НОВОСТИ
Рынок отмывания денег в России  оценили в 2 трлн рублей
ЭКСКЛЮЗИВЫ
sovsekretnoru
«АД ДЛЯ НАС ВСЕХ УСИЛИВАЕТСЯ…»

«АД ДЛЯ НАС ВСЕХ УСИЛИВАЕТСЯ…»

«АД ДЛЯ НАС ВСЕХ УСИЛИВАЕТСЯ…»
Автор: Наталия ФЁДОРОВА
Совместно с:
29.10.2015
 
ЗА 21 ГОД ЛАГЕРЕЙ ВЛАСТЬ ТАК И НЕ СМОГЛА ПОДОГНАТЬ ПОЭТЕССУ АННУ БАРКОВУ ДО «НУЖНОГО РАЗМЕРА»
 
Поэтессу Анну Баркову заметил и пригласил на работу в Кремль первый нарком просвещения Луначарский. Пролеткульт пророчил ей славу «лучшей русской поэтессы за все пройденное время русской литературы». Но жизнь сделала крутой поворот. Она трижды была заключенной советских лагерей, дважды при Сталине и один раз при Хрущеве. И все по одной и той же 58-й статье. Но это не сломило ее. Баркова до последнего дня писала стихи и прозу, которая только в наши дни стала известна читателю.
 
Герой повести Анны Барковой «Как делается луна» – парализованный и слепой бывший партийный работник, отдавший свою жизнь и здоровье делу коммунизма. В благодарность он получил от партии квартиру, сиделок, приставленных не только ухаживать, но и следить за ним, и теперь диктовал мемуары и принимал иностранных журналистов, которые могли убедиться, что «у нас и живые мощи горят энтузиазмом и патриотизмом».
 
И вот этот тип спрашивает героиню, прототипом которой стала сама писательница, пострадавшая от трех лагерных сроков: не возводит ли она свои личные неудачи «в степень мировых катастроф»? Ведь когда рубят лес, летят щепки. Баркова отвечает ему, что такие «личные неудачи» выпали на долю десятков миллионов людей и их биографии отразили историю всей страны.
 
ДЕТСТВО В «МУТНОЙ ИЗБЕ»
 
Анна Баркова родилась в 1901 году в Иваново-Вознесенске, в простой семье. До нее четверо детей не дожили до отрочества. Анна, пятая, единственная выжила. Ее мать рано умерла, а отец был швейцаром в гимназии, чего Анна не могла ему простить – она считала, что это недостойная работа, тем более когда и деды, и прадеды были вольнолюбивыми волжскими бурлаками.
 
Анне не был близок провинциальный город. Через всю жизнь пронесла она горькую память о «мутной избе», в которой ей довелось встретить начало жизни. Для нее «Иваново-Вознесенск – это своеобразный «двор отбросов», куда какие-то злые люди подкинули золотоголовую девочку, родившуюся в прекрасной далекой стране». Победить унылые будни помогала натура, сильный характер. «С восьми лет, – запишет впоследствии Баркова в своем дневнике, – одна мечта о величии власти через духовное творчество». Как пишет один из первых исследователей ее творчества, доктор филологических наук Леонид Таганов, Анна погружается в мир Достоевского, Ницше, Эдгара По.
 
С 12 лет она сочиняет стихи. Впервые они были опубликованы в 1917 году в газете «Рабочий край» в Иваново-Вознесенске. Любопытный факт: в 1921 году Баркова на вопрос «Какую обстановку считаете благотворной для литературной работы?» ответила: «Быть свободной от всех «технических» работ, быть мало-мальски обеспеченной… А может быть, лучшая обстановка – каторга». Предполагала ли она, что именно эта «обстановка» будет окружать ее всю жизнь?
 
МИЛОСТЬ ЛУНАЧАРСКОГО
 
В 1919 году она работает в газете «Рабочий край» под руководством будущего знаменитого критика Воронского. Именно Воронский пригласил в Иваново-Вознесенск первого наркома просвещения Луначарского, который выделил из всех, чьи стихи ему довелось услышать, Баркову. «Я вполне допускаю мысль, что Вы сделаетесь лучшей русской поэтессой за все пройденное время русской литературы, – написал Луначарский Барковой. – К сожалению, все это подчеркнуто некой страдальческой пеленой, почти граничащей порою с пессимизмом, переходящей даже в тона некоторого отчаяния».
 
