НОВОСТИ
ЭКСКЛЮЗИВЫ
Десталинизация десталинизаторов
Совместно с:
02.11.2015
Как Международный отдел ЦК КПСС скрыл от Никиты Сергеевича информацию о том, что «в ближайшее время неизбежно смещение Хрущёва». Из воспоминаний референта Международного отдела ЦК КПСС Вольфа Седых.
Мы продолжаем публиковать отрывки из подготовленных к изданию мемуаров сотрудника Международного отдела ЦК КПСС Вольфа Седых. Приведённые ниже фрагменты посвящены компании «десталинизации», организованной в советской прессе хрущёвским руководством вскоре после смерти «отца народов». В своих воспоминаниях автор, в 1950-х годах работавший главным редактором французской редакции Иновещания, затрагивает малоизвестные обстоятельства работы журналистских коллективов по претворению в жизнь этого решения партии. А также про то, как само высшее руководство КПСС относилось к разоблачению культа личности Сталина, фактически обернувшемуся стравливанием партии с беспартийными массами. Отдельная тема, детально раскрываемая Вольфом Седых, долгие годы координировавшим отношения с компартией Франции, – реакция зарубежных марксистов к смещению Хрущёва в октябре 1964 года. (Продолжение. 1-ю часть «За 20 лет до победы коммунизма» см. в N 39 (368) 20–27.10.2015)
Летом 1953 года я работал обозревателем французской редакции Иновещания. Как и многих других творческих сотрудников Радиокомитета, меня отправили косарём в приокские луга. Было это недалеко от Поленова. Чеховские места, которые Антон Павлович описал в рассказах «Мужики», «В деревне». Жили мы в обычных шалашах на берегу реки. На работу вставали в пять утра. А уже в десять валились обессиленные на свои лежаки в шалашах. Потом – обед. А вечером, после пяти – снова на сенокос. Иногда мы на несколько дней вырывались в Москву, как говорится, на побывку. И вот в один из июльских вечеров из столицы возвращается редактор французской редакции Артем Гальперин. «Ребята, – говорит он. – Что в Москве творится! На улицах – танки. Берию арестовали».
Я тогда был молодым выпускником МГИМО, активно пишущим журналистом. Естественно, живо реагировал на всё происходящее в стране. А самым последним событием той поры, ясное дело, была смерть Сталина. Поэтому не связать, хотя бы мысленно, недавние похороны вождя и арест Берии, фактического руководителя страны, было невозможно.
Между тем, вернувшись вскоре в Москву, я приступил к своей обычной работе. Мы работали на поприще контрпропаганды. Вещая на Францию, как и прежде, вели полемику с западными СМИ по основным темам времён холодной войны. Было понятно, что страна вступает в новый период жизни. Но имя Сталина, как прежде, оставалось у всех на устах. Годовщину его кончины отметили величественно и торжественно. А незадолго до этого произошел ряд серьёзных событий – в связи с арестом Берии и его казнью, арестовали ряд высших чинов госбезопасности: Всеволода Меркулова, Богдана Кобулова, а также Владимира Деканозова. Последнего я немного знал. А также его сына Реджика, который, как и я, закончил МГИМО.
Дело в том, что вскоре после ареста Берии, Деканозова-старшего, этого бывшего наркома, заместителя министра иностранных дел, а ещё ранее посла в Германии, прислали к нам в радиокомитет на должность начальника хозяйственного управления. Строительство, ремонт, и так далее… Одновременно он визировал финансовые документы. И тогда я регулярно носил к нему на визирование «микрофонные папки» с эфирными материалами, на полях которых были указаны суммы авторских вознаграждений. Этот, недавно ещё влиятельный человек утверждал гонорары. Общение с ним было только поверхностным, деловым. Запомнил, что он обычно сидел у стола в кресле, свесив ноги, которые не доставали до пола. Маленького роста был человек. Вскоре его расстреляли как члена «банды Берии».
