НОВОСТИ
Министр здравоохранения Владимирской области задержан
ЭКСКЛЮЗИВЫ
sovsekretnoru

ВЕСЬ ТОТ ДЖАЗ

ВЕСЬ ТОТ ДЖАЗ
Автор: Николай ЯМСКОЙ
Совместно с:
13.03.2015
 
ВО ВРЕМЕНА СССР ДЖАЗ ОКРЕСТИЛИ «МУЗЫКОЙ ТОЛСТЫХ» И СРАВНИЛИ С ХРЮКАНЬЕМ СВИНЕЙ. БЕЗОБИДНЫЙ, КАЗАЛОСЬ БЫ, ЖАНР С ТРУДОМ ОТВОЕВАЛ СЕБЕ МЕСТО В СОВЕТСКОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
 
Первого октября 1922 года публика, собравшаяся в Государственном институте театрального искусства, была покорена и отчасти шокирована. Большинство присутствовавших в зале тогда впервые услышали джаз – необычную музыку, основанную на импровизации и особом ритмическом рисунке. Исполнял ее невиданный дотоле эксцентрический оркестр, основанный поэтом и танцовщиком Валентином Парнахом. Парнах привез из Парижа банджо, саксофоны, ударные, шумовые и прочие инструменты, а потом из таких же, как он, энтузиастов собрал музыкальный коллектив. 
 
ДИТЯ ВЕКА
 
Зародившись в конце ХIХ – начале ХХ столетия в Северо-Американских Штатах, эта музыка даже не имела названия, пока в 1915 году на страницах одной сан-францисской газеты не появилось слово «джаз». Оркестр Тома Брауна, выступавший в Чикаго, решил назвать себя этим именем. Его подхватили другие исполнительские коллективы, в одночасье став «джаз-оркестрами», «джаз-ансамблями» и «джаз-бандами».
 
Поначалу джаз считался «музыкой африканских низов» даже на своей родине, тогда еще полной расовых предрассудков. Если его и допускали в общество «приличных людей», то лишь на танцполы. Но в Советской России, где тон задавало искусство «трудовых масс», джазу, казалось, было самое место. Не случайно после дебюта коллектива Парнаха газеты взахлеб писали: «Джаз-банд – дитя нашего века! Рожденный шумом города, треском машин, ревом гудков и сирен, он мог возникнуть только в ХХ веке».
 
Этой музыкой увлекались очень серьезные люди. Например, один из первых коллекционеров и пропагандистов джаза в СССР Сергей Адамович Колбасьев (в фильме «Мы из джаза» выведенный колченогим двойником в парадной флотской форме) был выпускником Морского кадетского корпуса, боевым офицером, командиром дивизии минных истребителей. А кроме того, изобретателем, автором нескольких учебников по радиоделу, прозаиком, поэтом и переводчиком. Профессионалами были и первые советские джазмены. Уже у Парнаха играли исполнители с высшим музыкальным образованием. Еще больше их было в джаз-оркестре Леонида Варпаховского с вполне академическим названием «Первый экспериментальный камерный синтетический ансамбль» (ПЭКСА). А собранный в 1926 году виртуозным пианистом Александром Цфасманом «АМА-джаз» почти целиком состоял из профессионалов. Первые коллективы демонстративно утверждали джаз как искусство, органически близкое революционной России.
 
В 1926 году в СССР приехала американская джаз-банда Сэма Вудинга. После ее оглушительных гастролей в Москве, Ленинграде, Харькове и Одессе по всей стране как грибы после дождя стали появляться джазовые оркестры, ориентирующиеся на танцевальную и концертную музыку. В 1927 году, когда «АМА-джаз» выступал на сцене Артистического клуба и в московском театре «Эрмитаж», в Ленинграде появился новый коллектив: «Первый концертный джаз-банд». Организовал его Леопольд Теплицкий, который только что вернулся из США, где стажировался при оркестре Пола Уайтмена. В своем джаз-банде Теплицкий собрал преимущественно преподавателей консерватории и музыкантов из симфонических и духовых оркестров. Зачем – стало понятно, когда публика ознакомилась с репертуаром.
 