Он предлагает ей работу в Москве, и в 1922 году Анна переезжает в Москву, работает в секретариате Луначарского и живет на квартире в Кремле. Интересно, что пролетарские критики и поэты встретили ее не очень ласково: «Все обвинения свалились на мою голову: мистицизм, эстетизм, индивидуализм, полнейшая чуждость пролетарской идеологии». И два первых положительных отклика на стихи Барковой принадлежат далеко не пролетарским авторам – Борису Пастернаку и Александру Блоку.
 
1920-е годы – пик творческой славы. В 1922 году выходит первый и ставший единственным сборник ее стихов с символичным названием «Женщина». Она считает себя в те годы революционеркой, но это не мешает ей видеть все многообразие чувств, переживаний и противоречий в мире и внутри себя. Она пишет: «Я преступница; я церкви взрываю <…> По дороге к светлому раю Я все травы, цветы иссушу».
 
Работая в Кремле, Баркова присутствовала при многих разговорах Луначарского, в том числе и доверительных. И очень скоро ей, имевшей прямой характер, стало понятно двуличие большевистских лидеров, говоривших между собой одно, а с трибун – другое. У нее был саркастический склад ума и острый язык, и в своем письме знакомой учительнице она написала, что с хозяином уже совершенно невозможно, так он надоедает, «спалить бы к черту его квартиру». Все бы ничего, но эта квартира находилась в Кремле. Разумеется, вся переписка тех, кто работал во власти, просматривалась, и когда эта фраза была замечена, ее заподозрили в намерении поджечь Кремль. Шел 1924 год, репрессии еще не набрали силу, и Баркову просто уволили.
 
Она устраивается в газету «Правда», печатается в журналах. В конце 1920-х годов стиль стихотворных произведений Барковой кардинально меняется. В ее непубликуемых стихах все заметнее становятся трагические, безрадостные нотки: «Отреклись от Христа и Венеры, Но иного взамен не нашли»; «С покорностью рабскою дружно Мы вносим кровавый пай, Затем, чтоб построить ненужный Железобетонный рай». С такими мыслями Барковой не было места в официальных литературных и окололитературных кругах и структурах.
 
ПЕРВЫЙ АРЕСТ
 
1 декабря 1934 года в Ленинграде был убит Сергей Киров. Изданное в этот же день постановление ВЦИК СССР позволяет запустить маховик «чрезвычайки», направленный на выкорчевывание «всех и всяческих оппозиционеров». Начались аресты.
 
В наши дни свет на следственные дела в отношении Барковой смогли пролить жители Иванова, среди которых представитель группы общественных связей УМБ Российской Федерации по Ивановской области В. Панов. Он пишет, что повод, по которому была арестована Баркова, был довольно простой и распространенный в то время. В декабре 1934 года на одной из вечеринок коллеги по «Правде» говорили между собой о том, кто же убил Кирова, и Баркова бросила сквозь зубы: «Не того убили!».
 
Баркову арестовали. На допросах она не скрывала того, что «раза три или четыре высказывала среди своих знакомых одобрение идей оппозиции по вопросам террора в отношении руководителей Коммунистической партии, в частности Сталина». Спустя полтора года за такие слова Баркову бы подвергли высшей мере наказания, но тогда следствие ограничилось предъявлением обвинения по ст. 58–10 УК РСФСР – антисоветская агитация.
 
Узнав о своем приговоре, она отправила заявление на имя наркома внутренних дел Ягоды, в котором просила не ссылать ее, а расстрелять: «У меня очень неважное здоровье – бронхиальный туберкулез с постоянно повышенной температурой, малокровие и слабость сердечной деятельности. В силу моего болезненного состояния и моей полной беспомощности в практической жизни наказание в виде ссылки, например, будет для меня медленной смертью. Прошу подвергнуть меня высшей мере наказания».
 
Ягода в марте 1935 года собственноручно начертал на рапорте: «Не засылайте далеко». Решение было таким: «заключить в исправтрудлагерь сроком на шесть лет», «с первым отходящим этапом направить в распоряжение Управления Карлага НКВД г. Караганды».
 
О том, как жила Баркова эти шесть лет, можно судить только по сохранившимся стихам. В ее поэзии появляются устрашающие мотивы: «Степь да небо, да ветер дикий, Да погибель, да скудный разврат. Да. Я вижу, о Боже великий, Существует великий ад. Только он не там, не за гробом, Он вот здесь, окружает меня. Обезумевшей вьюги злоба, Горячее смолы и огня».
 
