Мадонна из Переделкина

Автор: Марк ФУРМАН
01.08.1998

Марк ФУРМАН,

кандидат медицинских наук

Поздней осенью минувшего года довелось мне поработать в Переделкине, знаменитом писательском Доме творчества под Москвой.
На первом этаже я сразу же заметил дверь с табличкой «Медпункт», рядом расписание работы: с 8 до 11 утра, с 8 вечера до 8 следующего дня. «Ого, – подумалось мне, – еще и по ночам дежурят». Вошел. В небогато обставленном кабинете, напоминающем сельский фельдшерский пункт, увидел немолодую женщину, которая быстрыми, ловкими движениями лепила из ваты аккуратные белые тампончики. Попросил измерить давление. В следующий раз задержался подольше, помнится, рассказал не первой свежести анекдот, дал какой-то не очень ценный совет. День на четвертый мы разговорились, и я понял, что встретил в высшей степени уникального человека.
Валентина Абросимовна Голубева работает здесь с момента основания Дома творчества. «Ах, Валюша! Это наша медицинская мадонна. Через ее руки, таблетки да инъекции прошла почти вся современная русская литература», – отозвался о ней Андрей Вознесенский. И знает Голубева, значит, многое из того, что в кадр не попало.

Здесь у нас бывали, жили не только писатели. Видела я и Райкина, и Утесова, и Завадского, Крючкова, Уланову, Рину Зеленую. Просто брали путевки и отдыхали, в одиночку и семьями. А еще многих друзья-писатели приглашали на выходные или на несколько дней. Интересное собиралось общество, особенно летом да ранней осенью. Из столовой по заказам им обеды и ужины специальная машина развозила. А кулинарничали у нас вполне прилично.

Любимая скамья Бориса Пастернака

Раньше, как и сейчас, писатели делились на тех, кто жил средне, а то и бедно, и кто получал большие деньги. Последние в основном писали о Ленине, Сталине, партии. Это Федин, Фадеев, Ошанин, Марков. У них все – бесплатные путевки, лучшие номера, спецпайки, кремлевская больница и отдельные палаты.

Помню случай. Звонят: Сталин ищет Фадеева. А тот мертвецки пьяный. Пришлось приводить его в чувство. Нашатырь, холодные компрессы, уколы, часа два на это ушло. Потом с охраной повезли к Сталину на дачу. А когда Фадеев застрелился, сразу приехало несколько машин из КГБ. Пока медики суетились, все его бумаги погрузили и увезли.

Пили многие – Погодин, Катаев. Прилежаева, так та – запоями. Деньги у нее были всегда, все за детские книжки о Володе Ульянове, миллионные ведь тиражи.

Никогда не видела пьяным Степана Щипачева. Вежливый, улыбчивый, но бабник, каких поискать.

Бывал здесь с Лилей Брик Катанян – бывший секретарь Владимира Маяковского. Она после войны тяжело болела, очень дефицитные импортные препараты получала из Франции, кажется, от своей сестры Эльзы Триоле. Тогда очень много гадостей о Лиле говорили, потом и писали.

А Саша Галич наловчился сам себе уколы делать, как с сердцем плохо станет. Но однажды не уберегся, занес инфекцию. Руку разнесло, высокая температура. У нас от Литфонда жена Назыма Хикмета работала. С ней Галича и отхаживали.

Роберт Рождественский. Очень хороший человек, добрый, внимательный. Часто у него бывала, всегда спросит, не надо ли чем помочь. Уходил тяжело, рак все-таки, но держался мужественно.

Корней Иванович Чуковский в своем саду

Арсений Тарковский собственной дачи в Переделкине не имел. Жил в Доме творчества с женой Татьяной Озерской, переводчицей, в разных комнатах. Андрей часто навещал отца. Когда Арсению Александровичу сообщили о смерти Андрея, как он кричал, как рыдал, никогда не забуду.

Из нынешних бывала и бываю у Евтушенко, Ахмадулиной. К Белле иногда просто так заходила: чем помочь? Когда у Евгения Александровича сын болел, тот, что от его английской жены, меня часто вызывали. У Андрюши Вознесенского со здоровьем более-менее все в порядке.

Сейчас в Переделкине два литературных музея – Корнея Ивановича Чуковского и Бориса Леонидовича Пастернака. Обязательно туда сходите, вначале посмотрите, потом уж я дополню. О них известно больше, чем о других, наверное, из-за музеев. Это как в костер, куда все время подбрасывают дрова, вот он и не гаснет.

Дом Чуковского и прилегающий почти в два гектара приусадебный участок – в нескольких десятках метров от Дома творчества. Их разделяет величественная сосновая аллея, по которой почти ежедневно прохаживался Корней Иванович.

