Спящая красавица

Это был великий день. Жак д’Анвер дю Декор был в этом уверен, и он готов был найти редкую жемчужину. Он предусмотрел все: наряд сообразно обстоятельствам, памятку, адресную книжку возле телефона и, самое главное, картину.

Он нервно ждал первой встречи в 8:30, опираясь локтями на свой большой письменный стол, заваленный стопками папок, и теребя пальцами пышные усы. Смесь инфантильного возбуждения и тоски бурлила в нем.

Жак нервно взглянул на часы. 8:15. До первого кандидата оставалось еще несколько минут, и нужно было избавиться от эмоций, переполнявших его. Он сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнул.

Девять часов, и все еще никого на пороге его кабинета со стеклянной дверью. Ничего себе начало! Жак д’Анвер дю Декор не любил ждать.

И вот по скрипучему паркету послышались торопливые шаги, и кто-то постучал. Жак бросил звонкое «войдите», вставая с кресла на колесиках. В кабинет ворвался какой-то небритый запыхавшийся молодой человек с растрепанными волосами и очками на носу. Он простодушно извинился за опоздание. Это из-за метро! Поджав губы, Жак коротким и нервным жестом пригласил его сесть.

Быстрый взгляд в памятку. Ни в коем случае не начинать с картины, хотя это была главная часть сценария «Четыре вопроса для редкой жемчужины», который он крутил и вертел в голове всю ночь.

Он позволил юноше представиться и изложить свои мотивы. Жаку показалось, что юный Матьё читает ему текст, выученный накануне наизусть. Он раздраженно вздохнул и писклявым тоном вернул его к теме визита.

– Молодой человек, спасибо вам за это очень хорошо выученное и прочитанное представление, но оно малоинтересно, в конце концов. Мне не так уж и нужны ваши планы или ваши прекрасные дипломы...

Без всякого перехода, показывая пальцем на холст, стоящий на мольберте рядом с ним, он продолжил:

– Вам знакома эта картина?

– Нет, – удивленно ответил Матьё.

– Опишите ее мне, пожалуйста.

В слишком ученической манере, свидетельствовавшей о том, что кандидат совсем недавно покинул школьную скамью, он сделал краткое описание сцены, изображенной на картине.

– Хорошо. Но присмотритесь лучше. Как вы думаете, что хотел показать художник этим полотном?

– Не понимаю, месье, – покачал головой Матьё. – Откуда мне знать? Я не знаю художника, и я сказал вам то, что увидел, разве этого недостаточно?

«Мммм... Слишком молод, слишком образован и не очень сообразителен к тому же!» Жаку все было ясно. С этим недееспособным он ничего не добьется. Он рывком поднялся и резко протянул руку своему собеседнику.

– Хорошо, спасибо, молодой человек. Дверь за вами, я вас не провожаю, вы и так знаете дорогу!

Испуганный юноша опустил голову, пробормотал еле слышное прощание, схватил кончиками пальцев протянутую ему недоброжелательную руку и ушел так же торопливо, как и пришел.

Жак, вздохнув, откинулся на спинку кресла. Дело обещало быть гораздо более трудным, чем он предполагал. И какая муха оптимизма укусила его этой ночью, чтобы утром он пребывал в таком хорошем настроении и был так уверен, что редкая жемчужина сегодня переступит порог его кабинета? И чего он ожидал? Чего так увлекся? Он был так подозрителен поначалу, так требователен к другим… Как к самому себе.

* * *

Вторая встреча состоялась вовремя. Женщина, высокая, темноволосая, лет сорока, выглядевшая чуть по-мужски и уверенная в себе. Ему нравилось это в женщинах – уверенность. Он позволил ей представиться. Это было сделано кратко, лаконично и прямолинейно. Жак оценил. Неужели, эта самая Маргарет станет той самой редкой жемчужиной? У него появилась надежда. Женская компания была ему мила, он не был ловеласом, а просто наслаждался их присутствием и умом. Тоном, явно более учтивым, чем тот, что был предназначен для Матьё, он указал ей на полотно и второй раз за день задал свой роковой вопрос.

– Вам знакома эта картина, мадам?

– Не скажу, что незнакома, но я не смогу сказать вам ни ее название, ни имя художника. Я не очень большой любитель этого художественного жанра, видите ли, я больше ориентируюсь на реализм фотографий...

