25-я осень «Семнадцати мнгновений весны»

Автор: Елена СВЕТЛОВА
01.07.1998

Материалы подготовила

Елена СВЕТЛОВА

Близится двадцатипятилетие выхода на телевизионные экраны любимого сериала миллионов людей, живущих на постсоветском пространстве. Мы поздравляем всех, кто принимал участие в работе над фильмом, благодарим за то, что четверть века «Семнадцать мгновений весны» волнуют и воспитывают нас, возвышают в собственных глазах, напоминают нам, что мы замечательный народ и могли бы многое сделать.

Татьяна ЛИОЗНОВА:

– «Семнадцать мгновений весны» – это история и моей жизни. Война забрала всех мужчин в нашем роду... И мне кажется, что популярность картины – ее рейтинг высок вот уже четверть века – объясняется тем, что она не столько о разведчике, сколько о судьбе народа в этой войне. Штирлиц был единицей, просто он делал свое дело честно и до конца. Один ли, нет, но факт в том, что подтверждением этой службы стало письмо, написанное Сталиным Рузвельту.

«...В ходе переписки между нами обнаружилась разница во взглядах на то, что может позволить себе союзник в отношении другого союзника и чего он не должен позволить себе, – писал Сталин 7 апреля 1945 года. – Мы, русские, думаем, что в нынешней обстановке на фронтах, когда враг стоит перед неизбежностью капитуляции, при любой встрече с немцами по вопросам капитуляции представителей одного из союзников должно быть обеспечено участие в этой встрече представителей другого союзника. Во всяком случае, это безусловно необходимо, если этот союзник добивается участия в такой встрече. Американцы же и англичане думают иначе, считая русскую точку зрения неправильной. Исходя из этого, они отказали русским в праве на участие во встрече с немцами в Швейцарии. Я уже писал Вам и считаю не лишним повторить, что русские при аналогичном положении ни в коем случае не отказали бы американцам и англичанам в праве на участие в такой встрече. Я продолжаю считать русскую точку зрения единственно правильной...» И далее: «Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами на деле».

Татьяна ЛИОЗНОВА

Это тот ключ, который давал мне право сделать картину о разведчике, не вестерн, а нечто более глубокое, что касалось всех нас. Мы ведь так долго ждали открытия второго фронта, а нам затыкали рот тушенкой и ношеными вещами...

Примерно с третьей серии начались звонки на Киностудию имени Горького. Дежурный по студии рассказывал, как одна женщина требовала позвать к телефону директора. Оказалось, она хотела сказать спасибо за «Семнадцать мгновений весны», потому что три вечера ее муж сидит дома и не пьет. Письма приходили мешками. Часто на адрес киностудии «Мосфильм» или вовсе: Москва, «Семнадцать мгновений весны», Лиозновой. Но вся почта доставлялась нам.

Я смотрела в окна домов, которые гасли сразу, как кончалась очередная серия. Сама же премьеру картины не видела – не было сил. Только слушала реплики. Я была счастлива, что удалось реализовать такой гигантский труд. Работа над фильмом длилась три года, но все остальное в моей жизни было отрезано, просто вычеркнуто. Материал требовал полного погружения. То же самое могу сказать обо всех своих коллегах. Непосредственно съемки длились года полтора, за все это время никто из актеров ни разу меня не подвел.

Приходилось месяцами сидеть в фондохранилище в Красногорске, отсматривать всю нашу военную хронику и немецкие киножурналы. И вся наша группа, включая гримеров, костюмеров и даже водителя Ивана Кабанова, тоже приезжала в просмотровый зал, чтобы своими глазами увидеть, как все это было.

Выбирая актера на главную роль, я думала о том, что это должен быть человек, который семнадцать вечеров подряд «без стука» сможет заходить в каждый дом. И когда мы однажды после очередного просмотра материала на студийном автобусе ехали по домам, я сказала Тихонову: «Ну, Слава, тебя ждет слава. Держись!» Броневой (Мюллер) тут же спросил: «Татьяна Михайловна, а меня?» И я, может быть, немножко согрешив, полушутя-полусерьезно, ответила: «И у вас, и у вас тоже будет». А когда картину начали показывать, в моей квартире раздался телефонный звонок и я услышала в трубке прерывающийся от волнения голос Броневого: «Кончилась серия, а мы с женой не можем из квартиры выйти». «Почему?» – не поняла я. «Народ стоит...»