– В последние годы он часто болел, – рассказывает Валентина Абросимовна, – но почти все время трудился или читал. С лекарствами у него складывалось хорошо, поскольку его прикрепили к «кремлевке». Наверное, с тех пор, как признали за границей, в Англии вручили диплом доктора литературы и почетную мантию, так и прикрепили. Там и наблюдался, иногда, чаще осенью или зимой, лежал в Барвихе. Дали ему две машины – черный правительственный «ЗИС» и «Победу».

В последние годы сердце у него постоянно прихватывало, мучила одышка, так я у Корнея Ивановича периодически жила. Не только наблюдала, делала уколы, еще и по хозяйству помогала. Если днем работала, то приходила на ночь. Дежурила и его секретарь Клара Израилевна. Фамилии не помню. Знаю, что после смерти Корнея Ивановича она в Америку уехала.

Чуковский любил принимать гостей, но только когда не работал. Поэтому приглашал к себе в строго определенное время. Приходили Сергей Образцов, Леонид Утесов, Сергей Михалков, Лев Кассиль, постоянно захаживал Борис Пастернак. Его он привечал особо. Сам Корней Иванович не пил, не переносил запаха табака, но для других у него все имелось.

Дочь Корнея Ивановича Лидия, хоть и прожила долго, часто болела, почти все время лечилась. Я была с ней не так близка, как с ее отцом, но все же помогала, доставала кое-какие лекарства или приносила рецепты, которые выписывали наши врачи. Чаще всего требовались глазные капли. У нее было очень плохо с глазами, сильная близорукость.

Лида и Корней Иванович любили друг друга. Но работали отдельно, и летом она почти не выходила из деревянного домика, что построили метрах в ста от дачи и который Корней Иванович называл «Пиво–воды». Сходство с тогдашними киосками, торговавшими газировкой, в самом деле большое. Из мебели в домике умещалось три предмета: стол, стул и кровать. Несколько раз по разным вопросам мне доводилось посещать «Пиво–воды». Лидия Корнеевна приглашала войти, усаживала на кровать. Однажды место оказалось занятым Анной Андреевной Ахматовой, так мы разговаривали с Лидой через окошко, как покупатель с продавцом. Анна Андреевна сразу почувствовала это, очень смеялась.

Когда Чуковский умер, дочери стало худо без него. К тому времени она уже «прославилась»: защищала Пастернака, разругалась с Шолоховым, осуждала тех, кто травил Солженицына, Синявского и Даниэля, наконец, вызвала гнев властей речами в защиту Сахарова.

В те годы из-за политики наше маленькое Переделкино становилось иной раз местом похлеще Москвы. Писатели да друзья, наезжавшие к ним, делились на два лагеря. Таких, как Чуковские, Пастернак, да его близкие друзья Ивановы, семья Всеволода Иванова – его дача соседствовала с домом Бориса Леонидовича, – насчитывались единицы. Остальные, даже Федин, до присуждения премии друживший с Пастернаком, осуждали непокорных. Сплетни, разговоры в Доме творчества и вокруг – на прогулках, на озере, в больнице Литфонда. Иногда откровенная злоба...

Легендарный Степан Щипачев

Однажды я встретила Тамару Владимировну Иванову, жену Всеволода Иванова, которая рассказала, что на днях исключали Лидию Корнеевну из Союза писателей. Разволновавшись, Лида уронила бумаги, очки, и ей никто не помог. Полуслепая, она на коленях ползала по полу, собирая все, что уронила.

Святое и счастливое все-таки это место – Переделкино. Если пойти наискосок от Дома творчества вправо, то, выйдя на улицу Павленко, увидите отодвинутый в глубину просторного двора дом-музей Бориса Леонидовича Пастернака. Эдакий в два этажа архитектурный овал, напоминающий нос океанского корабля.

– Борис Леонидович был человеком от Бога – добрый, отзывчивый, простой, – рассказывает Валентина Абросимовна. – Мой сын Славик лет с пяти почти ежегодно бывал на елках у Пастернаков, которые устраивались для их младшего – Леонида. Обычно собиралось до десятка детей. Подтянутый, торжественный Пастернак выходил к ребятам, раздавал подарки – нужные, как он считал, витамины, фрукты да редкие тогда бананы...

Он почти не болел и всегда, за исключением последних лет, выглядел очень здоровым человеком. Долго и помногу гулял, заядлый грибник и, как сейчас принято говорить, увлеченный «садист». Дачный участок его всегда был в порядке, любил сажать картофель и сам его обрабатывал. Работал в саду обнаженным до пояса, только голову прикрывал кепкой или панамой. Его рабочие плащ и сапоги хранятся в музее, можете на них взглянуть.