После отбывания наказания, в 1939 году, поэтесса была отправлена в ссылку. Она поселяется в Карлаге под административным надзором, потом едет в Калугу. Работает уборщицей, бухгалтером, ночным сторожем, подрабатывает гаданием по руке.
 
В годы войны Калуга была оккупирована немцами. Баркова запишет об этом времени в своем дневнике со свойственной ей горькой иронией: «Люди, побывавшие в оккупации, внушают большое недоверие и всячески неудобны. Во-первых, мы живы, то есть опровергаем аксиому, что немцы всех убивали и насиловали. Во-вторых, мы видели бюсты… с отбитыми носами, валяющиеся в грязи, и портреты… освободителя на пламенном фоне многообещающей зари. Затем мы увидели обратное: бюсты с реставрированными носами, воздвигнутые на прежние пьедесталы, и портреты, разорванные и втоптанные в грязь и навоз. Люди, за столь краткое время и с такой очевидностью убедившиеся в тщете и суетности земного величия, в тайниках души своей не могут сохранить чувства благоговения перед авторитетами».
 
«АД ДЛЯ НАС ВСЕХ УСИЛИВАЕТСЯ»
 
В 1946 году Анна засобиралась в Москву: «…Все-таки жить с мерзавцами-москвичами, забывшими меня… мне было бы легче… Я чертовски соскучилась об уме и широком взгляде на вещи». Но ее планам не суждено было сбыться. 27 ноября 1947 года Баркову арестовали по доносу калужской квартирной хозяйки и ее дочери. Доносчицы писали, что Баркова «мрачно пишет о советской действительности и злобно высказывается по адресу товарища Сталина». Поэтессу осудили на 10 лет лишения свободы с отбыванием в исправительно-трудовом лагере и поражением в правах на 5 лет после отбытия наказания.
 
Но именно в знаменитом лагере на Воркуте, в Абези, куда отправили Баркову, ее поэтический талант раскрылся в полной мере.
 
Баркова подавала в 1950-х годах заявления о пересмотре ее дела. И в 1955 году наказание было снижено до фактически отбытого с отменой поражения в правах, а в начале 1956 года писательница была освобождена из-под стражи со снятием судимости.
 
Это было время развенчания культа личности. В 1956 году Анна Баркова едет в Москву, живет у друзей и пишет в своем дневнике: «Уйти в свой угол и писать. А угла нет. Я втиснута в самую середину букета советских обывателей. Ароматный букет. Задохнуться можно. Крикливые, глупые женщины, крикливые банальные дети, мало похожие на «ангельские душеньки». «Половая жизнь», т. е. спать приходится на полу довольно часто… Наш каторжный тюремный быт был гораздо легче, приемлемее, организованнее и умнее московского семейного быта. Мы, арестанты, не грызлись так, как грызутся здесь в семьях».
 
Но и в таких условиях уже не молодая, измученная, больная женщина сохраняет ясность ума: «Эпоха великих фальсификаций. Фальсифицируют историю: древнюю, среднюю, новую и новейшую (историю буквально вчерашнего дня). Фальсифицируют науку (свои собственные доктрины, методы и догмы), искусство, продукты, чувства и мысли. Мы потеряли критерии для различения действительного от иллюзорного… Ад для нас всех усиливается… Пир во время чумы с водкой, селёдкой и тухлыми огурцами».
 
ТРЕТИЙ СРОК
 
В Москве Баркова прожила недолго. Вскоре началась подготовка ко Всемирному фестивалю молодежи и студентов. «Острым нюхом уже старой зэчки», по выражению переводчика Андрея Гаврилова, она поняла, что начнут проверять всех, кто находится в столице. Чтобы никого не подводить, уехала в Луганск, поселилась в поселке Штеровка. Делила чужой маленький домишко с одной из своих бывших солагерниц Валентиной Санагиной. Соседи говорили о них: «Домоседы, сторонящиеся людей, постоянно державшие свою дверь на запоре». Но запоры не спасли от нового ареста 13 ноября 1957 года.
 
Эта ситуация сегодня выглядит фантастически чудовищной и несправедливой. Одна из соседок повздорила с мужем и попросила у женщин приют. Озлобленный муж написал в отделение связи анонимку о том, что приютившие его жену Санагина и Баркова приобрели радиоприемник и не зарегистрировали его. Проверки привели к тому, что испугавшаяся жена сказала, что женщины эти, назвавшие своего кота именем руководителя партии и правительства, действительно, имеют приемник, купленный специально для того, чтобы слушать «Голос Америки». Рассказала она и о том, что обе соседки постоянно что-то пишут.
 
