорили о литературе, о Достоевском и Чехове. Я высказывал свое мнение осторожно, боясь «заложить» классиков. Через час мы расстались. На прощание он сказал: «Спасибо. Я все понял. Извините, у нас теперь новые формы работы». А через десять лет мне показали фразу в моем досье, по всей вероятности, написанную этим лейтенантом. Не ручаюсь за точность, но было написано, что с Задорновым проведена беседа и он обещал исправиться. И что-то еще о моральной устойчивости. Видимо, уже тогда в КГБ занимались приписками, что и привело к развалу СССР.

– Как вы собираетесь отмечать свой юбилей? Ощущаете ли кризис среднего возраста?

– Еще не решил, как буду отмечать. Хотелось бы одного: чтобы на моем юбилее не было толпы веселящихся дураков, не было тусовки, чтобы не награждали меня орденом «дружбы с Лужковым 6-й степени». Чтобы юбилей не превратился в репетицию похорон. Хочу отпраздновать его для души, не для туловища. И собираюсь это сделать в Московском авиационном институте. Там, где я созрел, где душа петь начала. Один экстрасенс сказал мне, что мой мозг до 27 лет дремал. Это как раз совпадает и с моими наблюдениями. В 27 лет я стал руководить студенческим театром МАИ. Был инженером, а стал режиссером, актером, сценаристом. Думать начал с утра до вечера.

Как я расцениваю свой возраст? Можно сказать: уже пятьдесят, а можно сказать: ещё пятьдесят. Так вот – надо отпраздновать ещё пятьдесят. И сделать это в «задорном» духе, вместе с людьми, которые ещё не обуржуазились, которые думают не только о «бабках», но и о бабах... Поименно называть не буду. Это секрет. Люди известные, но ещё не вполне довольные собой. То есть именно те, которым ещё пятьдесят.

Автор:  Татьяна ЗЕМСКОВА