Мне хотелось бы сказать о двух исполнителях эпизодических ролей, ролей без слов, которые сыграны блистательно. Что значительно труднее, чем когда на тебя работает весь смысл картины, и все персонажи, и музыка. Это сцена встречи в кафе. Элеонора Шашкова (жена Штирлица) и Евгений Лазарев (Емельянов). Вспомните-ка напряженную спину Лазарева, человека, который отвечает за все. Как точно, и лапидарно, и сдержанно, и умно провел он свой эпизод.

ИЗ ДОСЬЕ «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО»

Леонид БРОНЕВОЙ:

– Была уже назначена съемка, а Лиознова вдруг заявляет, что меня нужно срочно кем-то заменить. Второй режиссер Гензер отвечает, что больше он актеров на эту роль искать не будет... А я никак не мог понять, почему она была так холодна со мной первое время. Спрашиваю Гензера: «Вы, случайно, не знаете, в чем я провинился?» А потом вдруг все меняется. В чем дело? Оказывается, отснятый нами материал посмотрел тогдашний шеф КГБ Юрий Андропов и высказал о нем очень хорошее мнение. Что интересно, впоследствии, когда я ездил с выступлениями, в каждом городе меня встречали люди на черной «Волге» из местного КГБ. Я был, конечно, в полном изумлении. Позднее узнал, что Андропов разослал циркуляр: мол, товарищи, учитесь, как надо профессионально разговаривать с людьми, работать с документами и т.д.

Кстати, у Суслова Михаила Андреевича были возражения: фильм вредный, нельзя, чтобы фашист был обаятельным...

Леонид КУРАВЛЕВ:

– Лиознова предложила мне попробоваться на Гитлера. Загримировали меня, отсняли пробы. Все говорили, что сходство потрясающее. Я сам загорелся, но...

Лиознова признавалась, что испугалась за актера. Куравлев – человек очень впечатлительный, незащищенный. Были случаи, когда отрицательная роль такого масштаба роковым образом влияла на судьбу сыгравшего ее актера.

Татьяна ВИЗБОР:

– Когда вся страна впервые смотрела этот фильм, мне было четырнадцать лет и я проводила летние каникулы в пионерском лагере. Папа в это время отдыхал в Крыму – в Мисхоре. Отблеск папиной славы коснулся и меня. Ведь роль Мартина Бормана была одной из самых популярных. «Здравствуйте, родители! – писала я в Мисхор. – Всем лагерем смотрим «Семнадцать мгновений весны». Благодаря тому, что ты в нем снимался, я пользуюсь огромной популярностью. Одни поздравляют – сама не пойму с чем, – другие восхищаются, а третьи даже грозятся. Например, шестой отряд обещал меня побить, если ты там чего-нибудь не то сделаешь. Так что ты уж не очень свирепствуй – для меня это вопрос жизни и смерти...»

Это, конечно, были игры и шутки, но продолжались они очень долго. Например, меня постоянно «пытали»: где деньги партии?

А сколько телефонных розыгрышей было связано с именем Бормана! Папа относился к этому с юмором. Но со временем бесконечные упражнения в остроумии стали надоедать, и, услышав в очередной раз вариации на тему: «Это квартира Бормана?» или «Борман дома?» – я могла отрезать: «Борман – в уборной!» Даже спустя годы, когда я выросла и пришла на практику в молодежную редакцию, один из сотрудников, Володя Мукусев, называл меня своеобразно – Бормановной...

Борман своим обаянием, интеллигентностью, вальяжностью целиком обязан Юрию Визбору. Для него эта роль была удачной. Но он, естественно, не идентифицировал себя со своим героем. И когда на концертах возникали такого плана вопросы, в своей полусерьезной, ироничной манере говорил: «Ну, во-первых, я все-таки окончил Московский педагогический институт, – зал начинал смеяться, – во-вторых, у Бормана было восемь детей...»

