НОВОСТИ
13.12.2024 15:00
13.12.2024 09:00
Суд огласил приговор одному из фигурантов по делу Финансово-промышленного банка
850
ЭКСКЛЮЗИВЫ
Убит согласно списку
Совместно с:
13.11.2018
Карточка
Фамилия: Зинченко
Имя: Дмитрий
Отчество: Прокоф.
Дата рождения: 1923
Место рождения: Калининская обл., Абдорский р-н, подсобное хозяйство детдома
Дата и место призыва: Атбасарский РВК, Казахская ССР, Акмолинская обл., Атбасарский р-н
Последнее место службы: 257 сд
Воинское звание: сержант
Причина выбытия: убит
Дата выбытия: 28.12.1942
Первичное место захоронения: Калининская обл., Великолукский р-н, д. Сергиевская Слобода
73 года наша страна живет под ирным небом. И этим мы должны быть благодарны нашим отцам и дедам, отстоявшим Отечество от «коричневой чумы». Но, увы, о героях Великой Отечественной войны мы вспоминаем только один раз в год. Газета «Совершенно секретно» решила исправить эту несправедливость. С этого номера в рубрике «Живой полк» мы будем писать о наших живущих ветеранах.
Во времена не столь отдаленные, в печати существовала рубрика с хорошим названием: «Как живешь, ветеран?» С ветераном Дмитрием Прокофьевичем Зинченко мы познакомились в 2013-м. 22 июля этого года ему исполнилось 95 лет. Скажу честно, всегда боюсь ему звонить. Но он молодец, держится. В ответ на вопрос о самочувствии неизменно отвечает: «Здоровье – как у девяносто-с чем-то там-летнего! Хожу без палки – уже хорошо». Говорят, есть такая примета: если ошибочно «похоронили», то жить человек будет долго. Дмитрий Прокофьевич соответствует ей на все сто, ведь в электронном общедоступном банке данных «Мемориал» есть донесение, где он значится убитым еще в 1942 году и похороненным в Калининской области, которая ошибочно указана ниже и как место его рождения – вместо Акмолинской.
ВСЕМ СМЕРТЯМ НА ЗЛО
Но всем смертям назло, прошедший всю войну и награжденный орденами и медалью Дмитрий Прокофьевич живет себе поживает в городе Обнинске Калужской области в однокомнатной квартире в новом доме с супругой Лидией Васильевной. Жизнью своей, по собственным словам, доволен: «Слава Богу, пенсия немаленькая. Я так считаю, покушать есть что – уже хорошо». Подъезд их с самого начала заселения считался «ветеранским», что не помешало каким-то подонкам угнать и разбить УАЗик Дмитрия Прокофьевича. «Печально всякий раз на сердце, – говорит Лидия Васильевна, – когда то одного, то другого соседа подолгу не видишь и начинаешь понимать, что ушел из жизни человек». Обнинские ветераны регулярно проходят диспансеризацию. «Еще несколько лет назад, – говорит Д. П. Зинченко, – порядочно нас на медосмотр набралось. А сейчас мужчин было всего ничего. Причем меня признали чуть ли не самым здоровым». За здоровьем ветеран следит – мечтает выдать замуж правнучку.
Дмитрий Прокофьевич – заядлый охотник, ходил и на лося, и на кабана, и на более мелкую дичь. Вернее, был таковым, пока жил в Боровске. А в Обнинске той же Калужской области, куда переехал, получив квартиру, охотничьей компании как-то не составилось. Все друзья-приятели остались по старому месту жительства. О них и об охоте напоминают многочисленные фотографии, а также рога на стене. Когда-то они принадлежали пятилетнему лосю, но затем стали законным охотничьим трофеем Дмитрия Прокофьевича. Но в лес он давно не ходит, ружье и амуницию подарил внуку. А вот за руль по-прежнему садится. Собирался отправиться на дачу с женой Лидией Васильевной в виде пассажира и непременной рассадой в качестве груза.