«Первый концертный джаз-банд» открыл дотоле малоизвестные в Советском Союзе, но уже популярные в остальном мире мелодии Джорджа Гершвина, Джерома Керна, Ирвинга Берлина, разбавив их обработками классических произведений в джазовом стиле.
 
В одном только Ленинграде, скажем, в 1928 году можно было послушать негритянские блюзы в исполнении «Передвижного концертного джаз-банда» Бориса Крупышева. А на следующий год поприсутствовать на выступлении созданной им же совместно с Геннадием Лансбергом «Ленинградской джаз-капеллы», ставшей первой в стране лабораторией инструментального джаза. 1929 год ознаменовался появлением его новой, театрализованной формы: в городе на Неве состоялись премьеры «Теа-джазов» Леонида Утёсова и Бориса Ренского. Позже свои «Теа-джазы» появились в Харькове и Москве. А новые программы их «прародителя» становились то частью представлений Ленинградского или Московского мюзик-холлов, то самостоятельными эстрадными спектаклями. 
 
Всеобщую популярность театрализованному джазу принес фильм «Веселые ребята», снятый Григорием Александровым в 1934 году, где вместе с Любовью Орловой в главной роли снялся все тот же Леонид Утёсов. Фильм покорил товарища Сталина. После чего заплясала и запела вся страна.
 
На фото: Танцоры исполняют астер – танец, придуманный знаменитым Фредом Астером, 1947 год
Фото: gopixpic.com
 
ГРЯЗНЫЕ ТАНЦЫ
 
Но заплясала не так, как положено. Первым, за что зацепилась высокая инстанция, оказалась как раз «танцевальная составляющая». Говорят, что стимулом к этому послужила публицистика главного пролетарского писателя Максима Горького, который в своих американских очерках назвал джаз «музыкой толстых» (т.е. по принятой тогда терминологии – «богатеев-эксплуататоров»).
 
Справедливости ради следует отметить, что рост популярности джаза действительно совпал с массовым увлечением фокстротом, шимми и прочими танцами: публика под аккомпанемент небольших оркестров «оттягивалась» в ресторанах или – под граммофон – на домашних вечеринках. Это раздражало власти, тем более что и джаз, и «грязные танцы» исходили из настораживающего закордонного источника. «Почему непременно, если танцевать, то только фокстрот? – спрашивал в одном из выступлений нарком просвещения Анатолий Луначарский. И сам себе отвечал: – Я не вижу никаких данных для этого, и я приветствую попытку к созданию собственного пролетарского танца. В фокстроте основное от механизации, от притупленной эротики, от желания притупить чувство наркотизмом. Нам это не нужно, такая музыка нам не нужна».
 
Если даже один из самых просвещенных большевиков сваливал в кучу фокстрот, джаз и категоричное «нам не нужно», то можно себе представить, какое смешение понятий происходило в умах его не шибко образованных подчиненных. Особенно тех, кто работал в Главлите, который до 1938 года входил в структуру Наркомпроса. Вот, например, какой документ исторгла из своих бюрократических недр эта цензурная организация в 1924 году: «Секретно. На рынке наслаждений европейско-американского буржуа, ищущего отдых от «событий» в остроте щекочущих чувственность телодвижений, фокстроты, естественно, должны занять почетное место.
 
Но в трудовой атмосфере советских республик, перестраивающих жизнь и отметающих гниль мещанского упадничества, танец должен быть иным – бодрым, радостным, светлым. В нашей социальной среде, в нашем быту нет для фокстрота и т.п. предпосылок. За него жадно хватаются эпигоны бывшей буржуазии, ибо он для них – возбудитель угасших иллюзий, кокаин былых страстей. Как отдельные номера, ни фокстрот, ни шимми, ни другие эксцентрические вариации к их публичному исполнению допущены быть не могут. Равным образом, означенные танцы ни в коем случае не должны разрешаться к исполнению на танцевальных вечерах в клубах и т.д. Председатель Реперткома Трайнин».
 