Почему останавливаюсь на этом эпизоде? Дело в том, что сына Деканозова, этого парня с необычным именем Реджик, я знал ещё по студенческим годам. Было ясно, что для него это страшная трагедия, поскольку, став сыном казнённого государственного деятеля, он автоматически попадал в когорту тех, кого ещё недавно «классифицировали» как сына врага народа. Судьба человека была сломана. Никакого профессионального и карьерного роста у него впереди не было. В то же время у меня был и другой товарищ, друг по Иновещанию – Лев Новиков. Сын репрессированного маршала авиации, Лев работал в латиноамериканской редакции и, конечно, испытывал к Сталину только ненависть. Уже тогда мне стало понятно, что имя Сталина может сыграть какую-то особенную зловещую роль в жизни нашей страны. И этим именем могут воспользоваться, чтобы вбить клин между партией и народом, для раскола нации.
На протяжении трёх лет, прошедших с 5 марта 1953 года, никаких принципиальных изменений в нашей журналистской работе в связи именем Сталина не происходило. Все знали, что из лагерей возвращаются осуждённые, но все беды объясняли действиями Берии и его «банды». Журналисты Иновещания продолжали рассказывать о мирных инициативах СССР, о разоружении Германии, отвечали на письма радиослушателей из других стран. Появились новые термины и определения по отношению к руководителям страны. Первым лицом государства стал Георгий Маленков и уже в 1954 году я писал какие-то комментарии в связи с «посланием главы Советского правительства Георгия Маленкова правительству США».
Мы всему миру показывали, что отныне жизнью страны руководит не партия, а именно правительство. Правда, в 1955 году Маленкова сместили «за ревизионизм», назначили министром электростанций, а его место занял Булганин. Поэтому в своих текстах мы стали писать «Председатель Совета Министров СССР Н. А. Булганин». Хрущёв в то время занимал вновь введённый в партии пост первого секретаря и находился на вторых, а то и третьих ролях. О нём писали крайне редко. Например, «вчера американцы увидели на экранах своих телевизоров одного из руководителей Советского государства Никиту Хрущёва» или «сегодня в Москву из поездки в Финляндию вернулись Николай Булганин и Никита Хрущёв». На первом месте – премьер-министр, на втором – секретарь. Это демонстрация того, что мы уже демократическое государство и у нас на первом месте премьер. Хотя у руля ещё стояли сподвижники Сталина.
В 1955 году антисталинских тем в прессе не было. Хотя имя его упоминалось всё реже. А развенчание началось после ХХ съезда. Цитирую самого себя: «Преодоление последствий культа личности – свидетельство силы советского общества. Слушайте комментарий Волеслава Седых (литпсевдоним В. Седых. – Прим. ред.)». Я доказывал, что развенчание культа – это свидетельство силы, а не слабости, как утверждали на Западе.
А вот июнь 1957 года стал переломным даже в большей степени, чем 1956 год («Народ поддерживает решение июньского пленума 1957 года, который разоблачил и идейно разгромил антипартийную группу…»). Другими словами, после ХХ съезда членами Политбюро ещё продолжали оставаться те самые сталинцы, которые помогли Хрущёву убрать Берию. Услышав выступление Никиты в 1956 году, они начали собирать группу, чтобы отстранить его, но он их опередил.
И мы всё это освещали в наших комментариях. При этом мне как заму главного редактора французской редакции никаких «цэу» не требовалось. Была относительная свобода редакторов в том плане, что мы сами ориентировались в темах и имели право подписи. То, что я писал, никто не контролировал. Что хотел, то и говорил в прямом эфире. Трижды в неделю. Это был эфир на французском языке.
ВОЛЬФ СЕДЫХ (СПРАВА) С ГЕНЕРАЛЬНЫМ СЕКРЕТАРЕМ ФРАНЦУЗСКОЙ КОМПАРТИИ ВАЛЬДЕКОМ РОШЕ НА ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДАЧЕ В ПИЦУНДЕ. АВГУСТ 1965
Фото из архива Вольфа Седых
И ПРИМКНУВШИЙ К НИМ ТОВАРИЩ ЖУКОВ…
Потом был очень тяжкий период, особенно 1957 год – когда Хрущёв убирал всех своих конкурентов – Молотова, Кагановича, Маленкова, Шепилова, Первухина, членов Политбюро или Президиума. Драка была страшная. Начавшись наверху, она спускалась, как говорится, «вниз по инстанции».