Время, что мы не виделись, для супругов было не из легких. Ветеран, хоть и вновь, как и при первом знакомстве, вышел встречать к лифту (а хотел и на улице!), в разговоре пожаловался на ноги. Да и память стала подводить: недавние события помнит хуже, чем, к примеру, детские годы в Казахстане, когда его спас от голодной смерти старший брат Гриша, в 1941-м сгинувший в Белостокском котле. Материалы, связанные с судьбой Григория Прокофьевича, были переданы в семейный архив Зинченко. Ну, и конечно же, я рассказал супругам о том, что Дмитрия Прокофьевича знают теперь далеко за пределами Обнинска. Отдельное спасибо – исследователю Андрею Мурылеву, передавшему воспоминания ветерана в Великолукский краеведческий музей. В сентябре-декабре 1942 года Д. П. Зинченко являлся исполняющим обязанности командира 3-й роты 1-го батальона 948-го стрелкового полка 257-й стрелковой дивизии (второго формирования). Именно после уличного боя в городе Великие Луки 28.12.1942 г. он и был включен в список безвозвратных потерь.
СОЛДАТСКАЯ СМЕКАЛКА
«…Из госпиталя в Кольчугино, где я лечился после ранения в августе 1942 г., меня направили в запасной формировочный полк. Номер этого полка я не помню. Отобрали нас человек сто и отправили в район Великих Лук. Не батальон, ничего – просто группу. Когда мы прибыли, город уже был окружен нашими войсками, там шли уличные бои. Помню разбитое здание на окраине – там находился штаб батальона, куда я попал. Очень много было в части мобилизованных казахов, узбеков. А я по-казахски понимаю. И вот стою я у штаба, с ними разговариваю. Выходит командир батальона, какой-то весь из себя «блатной», и с ним еще пара офицеров.
— Ты что, по-ихнему «хрюкаешь»?
— Да, я разговариваю по-ихнему.
— Русак, а хорошо так разговариваешь?
— Да, я с детства знаю их язык – родился и вырос в Казахстане.
— Тогда формируй роту! Ты кто по званию?
— Я лейтенант. Но документов у меня нет. Ничего нет, кроме красноармейской книжки.
Тут я ему вкратце объяснил, что все документы сгинули в разгромленном штабе. (Речь идет об участии Д. П. Зинченко в составе другой части в наступлении в районе Ржева и ранении в августе того же 1942 года. – Прим. ред.). Начал я формировать роту. Офицеров нет. Один только комвзвода был – казах, младший лейтенант. Поэтому другим взводом командовал старшина, он был со мной в госпитале. А еще одним – старший сержант. Переписали всех. Списки составляли ночью, в холоде, на морозе. Командир батальона ставит задачу: вот эти два дома – кирпичных пятиэтажных с четырьмя подъездами каждый – надо завтра очистить от немцев, которые там закрепились. Перед домами были какие-то небольшие развалины, а так в основном чистое место. А вправо – там площадь и церковь стоит.
Моя третья рота была. Первый батальон. Поужинали, забился я в угол. В здании том была немецкая конюшня – там остались кормушки для лошадей. Привалился я в угол и задремал. И сон мне приснился: я лежу, такая смуглая девушка наклонилась надо мной и поцеловала. Проснулся, весь дрожу – холодно. И помощнику командира роты говорю: «Такой сон приснился – поцеловала меня». «Ну, держись, – говорит, – сегодня „поцелует”». Ну, и ладно. Утро началось. На втором этаже два пулемета «Максим» поставили – поддерживать атаку. Во всем доме ни окон, ни дверей – одни проемы. Говорю с комбатом.
— Какая артподготовка будет?
— Ну, сейчас там минометчики откроют огонь.
Что минометчики могут сделать, если немцы в домах сидят?! Мина, она же потолки не пробивает – взрывается.
— Ты мне объясни, какие минометы, полковые или батальонные?
— Там два батальонных.
— Всего?
— И у них ограниченный комплект боеприпасов.
Ну, выстрелили – с десяток мин в районе тех домов взорвались. Пулеметы открыли огонь, и комбат скомандовал: «Первая рота – вперед!» Рассыпались – и через площадь. А там надо метров 150 до тех домов, где засели немцы, пробежать. Половину пути не прошли – почти вся рота легла. Со всех этажей – дождь огня. Комбат приказывает: «Вторая рота – вперед!» Те чуть дальше прошли, но тоже полегли. Только раненые кричат. Настал наш черед.
— Третья рота, вперед!