Однако остановить распространение «буржуазной заразы» не удавалось. Два года спустя резолюция Первой конференции по вопросам музыкально-просветительской работы описывала сложившееся положение в терминах «цыганщина» и «бульварщина». В 1930 году очередной документ самого оголтелого подразделения Главлита – Главного репертуарного комитета – констатировал, «что кафешантанная (фокстротная) музыка преобладает на эстраде, проникает в рабочие клубы, а через граммофоны и в рабочий быт». А в заключение долдонил «об общей политической обстановке», «обострении классовой борьбы» и решительном искоренении из репертуара чуждых советским людям произведений, «рассчитанных на обслуживание нэпманства и мещанства».
 
В начале 1930-х «идейно сомнительному» джазу еще более усложнили жизнь, пристегнув его не только к «грязным танцам», но и приравняв к «музыкальному самогону». Между тем именно в эти годы репертуар концертирующих джаз-оркестров, как ни у кого другого, был наполнен гражданскими, лирическими песнями. В 1936 году в песенную программу-обозрение «Тео-джаза» Утёсова «Песни моей Родины» входили, между прочим, «Партизан Железняк» Матвея Блантера, «Полюшко-поле» Льва Книппера, «Каховка» Исаака Дунаевского, «Тачанка» Константина Листова…
 
На фото: Леонид Утёсов и его джаз, 1938 год.
Фото: РИА «Новости»
 
БОЛЬШОЙ МУЗЫКАЛЬНЫЙ ТЕРРОР
 
Куда острее обстояло дело с другими музыкантами – например, с теми, которые входили в «Ассоциацию московских авторов». Враги «Ассоциации» – пролетарские композиторы и музыканты – называли ее «кооперативной лавочкой фокстротчиков и цыганщиков» во главе с «вредителем» Переселенцевым. Хотя «вина» объединения заключалась только в том, что оно издавало ноты романсов и других «безыдейных произведений». Еще больнее подкалывали власть «нэпманские лжекомпозиторы-приспособленцы», которые к классическим музыкальным формам ернически приспособляли советские идейно-пропагандистские клише. Получалось, как теперь говорят, прикольно. Например: «Эх раз, еще раз. Только для рабочих масс». Или: «Ну, этот венчаться не станет, да сердце-то в партию, в партию тянет».
 
В конце концов досталось всем. «Ассоциацию» ликвидировали. Переселенцев получил четыре года строгой изоляции. «Лжекомпозиторов» разоблачили и заклеймили. А легкий жанр приравняли чуть ли не к порнографии в литературе. Что касается джаза, то по-настоящему за него возьмутся только в 1937–1938 годах, когда Большой террор охватит сотни тысяч людей. Расстреляют «живую энциклопедию джаза» Колбасьева – прежде всего из-за того, что он часто бывал за границей. Фабрикуя дело об этом «англо-франко-немецко-японском шпионе», в НКВД припомнят и «вредительскую пропаганду музыки толстых».
 
Но отечественный джаз будет жить назло всем трудностям. Продолжат выступать с эстрадно-песенными дивертисментами оркестры Леонида Утёсова, Александра Варламова, Владимира Коралли. Порадуют советского слушателя замечательные зарубежные оркестры Антонина Циглера (Чехословакия) и «Вайнттрауб Синкопейторс» (Германия). Из состава последнего выйдет и создаст свой собственный Белостокский джаз-оркестр виртуозный трубач и талантливый композитор Эдди Рознер. Инструментальный джаз найдет пристанище в оркестрах Радиокомитетов (Цфасман, Варламов, Минх), а с 1938 года – в специально созданном Государственном джаз-оркестре СССР под руководством Виктора Кнушевицкого.
 