Промахнулся! А ведь он посчитал ее открытой и чувствительной к искусству вообще, каким бы оно ни было. Возможно, она была слишком прагматичной для этого.

– А к чему этот вопрос?

Проигнорировав ее слова, Жак продолжил:

– Не могли бы вы описать мне ее, пожалуйста?

– Ну да, если вам так хочется! Я вижу женщину в белой ночной рубашке с красным цветком на груди. Ее ноги открыты до самых бедер. Она лежит на расстеленной кровати и, похоже, спит. Большое зеркало над ней отражает часть ее тела, а также мужчину с голым торсом за мольбертом, вероятно, самого художника, живописующего сцену. Рядом с кроватью стоит небольшой столик, на котором видна стопка бумаг, освещенная прикроватной лампой. В верхней части стопки – красная роза и то, что выглядит как нож для резки бумаги...

Она перешла к основным элементам. Все было кратко, ясно и лаконично, как и ее изложение. Очень хорошо!

Когда он впервые сформулировал свой второй вопрос, Матьё его не понял. Поэтому теперь он попробовал другую формулировку, надеясь вывести Маргарет на след, но, не слишком помогая ей.

– Как вы думаете, что происходило до этой сцены?

«Черт возьми! Неуклюжий вопрос», – подумалось ему. Он вдруг понял, что его могут очень неправильно истолковать, и собственно так и произошло. Маргарет возмущенно вздохнула. Но он не стал поправляться.

– У вас такие вопросы! Если это для того, чтобы сбить меня с толку, знайте, что со мной такое не работает!

– Хорошо, в таком случае у меня больше нет других вопросов, – возразил Жак скрипучим тоном, явно задетый ее гордыней. – Вы можете быть свободны, и я надеюсь, что вы не потратили слишком много вашего драгоценного времени!

Женщина вскочила. Она была разъярена.

– Месье, я не потружусь прощаться с вами. Знайте, что ваши методы весьма странны, и я подобное не одобряю!

И она вышла, хлопнув дверью.

* * *

Третья встреча завершила это безумное утро. Жан-Клод, казалось, был примерно того же возраста, что и он: невысокий седой человек лет пятидесяти. Его представление было несколько длинноватым. Тип явно выглядел разговорчивым и любил о себе говорить. К горлу Жака подступил комок раздражения, но он старался держаться как можно сердечнее. Жан-Клод не знал этой картины, но он стал восторгаться ее красотой. Он мечтательно описал сцену, вложив в нее даже нотку поэзии. «Болтливый и мечтательный вдобавок!» – раздраженно подумал Жак. Он молился, чтобы этот человек не оказался редкой жемчужиной, это было бы слишком трудно выносить! Он поморщился от второго вопроса, который на этот раз сформулировал по-другому.

– Как вы думаете, что на самом деле представляет собой эта сцена?

Жан-Клод на мгновение задумался.

– Ну, я же вам только что сказал! Подождите... А если она умерла? – переспросил он с гордостью. – О, это должно быть так, иначе вы бы не настаивали...

Сердце Жака подпрыгнуло в груди. Нет, не он, пусть это будет не он! Подождем, еще не все сработало… Все зависит от его ответа на последний вопрос...

– И что заставляет вас так говорить, месье? – спросил он как можно спокойнее.

– Просто ваша настойчивость. Я не представляю, как могла погибнуть эта великолепная красавица, по мне ничто на это не указывает. У вас своя интерпретация этого произведения, а у меня – своя. Разве это не та самая свобода, что дарит нам искусство?

Жак подавил вздох облегчения. Конечно же, это был не он! И он закончил беседу самым сердечным образом и даже пошел провожать Жан-Клода до двери, а на губах у него при этом висела фальшиво-сочувственная улыбка.

* * *

Послеполуденные встречи больше не интересовали Жака, который отчаивался по мере того, как шло время и вместе с ним шли разочарования. У него появились одна или две ложные надежды, и каждый раз это были женщины. Но ни одна кандидатура не пошла дальше предпоследнего вопроса. Никто не понял, чего он ожидал на самом деле, они не смогли разглядеть в этом шедевре то, что в нем было самого красивого и самого загадочного: детали. На самом деле, они почти все видели это, но не видя. Однако господин д’Анвер дю Декор не был человеком, довольствующимся лишь частью ответа.