После Мартина Бормана ему предлагали исключительно роли убийц, палачей, головорезов – типаж тяготел. Он отказывался. Новые роли не шли ни в какое сравнение с той единственной – рейхсляйтера...

О Бормане же ходили упорные слухи, подкрепленные данными израильской разведки, что ему удалось сбежать и обосноваться в Бразилии. «Сидит где-нибудь, – шутил папа, – смотрит нашу картину и спрашивает: «Кто это меня так плохо сыграл? Убрать!»

Лев ДУРОВ:

– Вообще-то я, когда прочел сценарий, решил от роли отказаться. Самая мерзкая, самая противная роль. Страшнее любого из нацистских главарей. С теми все понятно. А вот кого мне играть? Такую мразь?! А потом думаю: все-таки отказываться надо аргументированно. Тем более Юлиан это написал, а он тогда уже был автором популярным. Думаю: надо отнестись серьезнее. Стал перечитывать сценарий, и вдруг заинтересовало самого: а что же это такое – провокатор? Откуда это страшное явление? Ведь это самое низменное, что может быть... Можно иногда и убийцу оправдать – застрелил человека случайно, в горячности, потом раскаивается всю жизнь. А ведь доносчик делает это спокойно и обдуманно...

У Юлиана Семенова есть такая фразочка... Штирлиц спрашивает у Клауса – а тот, сволочь, словоохотливый такой, все время говорит, говорит, рассказывает, как людей на тот свет отправляет, как он их художественно обрабатывает, – так вот Штирлиц спрашивает: «А вы не пробовали писать?» У Юлиана ответ: «Нет». И все. А я как раз за это и зацепился. Ага! Вот в чем дело. Может, в этом разгадка, может, он собирался стать писателем, да таланта не хватило, вот и мстит за свою несостоятельность.

Таких людей много. Я, кстати, их играл. Яго Шекспира. Та же история. Века идут, а люди ведь не меняются. И чувства те же самые. Провокаторы были всегда. Что-то в жизни не сложилось, не удалось, и человек начинает мстить за свою ущербность всему человечеству. В этот момент их могут использовать, они могут вступить в любую партию. Клаус из этих людей. Он мог стать учителем, бухгалтером. Голова у него есть, мозг работает, цепкий мозг. А вот предпочел другое.

Я все это продумал и решил: надо соглашаться. Надо это мерзкое явление препарировать.

А в конечном итоге произошло нечто странное. Когда картина вышла, мне многие звонили, поздравляли с хорошей творческой работой. Говорили: «Ой, слушай, как жалко, что тебя Тихонов так рано убил!» На что я отвечал: «А вы подумайте, сколько Клаус еще успел бы отправить на тот свет!» И все соглашались: тогда правильно, тогда правильно!

Получилось, будто за этим человеком что-то есть. Но за ним нет ничего! Помните сцену, когда Клаус в гостях у Штирлица слушает музыку? Ведь он будто бы слушает. Я делаю вид, что слушаю. Головой мотаю совершенно вне музыки. Этот человек все время имитирует. За несколько секунд до выстрела Штирлица я тоже разглагольствовал так поэтически, преувеличенно вздернуто. Я специально это делал. Правильно, что Штирлиц его убрал. Это единственный человек, в кого Штирлиц стреляет на протяжении всех серий. Я много думал, как эту сцену сыграть, что должен чувствовать Клаус. И решил сыграть удивление. Не боль, не ужас, а удивление: как? меня-то за что? Когда я отправляю людей на смерть, это нормально. Но меня зачем?

Как я это сделал, не знаю. Но чего-то меня за эту роль хвалили. Даже Эфрос хвалил. А он был скуп на похвалы, не любил, когда мы отвлекались от театра.

Роль принесла мне популярность. И что удивительно, ко мне подходили как к какому-то положительному герою: ой, Клаус, здравствуйте!

А однажды мы летели с Броневым в Прагу. Нас долго не сажали в самолет. Не летали самолеты почему-то. И вдруг говорят, какой-то странный внерейсовый полетит.

