НОВОСТИ
В Волгоградской области задержали юных нацистов, готовивших резонансный теракт
ЭКСКЛЮЗИВЫ
30.01.2024 20:29 НЕ ЗА ЛЮДЕЙ
94952
12.12.2023 08:43 ПОЙМАТЬ МАНЬЯКА
26111
02.11.2023 08:35 ТРУДНОЕ ДЕТСТВО!
26474
16.10.2023 08:30 ТЮРЕМНЫЕ ХРОНИКИ
29198
13.10.2023 09:14 КОВАРНЫЙ ПЛАН
27429
sovsekretnoru
Неизвестный Черномырдин

Неизвестный Черномырдин

Неизвестный Черномырдин
Автор: Андрей КОЛОБАЕВ
Совместно с:
21.11.2018

 

Виктор Степанович Черномырдин – фигура для Россия знаковая. Известный хозяйственник и организатор, мастер острого и точного слова, завоевавший поистине всенародную популярность. Ему было суждено оказаться в эпицентре многих судьбоносных событий: участвовать в освоении нефтегазовых месторождений Сибири, руководить Мингазпромом СССР и создавать Концерн «Газпром», быть во главе правительства в самые кризисные для страны годы. Словом, был у всех на виду. Но так ли хорошо мы его знаем?
 
Представленный на июньской книжной ярмарке в Москве проект «Виктор Черномырдин – человек и политик. К 80-летию со дня рождения» (организаторы – Историко-мемориальный музей В.С. Черномырдина и Оренбургское книжное издательство им. Г.П. Донковцева. – прим. ред.) ярко продемонстрировал, что вовсе нет. Трёхтомник мемуаров Виктора Черномырдина, изданный совсем крохотным тиражом, охватывает весь период его жизни начиная с родословной и детства и поражает своей откровенностью, неизвестными деталями и скрупулёзным анализом самых ключевых для России явлений. Газета «Совершенно секретно» публикует отрывки из мемуаров Виктора Черномырдина, которые он надиктовал в последние годы жизни.
(Виктор Степанович наговаривал текст на диктофон, запись расшифровывалась, проходила через редактуру, после чего гранки вычитывал Черномырдин. Он сам проходился по ним: корректировал, уточнял, дополнял… Работу над трёхтомником Виктор Степанович не успел завершить: первый том («Красный директор») он полностью подготовил к печати, второй («Народный премьер») лишь проглядел, третий («Политический тяжеловес») успел только наговорить. Воспоминания вышли уже после смерти, сейчас они являются важным документом эпохи.)
4-й класс. Виктор Черномырдин – второй в третьем ряду. Черный Отрог. 1949
«БЫТЬ ТЕБЕ ОСОБЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, СТЕПАНЫЧ!»
 