Как ни странно, в самом гонимом положении оказался инструментальный джаз. Власти с особой страстью накинулись на это его течение после опубликования 26 января 1936 года в газете «Правда» статьи «Сумбур вместо музыки». Выступление было инспирировано Сталиным. Анонимный автор обрушивался на произведения Дмитрия Шостаковича – за то, что «свою нервную, судорожную, припадочную музыку» он заимствовал у джаза. На самом деле это была первая ласточка нового идеологического диктата. С чисто творческой точки зрения выступление главной большевистской газеты подводило обвинительную черту под всем революционным искусством авангарда, на которое ставилось клеймо «формализма» и «натурализма».
 
После публикации в «Правде» в 1948 году Шостаковича выгнали из Московской консерватории в связи с «профнепригодностью». Под подозрение в политической неблагонадежности попали песни и почти вся киномузыка. Ухитрились попинать даже Дунаевского – за то, что он «культивировал советский джаз, используя американизированные инструменты». Композитора, песни и марши которого распевала вся страна, спасли те же «Веселые ребята»: фильм нравился хозяину Кремля, и он санкционировал награждение автора музыки орденом. Жест вождя мгновенно реабилитировал песню как жанр, но на джаз это не распространялось. Поэтому почти всем джазовым музыкантам пришлось затаиться в небольших эстрадных оркестрах, выступавших в общепите и кинотеатрах перед сеансами. Для пионеров отечественного джаза настали тяжелые времена, ибо официально об их любимой музыке стали говорить и писать не иначе, как «о хрюканье свиней» и «звуке воды в испорченных канализационных трубах».
 
На фото: Один из первых коллекционеров и пропагандистов джаза в СССР Сергей Колбасьев и Валентин Парнах, создатель первого советского джаз-оркестра
Фото: архив «Совершенно Секретно»
 
«МИСТЕР ТВИСТЕР» ПРОТИВ «ИНТЕРНАЦИОНАЛА»
 
Чем же так разозлил джаз тогдашние власти? Неужели в сложной предвоенной обстановке у ВКП(б) и Совнаркома не было более важных забот? На самом деле за тем, что сегодня кажется чиновничьей блажью и следствием культурной убогости, стояла четкая политическая реальность. Абсолютно точным чутьем сталинская власть распознала опасность, которая исходила из самой природы этого искусства. Суть ее как-то сформулировал один из пожилых, видавших виды джазменов. «Понимаешь, – сказал он, – в отличие от классики, где вот тебе ноты и будь любезен по ним играть, в джазе задаются лишь ритм, гармония и основы мелодии. А дальше играй, как бог на душу положит!»
 
Вот этого свободного выхода из общего строя советская верхушка и не терпела. Так что с начала 1930-х годов Главлит рьяно взялся корежить эстрадный репертуар. А когда в массы пошел первый индивидуальный музыкальный носитель – грампластинка, в ход была пущена «тяжелая артиллерия» – решения Политбюро. В августе 1933 года, когда народ еще расхлебывал последствия голодомора в Поволжье и в Украине, этот высший политорган принял постановление «О состоянии и мерах по улучшению производства граммофонов, граммофонных пластинок и музыкальных инструментов». К контролю за содержанием грамзаписей подключили НКВД. 
 
Созданная еще в 1924 году особая Коллегия по контролю граммофонного репертуара тоже не дремала. В списке грампластинок, подлежащих изъятию из продажи в 1925 году, есть и такие перлы: «Выхожу один я на дорогу…» сл. М. Лермонтова – романс мистический. «Пара гнедых» (слова А. Апухтина) – воспроизводит затхлый быт прошлого с его отношением к женщине как орудию наслаждения». Судя по тому, что в главлитовских документах этой и более поздней поры не только грамзаписей, но даже слова «джаз» нет, с ним разбирались в общем порядке, как со всей «развлекаловкой». Но, отказав ему в праве на самостоятельное существование, с собственно «легкой музыкой» так ничего поделать и не смогли. Поэтому-то и пришлось прибегать к помощи компетентных органов.
 