Нас туда впихнули. А он оказался полным каких-то респектабельных людей. Какой-то, знаете, особый табачный запах, очень дорогого табака. Очень неприязненно они отнеслись к нашему появлению. А потом кто-то из них обернулся: «О-о, Мюллер! О-о, Клаус! Профессионально!» И все стали нам аплодировать. А один, показав на пассажиров, сказал: «А это все – Штирлицы». Оказывается, мы летели с чешскими разведчиками. Они возвращались то ли с совещания какого-то, то ли после отдыха на наших югах.

Мы потом жутко хохотали. Они почему-то и ко мне, и к Мюллеру отнеслись одинаково серьезно – оба профессионалы! О-о-о! Странная реакция разведчиков.

Ну что я могу сказать еще. Фильм сделан Лиозновой хорошо. Это раз. Посмотрите, там нет ни одного актера, который плохо бы играл. Это в первую очередь заслуга режиссера. Собрать такой огромный ансамбль. Это заслуга второго режиссера Зиновия Гензера. Ну, Славу Тихонова Лиознова знала давно и очень любила. Я думаю, она даже не представляла, кто еще мог бы, кроме Славы, играть эту роль. Остальных собирал Зиновий. Как играл Гриценко! А Табаков, а Куравлев, Евстигнеев, Лановой. Что вы!

Самая сложная роль, конечно, у Тихонова. Врагов играть даже проще, все равно есть какая-то заданность характера. А вот всю картину молчать, размышлять, сопоставлять, анализировать – и только голос за кадром. Это вообще сумасшедший дом!

И знаете, картина наша – как борщ. Настоится – и еще вкуснее. Я ее смотрю и думаю: Слава играет каждый раз все лучше и лучше. Нет, он, конечно, играет лучше всех, актерски лучше, гениально.

Были у меня во время съемок счастливые часы – в Риге я несколько дней жил в одном номере с Ростиславом Пляттом. Это такой кладезь истории театра, истории кино, интереснейший человек. Я был еще совсем пацаном по сравнению с ним, но он всегда так грандиозно держался на равных, сразу предлагал какую-то пацанью манеру общения, такую детскую тональность, что я даже иногда терялся.

Время, проведенное с ним в костеле, – самое замечательное. Были такие смешные моменты! Но это не для печати...

Вставал Ростислав Янович очень рано. Стоял у окна в такой длинной белой ночной рубашке до пола, тихо стоял, чтобы меня не разбудить, смотрел на туманный город. Я кашлял, давая знать, что проснулся. И он начинал рассказывать что-нибудь романтическое, вспоминать свои увлечения, любовь, сетуя, что не все в жизни удалось. Сниматься с ним было очень приятно...

Вообще у нас была сильная компания. Да там даже эсэсовцы в дверях стоят – смотришь и видишь, что это не туфта. С такими лицами стоят! У нас консультанты были отличные. Колх, он сейчас, по-моему, в Абхазии живет. Разведчик. И не Колх он, по-моему, псевдоним это. Помню, договор с ним должны были подписать, а он говорит: «Просьбы министра не оплачиваются» – и ушел. Как-то мы репетировали, а он смотрел, смотрел. И кто-то спросил: ну как, правильно мы делаем? Он ответил: «Вы хорошо играете, значит, правильно».

А плохо нельзя было играть. И Лиознова умела на съемочной площадке создать такую атмосферу, что всем хотелось что-то придумать, какие-то там козюлечки.

У меня есть сцена – в гостях у Штирлица. Я там придумал кинжальчик метать – отмщение хозяину, хотя бы так, хотя бы шутя. И походка, такая странная, подпрыгивающая. Она возникла от разбора самой роли. Человек, который всегда готовит гадости другим, сам в ожидании чьей-то гадости. Он готов моментально ответить ударом на удар или защититься. А Клаус выбрал такую защиту – свобода! Я свободен! От всего, от своих поступков. А я такой же, как все. Поэтому я там так много жрал. Лиознова на меня обрушилась: «Чего вы все время жуете?!» – «Но он все время хочет есть!» – «Ну хорошо, делайте как хотите». Она часто так сердилась, а потом – делайте как хотите.

Юлиан Семенов

Думаю, Татьяна Михайловна оживила, приподняла произведение Семенова. И Юлиан правильно делал, что не приезжал на съемки. Умный автор никогда не влезает в работу режиссера. Иначе ничего не получится.

Автор:  Елена СВЕТЛОВА