Начались регулярные допросы Барковой. Следователи изъяли у нее пять толстых общих тетрадей, шесть ученических, три блокнота и почти 400 разрозненных листов. Баркова категорически не соглашалась с утверждением следователя, что написанные ею произведения являются «антисоветскими по содержанию», она официально, под запись в протоколе, говорила, что «ее произведения – только описание событий, имевших место в период режима, созданного Сталиным».
 
Барковой назначили судебно-психиатрическую экспертизу и через месяц исследований ее признали психически здоровой. Параллельно проводилась научная экспертиза ее произведений. Комиссия, состоящая из кандидата философии и работников областной газеты, два месяца скрупулезно разбирала рукописи произведений Барковой и вынесла вердикт: «Все рукописные материалы Барковой А. А. имеют антисоветский характер, чернят советскую действительность и своим острием направлены против социалистического строя».
 
В марте 1958 года Луганский областной суд счел ее вину полностью доказанной и приговорил к 10 годам лишения свободы с последующим поражением в правах на пять лет. Гулаг вновь открыл ей свои двери, на этот раз в Мордовии. Она не скончалась в лагере в эти годы, но ее душевное и психическое состояние оказалось на грани нормальности.
 
Вот отрывки из воспоминаний одной из свидетельниц третьего барковского срока – Ирины Вербловской, тоже осужденной по политической статье: «Какой может быть в лагере покладистый, хороший характер? Ее всю жизнь только били. У нее был совершенно бескомпромиссный характер! …этот последний срок она почти не писала стихи, если не сказать, что вообще не писала. …Единственное объяснение этому – что у нее практически не было соответствующего окружения. …Когда она попала в лагерь, она была ярко-рыжей, с очень красивыми рыжими кудрями, которые как-то обрамляли ее очень выразительное и некрасивое лицо. А потом она стремительно абсолютно поседела, и уже тот образ, который поначалу складывался, стал меняться – и внешне, и по существу тоже. Потому что восемь лет провести в заключении, имея большой и без того лагерный опыт, в условиях, когда не с кем слова сказать по-настоящему, это очень тяжелое испытание».
 
РЕАБИЛИТАЦИЯ
 
Поэтесса была реабилитирована в 1965 году. Сначала ее направляют в Мордовскую АССР, в город Потьму, и определяют там в инвалидный дом. Через два года Баркова благодаря помощи Федина и Твардовского получает возможность вернуться в Москву. Ей назначили пенсию в 75 рублей, дали маленькую комнату в одном из домов на Суворовском бульваре.
 
«Каждое утро Баркова шла в Дом книги на Калининском проспекте и всю свою пенсию тратила на книги. Они заполняли всю комнату. Подаренный кем-то старый холодильник никогда не включался: он тоже служил книжным шкафом. Несмотря на то что характер у Анны Александровны был нелегкий, колючий, одинокой она не оставалась: люди к ней тянулись – том числе и молодежь», – пишут биографы об этом периоде ее жизни.
 
Проведя в тюрьмах и лагерях двадцать один год своей жизни, Баркова написала огромное количество стихов. Сегодня ее «лагерная» лирика стоит в одном ряду с величайшими произведениями Ахматовой, Шаламова, Солженицына. Однако даже после реабилитации стихи Барковой нигде не печатались «из-за недостатка в них оптимизма» (из редакторской рецензии). «Сволочи мы. Привыкли жить двойной жизнью. Творчество для себя и про себя и похабнейшее вранье для печати. Многие так. У меня наверняка не выйдет», – признавалась она в дневнике.
 
Но ничто не могло сломить дух отважной женщины. Вот что пишет 70-летняя Баркова: «Стать выше ненависти? Стать выше 30 лет своего рабства, изгнанничества, преследований, гнусности всякого рода? Не могу! Я не святой человек. Я – просто человек. И только за это колесница истории 30 лет подминала меня под колеса. Но не раздавила окончательно. Оставила сильно искалеченной, но живой».
 
Умерла Анна Александровна от рака горла в 1976 году. Попросила похоронить ее по православному обряду. Урна с ее прахом захоронена на Николо-Архангельском кладбище.
 

Автор:  Наталия ФЁДОРОВА
Совместно с: 

Комментарии



Оставить комментарий

Войдите через социальную сеть

или заполните следующие поля



 

Возврат к списку