Все болезни начались вскоре после выхода «Доктора Живаго». До этого я редко бывала у них дома, разве что к маленькому Лене вызывали. Поначалу появились проблемы с почками, потом сердце и, конечно, нервы... Сына ведь хотели исключить из университета, куда он с месяц не ходил. Как же, сын врага народа. Потом все как-то успокоилось: наши врачи выписали Леониду справку задним числом, что болел, поэтому и не посещал университет. Борис Леонидович, по натуре человек выдержанный, немногословный, очень тяжело переживал происходящее. Держал все в себе, вот его за два года травли и подкосило. Как заболел, так и сгорел, всего-то за пару месяцев.

Лечили его врачи из поликлиники Литфонда, консультировали известные профессора. В последний месяц появился постоянный врач, Анна Наумовна Голодец. В доме и у постели день и ночь дежурили медсестры – наши и из поликлиники. Руководила нами Марфа Кузьминична, очень опытная медсестра. В последние дни мая состояние Пастернака стало очень тяжелым: постоянные обследования, уколы и капельницы, переливания крови. А он постоянно извинялся перед нами за причиненное беспокойство.

Все дни, что Борис Леонидович болел, у дома постоянно кружились иностранные корреспонденты. Тут же дежурили кагэбэшники. Потом эти ребята заходили к медсестрам в Дом творчества, показывали красные книжечки и расспрашивали, кто да кто приезжал, особенно интересовались иностранцами, номерами машин. То есть фактически допрашивали. Я отвечала: дежурила, ничего не видела, сделала уколы, выполнила назначения врачей и ушла.

Как Бориса Леонидовича похоронили, начала болеть его жена, Зинаида Николаевна. Через год, в 1961-м, случился инфаркт, потом нашли затемнение в легком. Помню, простудилась и подхватила неврит то ли лицевого, то ли тройничного нерва. Боли очень сильные, буквально на стенку лезла. Таблетки не помогали, а анальгин в ампулах она не могла достать. Тут подключился Корней Иванович, выписал три упаковки через кремлевскую больницу, вроде на себя...

На следующий день встречаю Голубеву в коридоре. «Да, забыла сказать, – на бегу скороговоркой, – как пойдете к Пастернаку, пройдите еще метров двести и сверните налево. Там у нас родник, вода чистая и целебная. Считается, что лечит получше боржоми и нарзана от любых болезней. Этот родник так и зовут – Пастернаковский. Очень советую».

После обеда отправляюсь к роднику. Миновав дом Пастернака и свернув с тропы, углубляюсь в сосновую рощу. Деревья стоят густо и плотно, как солдаты в строю. Присев на скамью, закурив, ощущаю редкую умиротворенность и покой.

– Что, любуетесь? – прервал созерцание негромкий голос пожилого человека в ватной фуфайке и валенках, местного сторожа. – Не стал бы тревожить, да пора ворота запирать. Вот так на дерева и Борис смотрел.

Андрей Вознесенский

Заметив мое недоумение, человек в ватной фуфайке пояснил:

– У нас так Пастернака все звали. Помню его с мальчишек. Если кому из мужиков на выпивку не хватало, шли к нему. Говорили – схожу к Борису. Другие не баловали, а он редко кому отказывал...

Мы перекурили, сторож проводил меня до ворот.

К Переделкину cейчас подступает Москва. В каких-нибудь двух километрах, за железнодорожными путями, закрывающие небо корпуса многоэтажек. Но куда как хуже – особняки новых русских, теснящие скромные писательские дачи. Из красного и белого импортного кирпича, под высокими крышами, в два, а то и в четыре этажа, с гаражами, глухими оградами, из-за которых раздается свирепый лай сторожевых псов.

– Было у нас свое футбольное поле, – замечает Валентина Абросимовна, – дети на нем играли, да и писатели баловались, еще с послевоенных лет. Миша Луконин, Женя Евтушенко, Винокуров, Трифонов... Так его недавно под дачный кооператив отдали. Уже вовсю стройка идет... – И добавила: – А с медикаментами все хуже и хуже. Раньше какие-то деньги поступали к нам в медпункт из больницы и поликлиники Литфонда. Скромные запасы и самое необходимое имелось. Понятно, не «кремлевка», но как на приличной станции «скорой помощи». Теперь лекарства дают раз в квартал, и их, конечно же, не хватает. Директор даже приказ подписал об оказании только срочной помощи.

Если с кем случится что-то серьезное, отвозят в соседнее Солнцево или в больницу Литфонда. Но туда берут в основном москвичей, иногородних отвозят в Видное – это далековато, километров пятьдесят. Транспорта для перевозок нет. В экстренных случаях вызывают «скорую», но она в Москву не едет.

Недавно одному известному поэту-фронтовику стало плохо. «Скорая» не повезла, так он голосовал на шоссе...

Автор:  Марк ФУРМАН