День подходил к концу. Он с горечью подумал, что это провал, и, охваченный чувством неловкости, он решил пойти отвлечься в бар на углу. Взяв с собой картину, он нервно закрыл дверь своего кабинета и поспешно спустился на пять этажей по маленькой винтовой лестнице.

Добравшись до бара, он торопливым шагом направился к стойке.

– Привет, Марсель, как ты?

– Привет, Жак, все в порядке, спасибо! А вот ты таким не выглядишь… Что, день выдался тяжелый? – произнес хозяин своим рокочущим голосом.

Он был занят протиркой кружек большим белым кухонным полотенцем, которое всегда висело у него на левом плече.

– Опустошен! Дай-ка мне кружечку, чтобы отметить это!

Тон был ироничным, а смешок немного скрипучим. Ему не хотелось оставаться болтать за стойкой. Марсель был хорошим парнем, но слишком разговорчивым на его вкус. Он подошел к маленькому столику за эркером, который выходил на авеню Сент-Оноре, оживленную в это время дня. Он заметил, что в баре не так уж много народу, и вспомнил, что сегодня понедельник. Жак аккуратно поставил полотно на стул напротив и несколько секунд рассматривал его. Гарсон принес ему кружку пива, которую он тут же оплатил; он не любил потреблять то, за что еще не заплачено, это его очень смущало.

Пока он потягивал пиво, потерянно глядя в пустоту, женский голос, отчетливо произнесший название картины, вывел его из задумчивости.

– Простите? – переспросил он, глядя в сторону голоса, слева от себя.

Сидящая за два столика поодаль от него молодая женщина повторила, опуская свою чашку с кофе на блюдце. Жак на миг смутился, что не заметил ее, когда проходил к своему столику. Она довольно интригующе смотрелась со своим чертежным блокнотом, на котором беспрестанно что-то рисовала, в том числе и когда говорила.

– «Спящая красавица», Эндрю Фог...

У нее был красивый английский акцент и изумрудно-зеленые глаза.

– Это одна из моих любимых картин! Я полагаю, это копия?

«Ее лицо – настоящее произведение искусства», – подумал он, подробно описывая тонкие черты великолепной женщины с темной кожей, которая разговаривала с ним. Он не осмеливался признаться себе в этом, но был под ее чарами. Такой старик, как он, влюбился в студентку? Что за нелепость!

– Да, действительно! – ответил он с запозданием.

Она встала, чтобы посмотреть картину поближе, и пробежала по ней своими тонкими пальцами. –

Вся эта глубина картины и та тайна, что витает вокруг… Это действительно увлекательно! – продолжала она загадочным тоном. – Большинство людей просто видят в ней спящую женщину. Но они совершенно упускают одну важную деталь, в то время как это есть ключ к произведению и к тайне преступления!

При этих словах взгляд Жака просветлел.

– Хмм, то, что вы говорите, очень интересно, мадемуазель. Продолжайте! Что это за знаменитая деталь, по-вашему?

– Думаю, есть два способа посмотреть на эту картину, – ответила она, возвращаясь на свое место. – На мой взгляд, ключевая деталь – это большая красная роза, что лежит на левой груди молодой женщины поверх ночной рубашки. При ближайшем рассмотрении оказывается, что это вовсе не роза, а пятно крови. По мне, эта женщина не спит, она мертва, заколота прямо в сердце. Впрочем, забегая чуть дальше, скажу, что и орудие убийства лежит рядом с ней, на ночном столике. Это нож для резки бумаги на стопке писем. Приглядевшись, можно заметить красные отблески на лезвии того же оттенка, что и на ночной рубашке – кровь!

Молодая женщина говорила с такой страстью, что ей пришлось сделать короткую паузу, чтобы перевести дыхание, прежде чем продолжить:

– Красная роза ... Письма... Стопка писем! Письма, вероятно, остались без ответов? Можно было бы выдвинуть предположение о преступлении на почве страсти... Впрочем, рядом с полуоткрытой рукой молодой женщины есть намек. Это клочок бумаги, словно она только что бросила его на простыни, и чья нетронутая оборотная сторона видна только тогда, когда смотришь прямо на него. Тем не менее, наблюдая за отражением в зеркале, можно прочесть в нем три слова, пусть и перевернутые и немного размытые: «Я убил ее».