— Я не поведу.
Тогда комбат достает пистолет и направляет ствол на меня.
— Вперед, третья рота!
— Для себя оставь. Мало тебе мяса?! Куда ты гонишь?
— Я приказываю: вперед!
— С кем останешься?
— А что ты предлагаешь?
— Вот, с этого и надо начинать. Ты из-за двух домов две роты погубил! Дай мне пять дымовых шашек.
— Зачем?
— Смотри, ветерок со стороны церкви – поперек этого голого места. Я сейчас четверых бойцов пошлю, они проползут осторожно по низине, прячась за развалинами. Разложат шашки, подожгут их и всю площадь дымом закроет. Хоть не прицельно по нам будут стрелять.
Старшина притащил дымовые шашки, раздал бойцам. Те поползли. Одна шашка не загорелась, но остальные дали достаточно дыма. Ветерок был слабенький, дым стал медленно подниматься вверх и застелил всю площадь и дома – почти до пятого этажа.
Тут уже я командую: «Рота, за мной!» Первый, второй, третий взвод потянулись гуськом и развернулись цепочкой. А тем, кто оставался в нашем доме, была предварительно дана команда открыть огонь, причем тем, у кого оружие было автоматическим – одиночными выстрелами. Так было надо, чтобы сымитировать атаку. Говорю: «А когда я красную ракету дам, стреляйте выше – по пятому этажу, потому что мы уже будем у цели».
Роту я подвел к дому по левому флангу. Фактически, обошли мы немцев и ворвались в один из домов, откуда они нас не ожидали. Тут-то я и дал красную ракету. Пулеметы враз переключились на верхний этаж. А ребята мои под прикрытием дымовой завесы подкрадываются к оконным проемам – и гранаты туда. А уж затем сами врываются. И тут из окон второго-третьего этажей посыпались, завернувшись в матрасы, немцы. А мы тут как тут. Я приказываю первому взводу занять оборону в этом доме, но на верхние этажи не соваться, так как там еще может оставаться противник. Хотя почти все они, как потом выяснилось, попрыгали с матрасами из окон. Они тоже, когда панику наведешь, о-ох, бздиловатые!
А второму взводу даю команду: «Атакуйте другой дом!» Бойцы и с ними помкомроты взяли и второй дом. Начали туда пулеметы перетаскивать. У первого дома угол обвален был, там занял позицию наш пулеметчик с «Максимом». Занял, но огня не ведет. Подбегаю, гляжу, а ему снайпер немецкий голову расшиб. Кровь залила короб пулемета. Я его откатил, ленту поправил, защелкнул. Второго номера нет – я бойца подзываю: «Давай, направляй мне ленту». Смотрю, а из-за соседних домов офицер машет: человек пятнадцать немцев выскочили в контратаку. Я из пулемета: та-та-та-тах – и раз, заклинило!
— Что ж ты ленту не подправляешь?!
— А как ее?
— Не можешь? Не умеешь? Ты что, нерусский?! Никогда не стрелял?
Я соскочил эту ленту поправлять – щелк меня в ногу, я тут – брык!
— Ложись, стреляй!
— Не умею.
(Диалог с бойцом велся на казахском языке. – Прим. ред.)
Задание было выполнено – дома заняты. Потери – всего четыре человека.
МЕДСАНБАТ И «СМЕРТЬ»
Стемнело. Поставив командирам взводов задачи, поковылял к штабу, в санчасть. Командир полка жмет руку: «Поздравляю! Я тебя к награде представлю». В санчасти разрезали валенок на раненой правой ноге, осмотрели – пули в ней нет, из пятки вышла. Четыре кости перебиты. Перебинтовали – и с ездовым в тыл на санях. Положили одного тяжелораненого, меня и еще одного. Мы с ним, считай, были легкораненые, только неходячие. Ехали через площадь, там снег подтаял от горящих домов, полозья саней стали плохо скользить. Тут немцы нас вдогонку и обстреляли. Дали очередь, пули просвистели, одна щелкнула по саням, но, хорошо, никого не задело. Подъехали к реке Ловати. Запрудило реку побитым снарядами льдом, вышла она из берегов. Заплюхала лошадь по воде, ездовой поднялся и правит стоя. Глубже, глубже… лежачий уже захлебываться начал, нам по грудь. А мороз жуткий! Ездовому говорю:
— Утонем.