Как заместитель главного редактора французской редакции Иновещания я в 1957 году присутствовал на такой рубке, которая шла между руководителями Гостелерадио во время партсобрания. В тот период мы подчинялись Юрию Жукову. Известный журналист-«правдист», военный корреспондент возглавлял тогда Госкомитет при СМ СССР по культурным связям с зарубежными странами, курировал АПН, а также Издательство литературы на иностранных языках – организации, которые занимались внешнеполитической пропагандой.
В какой-то момент на партсобрании слово взял Николай Сметанин, один из руководителей Иновещания. И сходу начал: правильно поступил Никита Сергеевич, разоблачив антипартийную группу Молотова, Маленкова… Ну, думаем, ничего себе… Юрий Жуков был тесно связан и с Молотовым, и с Маленковым. Фактически поддерживал эту группу. И сидит здесь же, в зале, среди нас… А Сметанин продолжает, всё больше заводясь – дескать, антипартийцы, сталинисты, такие-сякие… Я тогда близко с Жуковым не сталкивался. И вот я впервые увидел его во всей красе. Он вышел на трибуну. Черноволосый, коренастый, высокий.
И спокойно, но очень строго говорит:
«А скажите мне, товарищ, на каком основании вы считаете, что я был близок с Молотовым и остальными? Какие у вас доказательства? На каком основании вы меня обвиняете?»
Сметанин сразу дает задний ход: «Юрий Александрович, я не говорил прямо, что вы были замешаны в их деятельности. Да-а, конечно, вы были вынуждены проводить такую же политику, которую вам навязывали».
Жуков: «На основании чего вы решили, что я поддерживал?».
Сметанин: «Ну, Юрий Александрович, вы же писали статьи в «Правде».
…Это он уже с Жукова-министра перекинулся на Жукова-«правдиста». А фактически – на большинство журналистов…
Жуков: «Ну, писал. А вы не писали? Разве вы на радио не выступали со своими комментариями?»
Сметанин: «Мы должны были… Нас обязывали и не спрашивали».
Жуков: «То, что вы должны были, и подписанные вами заметки – это правда. А то, что я был непосредственно связан с Маленковым, Молотовым, Кагановичем, – этого вы не можете доказать».
Обрубил. Вот так. Серьёзный накал был. Потрясение докладом Хрущёва было сильнейшее. Но в идеологических организациях его приняли в штыки. Потому что многие прекрасно понимали, что собой представляет Хрущёв.
ПЕРВАЯ КОМАНДИРОВКА ВО ФРАНЦИЮ ВОЛЬФА СЕДЫХ (СПРАВА) С ОДНИМ ИЗ РУКОВОДИТЕЛЕЙ МОСКОВСКОГО РАДИО ВЯЧЕСЛАВОМ ЧЕРНЫШЁВЫМ (СЛЕВА) НА ФОНЕ ПАРИЖСКОГО ТРОКАДЕРО. МАЙ 1956
Фото из архива Вольфа Седых
ПРОИСШЕСТВИЕ В ТРЕТЬЕМ ПОДЪЕЗДЕ
Март 1964 года. Сижу у себя в кабинете на Старой площади, в Международном отделе ЦК – в «третьем подъезде». Просматриваю свежие номера французских газет. В первую очередь прочитываю коммунистическую «Юманите», пролистываю буржуазную «Монд», открываю марсельскую газету французских социалистов «Меридьёналь» и вижу статью знакомого. Гастон Деффер – один из лидеров соцпартии, мэр Марселя – рассказывает о недавней поездке в СССР в составе официальной делегации. Всё так. Ведь это я сопровождал его в ЦК. По Москве гуляли. Даже в цирк вместе ходили… Но вдруг натыкаюсь на строки, содержание которых меня потрясает – Деффер спокойно заявляет, что в ближайшее время неизбежно смещение Хрущёва…
