Белокурая бестия

Стильное пальто до щиколоток, свободный пуловер, волосы зачесаны назад. Молодой мужчина с поразительно знакомыми серо-голубыми глазами. Лило? Здесь, в модном ресторанчике на углу гамбургской Зайлерштрассе и Реепербан, он просто Эрни. Мест нет, но для него в любое время найдется свободный столик. Меню украшает блюдо с экзотическим названием «Lilo W».

Каждый четверг в одиннадцать вечера он, простите, она появляется на телеэкране с очередной порцией «горяченького». Программе три с половиной года. Двести выпусков. Высокий рейтинг. Тридцать процентов телезрителей верят, что Лило – настоящая женщина, остальные считают, что в прошлом она перенесла операцию по изменению пола и превратилась в даму с помощью хирургического скальпеля и гормональных таблеток.

Ей пишут письма школьницы и глубокие старики. Для страстных мужчин из Северной Африки Лило с ее белыми волосами, длинными ногами и соблазнительными формами – сексуальная мечта. Многих интересует интимная жизнь звезды, иной раз проскальзывает робкий вопрос: «Мне сказали, что ты мужчина. Сейчас же напиши, что это неправда, иначе вся моя жизнь будет разрушена...»

Лило философски замечает: «Что бы изменилось, если бы ты знал правду?» А на прямой вопрос, мужчина она или женщина, дает короткий ответ: «Да». Понимай как хочешь.

Лило Вандерс родилась лет восемь назад, когда актер по имени Эрни играл женскую роль в спектакле «Голубые мальчики». Тогда он еще не знал, что в России слово «голубой» имеет специфическую окраску, – в портовом городе Гамбурге голубыми мальчиками называют матросов. Эрни, сыгравший и Хильдегард, и Шарлотту, превратился в Лило (сокращение от Лизелотте) Вандерс. В псевдониме живет дух странствований и звучит отголосок знаменитой битловской «The Wanderer». Острословы тут же скаламбурили: «Lilo war anders» (Лило была другой). А некая прорицательница сказала: «Это имя обречено на успех».

– Так ты все-таки мужчина?

– Да, конечно.

– И у тебя есть семья?

– Я женат, у нас два родных сына и приемная дочь. Но я гей. У меня был друг. Последние пять лет мы жили вместе: трое взрослых и трое детей. Дочь – ребенок алкоголиков, ее интеллект снижен, она знает об этом, но все равно счастлива, потому что любима. С другом мы уже полгода не спим, но пока он не ушел. Он превратился в камень, это причиняет мне боль, но пусть расставание будет медленным... Почему я так долго терплю ситуацию, которая меня убивает? Я рассказываю это так откровенно, потому что ты из России. Пожалуйста, не продавай это интервью на Запад...

– Почему же ты женился?

– По любви, наверное. Есть ведь что-то и над вожделением. Когда любишь человека, можешь сделать для него все. Мой друг, например, не «голубой».

– Когда ты почувствовал, что не такой, как все?

– Давно. В восемь лет меня не интересовали все эти драки, игры в индейцев, которые так любят мальчишки. Подростком я понял, что не отношусь к числу гетеросексуалов, и в день шестнадцатилетия признался в этом родителям. Мой отчим до сих пор не может в это поверить, а мать так сильно любит меня, что по большому счету ей все равно. Я всегда мог сделать все, что угодно, зная при этом, что дома меня простят.

– Ты избегаешь слова «гомосексуалист»...

– Мы называем себя «schwule» («голубыми», педиками), и слово утратило свой оскорбительный оттенок. Так же, как негры стали звать себя «black». Я был активистом движения за права сексуальных меньшинств.

– Что тебе не нравится в мужчинах?

– Самодовольство, упрямство, тупость, жесткость, негибкость, бесчувственность. Мне нравится «взрывать» их природу изнутри, сеять сомнения... Хоть я тоже бываю и упрямым, и самодовольным.

– Твои дети знают, что ты гей?

– Конечно. Они были свидетелями всех драм, расставаний, семейных ссор. Видели мое отчаяние и одиночество. Я считаю неправильным уходить в другую комнату и шепотом говорить друг другу гадости, чтобы дети не слышали.

– Может быть, твоя жена рассчитывала, что после свадьбы ты изменишься?

– Нет, она понимала, что с другим тоже не будет покончено. К мужчинам она не ревнует, но если я приведу в дом женщину, с которой меня связывает только дружба, – жена отнесется к этому болезненно. За шестнадцать лет нашего брака, помимо мимолетных связей, у меня было трое друзей. Одного она терпеть не могла. А с последним мы жили втроем... Это было сложно. Жена пыталась играть для моего друга ту же роль, что и я... Мы были соперниками, как лучшие ученики в классе. Изменившаяся ситуация ее устраивает. Мой друг отвернулся от меня, зато помогает по дому, занимается с детьми. Но мы опять зашли с тобой слишком далеко...

– Скажи, он соответствует твоему идеалу?

– А любовь может перейти в дружбу?

– Нет, я не смогу больше говорить с этим человеком об интимном. Прекрасно, когда происходит наоборот, уже существует основа для других отношений.