Больше ничего не имело значения, кроме слов, слетевших с уст этой женщины. Жак слушал ее – пораженный, завороженный страстью и точностью, которые она вкладывала в свой анализ произведения.

– Но кто он, этот любовник-убийца? – продолжала она театральным тоном. – В этом ключевой вопрос… В зеркале над кроватью видно, как живописец без рубашки рисует спящую красавицу, но за чертами этого невинного живописца, рисующего свою девушку после любви, просматривается лицо убийцы... Это как если бы живописец признался миру в своем преступлении через эту картину... Так что это – простая фантазия живописца или настоящее признание? Я не знаю полной истории этого произведения, но я думаю, что оно таит в себе тайну, которая так и не была разгадана. Но вы, владелец этой копии, наверняка сумеете ее узнать? Как вам мой анализ? Он кажется вам справедливым или совершенно извращенным?

– Замечательно! Превосходно! – ликующим тоном произнес Жак, сложив руки и подняв глаза к небу.

Он был буквально покорен этой красивой аналитической тирадой, вырвавшейся из уст этой роскошной молодой женщины с полными интеллекта глазами.

– Наконец-то мне выпал шанс встретиться с человеком, который видит эту картину так же, как и я! Это великолепно! Позвольте отметить, что вы обладаете настоящим талантом следователя, мадемуазель. Могу я поинтересоваться, что вы намерены делать в ближайшем будущем?

Взгляд молодой женщины колебался между удивлением, недоверием и весельем.

– Спасибо, – ответила она с польщенным видом, и в уголках ее губ заиграла забавная улыбка. – Я студентка факультета изобразительного искусства и хотела бы стать иллюстратором. А вы, месье? Вы случайно не фальсификатор картин?

– Приятно познакомиться, мадемуазель, Жак д’Анвер дю Декор. Нет-нет, я частный детектив, и я ищу себе партнера или партнершу. Вы найдете это забавным или совершенно сумасшедшим, но я потратил весь день на собеседования с людьми этой профессии. Я просил их описать и проанализировать эту картину с единственным требованием: чтобы кто-нибудь из них заметил эту чертову деталь. Я мечтал, чтобы кто-нибудь из них с таким же красноречием сделал мне анализ, который вы только что мне предложили, но это было, пожалуй, слишком для них... Мой метод немного странный, я согласен, но мне не нужны их проклятые дипломы, я просто хотел узнать, способны ли они видеть что-то за пределами обычной сцены, умеют ли они читать детали. И все они не смогли этого сделать. У меня даже началась депрессия. Я зря потратил время!

Девушка вежливо посочувствовала. Они продолжили беседу. Сыщик рассказал ей историю картины, которую знал наизусть; она слушала его с большим интересом. В конце концов, она оказалась не так уж далека от истины. Жак попытался убедить ее, что у нее огромный потенциал, что она будет очень хорошим детективом. Он даже признался, что готов нанять ее.

Какая жалость! Редкая жемчужина нашлась в этом баре, совсем не там, где он ожидал ее найти, и, что еще хуже, она никак не связывала себя с детективной карьерой. Какое расточительство! Затем он спросил себя, следует ли ему продолжать поиски, отдавшись более классическому методу вербовки, или поставить крест на партнере своей мечты, например, докторе Ватсоне у Шерлока Холмса или мистере Гастингсе у Эркюля Пуаро. Оставив эту мысль, и твердо решив остаться в том приятном ощущении, которое доставила ему эта беседа, Жак допил до дна свое пиво. Он встал, надвинул на лоб шляпу и удалился, вежливо попрощавшись с молодой женщиной. Кивком головы он машинально поприветствовал хозяина бара, даже не взглянув на него.

– Подождите, месье! Вы забыли свою картину!

И Жак д’Анвер дю Декор ответил:

– Я дарю ее вам от всей души. Вы можете оценить ее по достоинству!

Молодая женщина склонила голову и адресовала ему улыбку благодарности. Сыщик поднес руку к шляпе и бросил на нее последний восхищенный взгляд. Потом он открыл дверь бара и вышел на улицу, что-то небрежно насвистывая. Самое время было подумать об отставке.

Перевод с французского Сергея Нечаева.