Надо понимать, что Гастон был очень крупным государственным деятелем. Выставлялся кандидатом в президенты на выборах. И вот мне как референту по Франции нужно срочно доложить «наверх» о его позиции. А в итоге Хрущёв должен узнать, что его собираются снимать. Тогда я делаю общий обзор французской прессы о визите социалистов в СССР. Воспроизвожу самые разнообразные отзывы о поездке. Даю разные точки зрения. Хотя главная – про возможное свержение – кричит сама за себя. Но, увы…
Пишу и несу своей начальнице, Софье Никандровне Павловой, заведующей сектором западноевропейских стран. Она читает и быстро говорит: «Отнесите Шевлягину». А Дмитрий Петрович Шевлягин был тогда заместителем Бориса Николаевича Пономарёва, заведующего международным отделом. Я – к нему. Он быстро просматривает: «Ох, Вольф Николаевич, ну, поставили проблему! Что вот теперь с этим делать? Вы понимаете, какую бомбу мы будем сейчас готовить? Отвечаю: «Всё равно надо доложить. Ведь это мнение одного из основных политических деятелей Франции».
С ДЕЛЕГАЦИЕЙ ФРАНЦУЗСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ В БЕЛОРУССИИ: АЛЬБЕР ГАЗЬЕ, РОБЕР ПОНТИЙОН, ПЁТР МАШЕРОВ, ГЕОРГИЙ РАТИАНИ И ВОЛЬФ СЕДЫХ. МИНСК, КОНЕЦ ОКТЯБРЯ 1963
Фото из архива Вольфа Седых
Что оставалось Шевлягину? Мог он не принять мою записку, то есть грубо говоря, завернуть? Мог. Но сначала должен был бы доказать мне свою правоту. Ну ладно мне – своему многолетнему товарищу по работе. А то ведь какой-нибудь другой сотрудник отдела мог за это на него накапать. Мол, я предупреждал, излагал ему свою позицию. А он её не признает! Но в данном случае никакого столкновения позиций не было. Фактически я принес статью и её изложение. С этим надо что-то делать. От Шевлягина зависит решение. Тем более ничего неожиданного в этом прогнозе не было. В воздухе уже что-то витало. В стране понимали, что Хрущёву у власти долго не продержаться. Разговоры ходили. Но каким образом Деффер это поймал «из воздуха»? Из каких-то разговоров? Ведь наверняка кто-то ему слил, нашептал. Я своей запиской как раз и ставил вопрос: каким образом француз, побывав в Советском Союзе, поговорив с тем же Хрущёвым и другими деятелями, вдруг запросто делает такой вывод.
Шевлягин: «Будем смотреть, что скажет Борис Николаевич!» И Борис Николаевич Пономарёв… вычеркнул этот кусок текста. Хрущёву отдали беззубый обзор французской печати. Дескать, да, делегация соцпартии очень довольна своим визитом. Вот что сказал Ги Молле, вот что сказал Деффер… Дескать, Никита Сергеевич проводит политику партии и так далее. А самого важного там не было. Вычеркнули. Не предупредили Хрущёва.
Прошло месяцев пять. А 14 октября вдруг всех сотрудников отдела срочно вызывает Пономарёв: всем собраться в конференц-зале на третьем этаже в третьем подъезде. А мы понимаем – что-то происходит. Уже с утра, когда начался Пленум, свои люди сообщили… Собрали всех ответственных сотрудников Международного отдела ЦК. Я тогда был ещё ведущим референтом по Франции. Консультантов было всего пятеро. Вадим Загладин, который прежде работал в Праге в журнале «Проблемы мира и социализма». Елизар Кусков, вроде как один из авторов Кодекса строителя коммунизма. Игорь Соколов и Юрий Жилин – мой приятель. А также Новосёлов, доктор наук.