– Своего рода прелюдия?

– Именно, интеллектуальная прелюдия... (Лило заливается смехом.) Надеюсь, никому не придет в голову перевести это на немецкий. Тайна Лило Вандерс должна существовать.

– У тебя было много партнеров? Или не считал?

– Почему же, как-то считал. Около двухсот. Не так уж и много. Двести раздели на десять лет, двадцать в год. Каждые двадцать дней один раз... Когда говорят о пяти тысячах партнеров – а такое бывает, – и то за двадцать лет «набегает» по одному в день. Эти темные подвалы для геев, где не видишь лиц, только усиливают чувство одиночества. Вариант «Макдональдса», а я предпочитаю меню. Я застал еще время до СПИДа, когда все были счастливы...

– Не боялся заболеть?

– Как и многие, я вел рискованный образ жизни. Часто не думал о предохранении. Об этом забываешь после бокала вина. И когда влюблен. Я решил провериться на СПИД. Это было очень страшно, но мой тест оказался отрицательным. Мне просто повезло. Никогда не сказал бы об этом в Германии, потому что я как бы дискредитирую тех, у кого положительный результат. Ведь это может случиться с каждым. Есть крестьянки, которые заболели СПИДом, потому что их мужья развлекались в Таиланде без кондома.

– Ты что-нибудь слышал о так называемой «голубой» мафии?

– Я могу представить себе, что «голубой» директор театра выделяет актера-гея. Но почему не говорят о гетеросексуальной мафии, когда при приеме на работу отдают предпочтение блондинке в мини-юбке, а не даме в строгом костюме?

– С первого взгляда можешь определить, кто перед тобой: гомо- или гетеросексуал?

– Я это вижу. Выдает голос, движение руки, поворот головы...

– Ты живешь в одном из самых веселых районов мира, в двух шагах от знаменитой Реепербан, которая просыпается только в полночь. Говорят, здесь всегда можно купить наркотики. Тебя это интересует?

– Я против жестких наркотиков, потому что видел, что происходит с людьми потом. Никогда не нюхал кокаин, не кололся и не брал даже «экстази». Я люблю марихуану. Ты не пробовала? Для секса это что-то... Все воспринимается интенсивней, каждое прикосновение, кожей чувствуешь музыку, время замедляется, и теряются мысли. Но никогда я не позволил себе покурить травку перед эфиром. Помню, когда я работал в театре и мы чуть ли не в двухсотый раз играли один спектакль, вся труппа для веселья употребила марихуану. Представление длилось четыре часа вместо обычных полутора, потому что актеры утратили чувство времени...

– Много ли для тебя значат запахи?

– Странно, что ты об этом спросила. Я помню много запахов... У меня обостренное обоняние. Когда летом еду в машине по автобану, чувствую запах мертвого животного в лесу... Есть запахи, которые мне не нравятся. Например, как пахнут командированные в самолете. Неприятен запах родов – смесь пота и крови. Люблю ненавязчивый аромат духов, если они идут человеку, запах моего тела и моих любимых. Это корица, мускат и море. Запах свежего пота – аромат любви. Люблю вдыхать речной запах – соли, воды, дизельного топлива. Еще теплый ветер – знаешь? И как у детей за ушком пахнет...

– Для тебя что-нибудь значат атрибуты роскоши – типа часов от Картье или пиджака от Труссарди?

– Нет, свои часы я купил несколько лет назад в самолете, они вполне функциональны. Я люблю броские, неожиданные, редкие вещи, которые подчеркивают мою индивидуальность. У меня долгое время был поразительный автомобиль – огромный американский «форд-кабрио», семиметровый, тяжелый, две с половиной тонны, ярко-красный, как пожарная машина, – ни у кого такого здесь не было. Теперь у меня серый «крайслер», который я очень люблю, «рено» и черно-белый «альфа-ромео» – мечта моего детства...

– Ты быстро ездишь?

– Стараюсь ехать аккуратно. Попал однажды в аварию под алкоголем. Врезался в мост. Штраф был очень жестким – восемь месяцев лишения водительских прав.

– Тебя не узнают на улице? Ведь популярна Лило Вандерс, а не Эрни...

– Всегда кто-то может узнать, особенно полицейские, ночные портье, – по голосу, по глазам, поэтому я не могу вести себя свободно. За популярность приходится расплачиваться слишком дорого. Сегодня я узнал, что какой-то журналист разнюхал адрес моей матери, у которой уже тридцать лет другая фамилия. Отчим выставил его вон.

– Это чисто коммерческий проект, экзотика. Кроме того, Лило демократична, у нее есть «ключик» к каждому. Ведь любая реклама адресована людям традиционной сексуальной ориентации – большинству. Что мы обычно видим? Мужчину и женщину, девочку и мальчика. «Ну и?.. – думают геи и лесбиянки. – Это не наш мир». Представьте себе, что все наоборот: всего десять процентов гетеросексуалов, а остальные – «голубые» и «розовые». Ужас... Ты начинаешь думать: во мне что-то не так.

– Как происходит твое перевоплощение в Лило Вандерс?