Эта ситуация прекрасно передана в спецдонесении от 1 сентября 1938 года начальника УНКВД по Ленинградской области, комиссара госбезопасности 3-го ранга Михаила Литвина секретарю Ленинградского горкома ВКП(б) Андрею Жданову. Тон, лексика и выводы сего документа, посвященного содержанию выпускаемых в городе пластинок, столь красноречивы, что стоит его привести дословно. «Около 80% изготовленных фабриками пластинок, – горестно констатирует областной чекист № 1, – содержит так называемый «легкий жанр», около 20% выпущено «классического» репертуара.
 
Причем, видимо, с целью очковтирательства, в классический репертуар включены такие пластинки, как «Рассеянный» и «Багаж» Маршака, его же «Мистер Твистер», Чуковского – «Федорино горе», «Мойдодыр» и ряд других детских стихотворений, отнюдь не являющихся классическими. Зато массовым тиражом (20, 30 и 40 тыс. экз.) выпускается такая «развлекательная» музыка, переписанная с заграничного репертуара, как «Целую руку», «Неаполитанская ночь», «Прекрасная леди», «Танго роз», «Сновидение» и т.п. Затем в большом тираже (20–30 тыс. экз.) следуют пластинки, напетые Джапаридзе и Юрьевой (популярнейшими исполнительницами романсов и песен. – Н.Я.) и содержащие произведения сомнительного характера, как то: «Последнее письмо», «Помни обо мне» – 10 445 шт., «Никому не рассказывай» – 10 тыс. шт., «Очи глубые» – 25 тыс. шт., «Мы вышли в сад» – 7 тыс., «Скучно и грустно» – 25 тыс. шт.
 
И наряду с этим буквально издевательски выглядит выпуск в течение 7 месяцев 1938 года лишь 63 пластинок «Интернационала». Еще хуже обстоит дело с выпуском пластинок оборонного значения. Например, записей выступлений Краснознаменного ансамбля песни и пляски под руководством проф. Александрова…
 
Вывод – Ленрепертком недостаточно контролирует список выпускаемой пластиночной продукции».
 
БОЕВАЯ ЭСТРАДА
 
Судя по вовлечению в репертуарный процесс НКВД, ситуация разворачивалась в сторону радикального решения вопроса. То есть внимание власти перемещалось с репертуара, концертных площадок и граммофонных пластинок непосредственно на исполнителей. От меча НКВД «легкую музыку» спасла Великая Отечественная война. Чтобы обуздать мощного и умелого врага, ни идеологические столоначальники, ни сверхбдительные бойцы Главлита, ни «музыковеды» из НКВД не годились. В пекло сражений Родина бросила тех, кого они школили и не успели дошколить.
 
Легкая музыка, боевая эстрада и лирические песни возвращали бойцам надежду, помогали выжить и победить. В те годы джаз-оркестры нашли свое место в общем строю. Они выступали на фронтах и в тылу с эстрадными обозрениями, в которых отдаленная от цензурной циркулярщины военно-патриотическая тематика доминировала не по начальственному распоряжению сверху, а по велению сердца. «Теа-джаз» Утёсова, например, поставил во время войны программы «Бей врага!», «Богатырская фантазия», «Салют». «Теа-джаз» Ренского показал обозрение «Страна героев». Джаз-оркестр Варламова выступал с программой «Поговорим о песне». Оркестры жили по боевому расписанию. Порой они распадались на небольшие самостоятельные ансамбли, которые принимали участие в сборных концертах фронтовых бригад. Нередко в армии возникали мобильные, самодеятельные джаз-оркестры.
 

Автор:  Николай ЯМСКОЙ
Совместно с: 

Комментарии



Оставить комментарий

Войдите через социальную сеть

или заполните следующие поля



 

Возврат к списку