Открывается дверь и торжественно входит Пономарёв. Он прямо с Пленума. Портфельчик в руках держит. И чуть ли не на ходу: «Только что принято решение о смещении Хрущёва». Даже не сказал «Никиты Сергеевича». Просто «Хрущёва». «Избрали первым секретарём Леонида Ильича Брежнева». А дальше – комментарии: «Вообще, в последнее время с Хрущёвым стало очень трудно работать. Случалось, нужно решить какой-то вопрос, мне, кандидату в члены Политбюро, секретарю ЦК… Так я был вынужден обращаться к помощникам! Как так можно работать? Создавал свой культ личности». Полчаса распалялся. Перестроился моментально. То хрущёвец, то антихрущёвец.
Тем не менее никто этому сообщению не удивился. И не расстроился. Хрущёв уже многих начал к тому времени раздражать. Поэтому назначение Брежнева восприняли позитивно. Хороший мужик, говорили. Работящий. Знает жизнь, фронтовик. В ЦК был известен. Член Политбюро. На виду у всей страны. Председатель Президиума Верховного Совета. Второй человек на тот момент в стране после Хрущёва.
Были ли какие-то другие варианты? Думаю, нет. Был Суслов, который всегда уходил от первой роли. Все знали, что он вершит дела. Когда нужно и кого нужно, убирает. И первого уберёт, если нужно. На первую роль никогда не претендовал. Всегда теневой. Очень влиятельный, умный деятель был. Если сравнивать двух серых кардиналов – Суслова и Яковлева… Яковлев, конечно, тоже был врождённым сталинистом, но образованнее. Однако по опыту партийной кухни Суслов был куда выше. Яковлев не прошёл такую школу.
То собрание сотрудников Международного отдела продолжалось около часа. Пономарёв сразу нас озадачил. Вы, говорит, должны информировать наших товарищей в братских партиях о смене руководства в СССР. И мы сели писать шифровки. Была заготовлена общая болванка, в которую мы с учётом специфики каждой партии что-то добавляли. И посылали шифровки через МИД с просьбой проинформировать товарищей. Западные газеты сообщили о событии на следующий день, а мы уже до того дали свою информацию. Нужно было действовать быстро и по всем странам одновременно, чтобы иностранные коммунисты могли сориентироваться и отвечать на любые вопросы.
В своё время Морис Торез долго сопротивлялся публикации в «Юманите» доклада Хрущёва на ХХ съезде. И мои будущие коллеги по международному отделу все уговаривали его. Мол, ничего не поделаешь, дорогой товарищ Торез, это необходимо. В своей печати, в «Юманите» и «Франс Нувель», французские коммунисты уступали. Давали комментарии, мол, Сталин сыграл свою решающую роль при построении социализма, в годы войны, но допускал ошибки. При этом категорически не соглашались признавать обвинения Сталина в незаконных репрессиях. Но мы продолжали давить на них. И когда они, наконец, признали Хрущёва, вдруг сняли и его.
Вскоре осенью 1964 года в Москву приехали Генсек ФКП Вальдек Роше, член Политбюро Жорж Марше и Раймон Гийо, который отвечал за международные дела партии. Принимали их Суслов, Подгорный и Поспелов. С Марше я был хорошо знаком ещё по волейбольным сражениям в санатории под Ялтой, куда на отдых и лечение приезжали представители братских партий. Когда на этот раз мы с ним встретились в гостинице «Октябрьская» в Плотниковом переулке за обедом наедине, он мне сказал: «Вольф, ну что вы делаете! Вы думаете о нас? О ваших друзьях. В какое положение нас ставите? Только мы стали хвалить Хрущёва, вы и его свергаете». Я ему: конечно, думаем, дорогой Жорж. Но у Хрущёва в последнее время, ты сам знаешь, были перегибы. Во внешней политике чуть до войны не довёл на Кубе в 1962 году. И внутри страны не всё ладно. Разрушает партию. Культ свой создаёт.
В тот раз Брежнев делегатов ФКП не принимал. Всё решал Суслов. Он объяснять умел.
Автор: Юрий ПАНКОВ
Совместно с:
Комментарии