– У меня есть свои ритуалы. Очень важна последовательность наложения грима. Ведь в течение этих двух часов рождается новое существо, которому я отдаю свою душу. И в какой-то момент я ощущаю: Лило уже здесь. В принципе я и сам умею краситься, но в студии у меня есть гример. Некоторым кажется, что надо делать более современный макияж, но мне нравится старомодный, под Мерилин Монро или Марлен Дитрих. Но сначала я бреюсь, у меня есть специальная технология, чтобы скрыть растительность там, где ее не должно быть, крашу ресницы, веки, губы. Одеваюсь. Парик, лак для ногтей. Я рассказываю тебе вещи, которые никому не говорю.

– Сколько у тебя платьев и туфель?

– Двадцать пар обуви и двести платьев. Каждую неделю мне шьют новое.

– Какой у тебя размер?

– Мой.

– Тебе нравятся наряды Лило Вандерс?

– Это не вызывает во мне сексуального чувства. Я не транссексуал и не трансвестит, а просто играю женскую роль, как в английском театре. Одежда – мой рабочий материал. Как и лицо. Если появляются морщинки у глаз, я говорю себе: надо больше спать, иначе страдает твой рабочий материал. Может быть, мне придется сделать подтяжку. Я никогда не пошел бы на это для себя лично... С другой стороны, Лило тоже становится старше.

– И твое ток-шоу тоже меняется?

– Очень. Раньше большую часть занимали отснятые сюжеты, на ток-шоу отводилось по три – пять минут. Традиционные темы остались: порно, средства для любовной игры, увеличение пениса, контактная биржа, но разговорная часть программы занимает больше времени, чем раньше. Это, в свою очередь, изменило зрительскую аудиторию. Мы побуждаем людей к общению. «Раньше мы просто смотрели, а теперь начали говорить друг с другом, – признаются они. – Теперь в четверг вечером открываем бутылку шампанского, включаем вашу передачу, а потом любим друг друга».

...Что интересует людей сегодня? Житейские ситуации. Она старше, чем он. Девочка, которая «развелась» с родителями через суд. Проститутка, вообразившая себя героиней фильма «Pretty woman» и позволившая мужчине три года водить себя за нос, надеясь, что он вытащит ее из грязи... Можно сказать, что «Wa(h)re Liebe» – ток-шоу только для взрослых. Хотя и для этой откровенной программы есть свои табу. Нельзя демонстрировать женские половые органы в возбуждающем ракурсе, запрещено показывать пенис, если эрекция превышает сорок пять градусов («Так можно, а так нельзя», – объясняет Лило на пальцах). Извращения типа зоофилии и педофилии – не темы для ток-шоу. «Педофилов я не могу ни понять, ни простить, – говорит Лило. – Я знаю людей, мужчин и женщин, которые подвергались сексуальным домогательствам в детстве. Это разрушило их жизнь. Для многих любовь и секс существуют раздельно...»

– Твое ток-шоу предельно откровенно. Были случаи, когда гости отказывались принять участие в передаче?

– Никогда. Люди идут к нам охотно, потому что мы относимся к ним с уважением. В Германии масса ежедневных ток-шоу, и бывает разное. Один из самых ужасных примеров, когда ведущий допытывался у матери убитой девушки: «Что вы почувствовали в тот день, когда узнали, что дочери нет в живых?» Несчастная женщина все вспомнила и зарыдала. Журналист нарушил социальную дистанцию, и это в тысячу раз безнравственней, чем говорить о том, как снимается порно. Я очень слежу за тем, чтобы такого никогда не было. У меня была в программе двадцатилетняя девушка, играющая в порнофильмах. Она говорила сальности, но ее лицо и тело выдавали совсем другое. Ясно было, что ее постоянно насиловали, выдрессировали, как собаку. Она потеряла себя. Когда она покидала студию, было тихо. Операторы стыдились, что они мужчины.

– Ты слышишь интимные истории, удивительные для телезрителей, но уже обычные для тебя. Был ли случай, который тебя потряс?

– Нашим гостем был как-то восьмидесятилетний сексолог. Его подруге было сорок. Она его обманывала. Об этом он рассказывал перед камерой. Потом я узнал, что он покончил с собой, когда подруга ушла к другому...

– Признайся, политики кажутся себе сексуальными?

– Нет, абсолютно. Это старые импотенты. Представить нашего канцлера в постели – сама мысль отвратительна. Но я могу понять другое: для некоторых людей секс – это власть.

– Ты очень непосредственно реагируешь на видеосюжеты своего ток-шоу. Неужели впервые видишь их только в эфире?

– Конечно, иначе пропадет непосредственность... Заранее мне известны только тема программы и кое-что о гостях, все остальное – сюрпризы.

...Сказать, кто больше волнуется перед эфиром: ведущая или ее гости, – трудно. Лило носится по студии на своих каблуках, глаза блестят, естественный румянец побеждает косметику. А после записи, когда снят грим, убран костюм и смыт лак с ногтей, усталый Эрни с наслаждением выкуривает сигарету или выпивает бокал легкого вина. Иногда его еще хватает на шутки, и тогда в салон ночного такси летит белокурый парик Лило Вандерс.