— Нет, там низинка была. Сейчас должны выехать.
Наконец, мельче, мельче… минуты три-четыре, может, пять, по воде ехали ледяной. Нога моя уже не болит, но ничего и не чувствует. Лошадь, выбравшись, смелее пошла. Я бы расцеловал ее, эту кобылицу. До медсанбата ехали минут десять. Но мороз под сорок. На нас все замерзло – колом встало. Глядим, а тяжелораненый наш умер. Там несколько трупов лежало вдоль дороги. Ездовой лошадь остановил и стащил его к ним. Мол, легче лошади будет.
Приехали мы в медсанбат. Он собой представлял две длинные палатки двухслойные зимние. Раненых полно лежит на соломе. Бочки там такие стоят для обогрева – соломой же и топят. Хирург подбежал, спрашивает: «Что с вами?» А на нас все хрустит. Не повернешься – заледенело. Тогда хирург командует: «Рвите, ломайте, режьте!» Сдернули с нас все, остались в чем мать родила. Хирург велел мочить бинты спиртом и растирать нас. Ну, и внутрь немножко дали. Чувствую: начало покалывать тело. Тут скорее нас укутали в конверты из толстых ватных одеял с застежками. Ногу мою раненую вытащили, обезболили уколами и давай резать. Закончив, забинтовали – вот тут я боль почувствовал! Только после спирта уснул. Просыпаюсь – что такое?! Земля качается, как будто я на волнах. Что-то сверху падает и бьет по голове. Всюду гул какой-то. А я с головой был укутан в конверте том из одеял. Только голову открыл, сразу услышал не гул, а рев: аааа! Низко-низко над нами самолет прошел. Смотрю, кричат раненые, а вокруг солома горит. Палатки нету, кругом валяются куски брезента и комья земли. Разбомбили медсанбат: на развороченной земле лежат врачи, медсестры, раненые – то есть убитые. Гляжу, задымилось мое одеяло. Я давай снегом его забивать, а оно все равно тлеет. Уже и солома вокруг меня занялась. И я голый совсем, на одной ноге попрыгал оттуда. Рядом полуторка стояла. Я к ней скорее подбился, к колесу, одеялом укутался. Шофер подбегает.
— Лезь в кузов!
— Да не могу – видишь, я какой?
— Ух, ты!
Отбежал шофер, принес откуда-то бушлат окровавленный и брюки ватные. Я одну ногу просунул, вторую не могу – стопа то перебинтованная у меня. Он штанину разрезал, обернул вокруг моей ноги, обвязал. В кузов соломы набросал и помог мне туда забраться. Потом еще погрузили нескольких выживших. Трое дорогой умерли.
Привезли нас, четверых выживших, в госпиталь в город Осташков. Госпиталь, а здания-то разбитые. Прибежали местные жители, принесли нам соломы – подстелить хотя бы. Окна брезентом закрыли, чтоб не так холодно было. Ночью подошел эшелон с каким-то грузом. В нем был один пассажирский вагон. Ну, нас туда и погрузили. Привезли в тыловой госпиталь в город Ковров. Через три дня заходят в палату двое военных.
— Так. Фамилия, имя, отчество!
— Зинченко Дмитрий Прокофьевич.
— Документы?
— Нету.
— А где они?
— Сам не знаю.
— Та-ак. Ну, и с каким заданием оставлен на отбитой нами территории?
— Кем оставлен? Прислали нас с заданием освободить от немцев Великие Луки.
— Да? А документы где?
И так по кругу целый месяц мурыжили. И всякий раз я и так, и сяк пытался объяснить им, как я оказался в Коврове. Спасло меня письмо от сестры: «Братишка! Мы же тебя похоронили! Пришло извещение, что ты погиб в уличном бою в городе Великие Луки и там же похоронен». Уцелел мой медальон в кармане брюк! Брюки-то мокрые были. А гимнастерка сухая, где в нагрудном кармане документ был, скорее всего, сгорела. Так что по медальону меня и «похоронили»».
Фотоматериалы предоставлены автором.
Автор: Роман НИКИТИН
Совместно с:
Комментарии