Чёрный Отрог. Детство. «Когда маленькие были, брат мой, Саша, в подполе шашку дедову казацкую нашёл; дед увидел, догнал, отобрал, и потом её никто не видел, где-то в полях схоронил. А Саше крепко наказал никому не говорить. Шутка сказать – двоих дедовых братьев смертью казнили. За что? За то, что казаками были, веры православной держались, народу своему кровью служили…
Меня часто спрашивают: «Вообще в семье был страх перед репрессиями?» Был. И не в нашей семье только – вся страна так жила: в страхе! Помню, лет девять мне, сразу после войны, в школе я учился… Смастерил самолётик («галку» из газеты), пустил, тот самолётик плавно по классу пролетел и прямо на стол учительнице… Она глянула – и обомлела: сложен самолётик из газеты с портретом Сталина, и портрет тот прямо по лицу надорван. Ух она и кричала! Страшно мне было, а ей, наверное, ещё страшнее!
Сорок шестой год особенно голодный был, неурожай. Да и из села всё подчистую выгребали. Тогда эти платки вязаные и возили в Оренбург, продавали, покупали у спекулянтов хлеб – «кирпичики», везли в село обратно в больших деревянных чемоданах: хлеб из города в село запрещено было возить, а чемоданы милиционеры не досматривали. Хотя, конечно, догадывались: крестьяне свой же хлеб везут. Мясо редко бывало – это если праздник большой. За стол всей семьёй садились. Пока старшие не сядут, дети ложки не возьмут. Лучший кусок всегда отцу – мама так показывала нам, детям: тому, кто зарабатывает. Он сам нам потом всё отдавал. А яичницу мне впервые мама пожарила, когда на экзамен шёл, десятый класс заканчивал. Так вот запомнилось.
Гармонь. Семья у нас музыкальная была. Песни пели – мама особенно хорошо… Вначале играл я на балалайке – русской трёхструнной. Когда первый раз взял её в руки и заиграл, не помню. Отец играл, братья играли, а себя помню уже играющим. Отец гармонь купил старшему брату, Николаю. А гармонь в деревне – это я вам скажу… 
И снова: сначала Николай на ней играть научился, потом Александр, средний, а потом – понемногу, понемногу – и я… Безо всяких самоучителей – да где их было взять? – на слух и по памяти мелодии подбирал: народные песни, популярные тех лет… Баян появился, когда Александр отслужил в Германии. Там купил, привёз. Я просто наглядеться не мог на это чудо.
Гармонь же та, первая, конечно, не сохранилась. Какое там! Она же была одна на всю деревню, её так тягали… Да я и сам на посиделки ходил, ещё как ходил. Гармонист же. Правда, пока маленький был, гармонь едва ли не больше меня. Два старших парня несут её, пристроившись по бокам, а я посредине, играю-наяриваю. Завлекаю, значит. Девчата как услышат гармонь, зовут. Они на посиделках обычно платки вязали, вся деревня платки вязала. Так вот, меня приглашают, пускают в дом, а этих, постарше, – нет. Тогда я упирался: или всех, или не пойду. Ну а потом уже и я в старшие вышел.
На реке. У ребят я заводилой был. Рыбачили мы часто на Сакмаре, пескарей ловили… Пескарь поджаренный – это ж первое лакомство для нас было! Дед был там один, на переправе перевозчиком сидел, с лодкой. Всех пацанов по именам звал, а меня всегда – Степаныч!
Спросил я у него как-то:
– Чего ж вы меня не как всех?
А он улыбнулся в бороду:
– А того, что быть тебе особым человеком, Степаныч!
Люди говорят, перевозчики, они приметливые. Много повидали. Но у меня мыслей каких-то «высоких», или, как теперь говорят, «карьерных» не было. Я хотел быть военным, офицером. Родину защищать. Это мечта всех мальчишек была, а уж сельских – и подавно. Старший брат, Николай, военное училище окончил, офицером стал, а как в первый раз в отпуск приехал – курсант, в форме, – это ж какая радость родителям и нам всем – гордость! Николай у нас любимцем в семье был.
Родители – Степан Маркович и Марфа Петровна Черномырдины. 1930 
 
Армия. После технического училища ещё отрабатывать надо было два года, но я очень рвался в армию, ходил в военкомат, сам просился. Меня ещё брать не хотели – а я хотел, чтобы со своим годом. Служили тогда три года.
Призван был в авиацию. Сначала год в Приморском крае, в легендарном городе Спасске-Дальнем. Отлично окончил школу младших авиаспециалистов, получил специальность «механик самолётов». Спортсменом был – на лыжах бегал, биатлоном занимался, научился стрелять по-настоящему. И мне предложили на выбор несколько мест дальнейшей службы.
Я выбрал Оренбургскую область, но пока ехали к месту службы, сбежал домой – на сутки опоздал в часть; тогда меня и других «таких же умных», чтобы домой не бегали, собрали – и за 100 километров от Орска, в Домбаровку…
В армии мне нравилось, да и среди бойцов я был авторитетным, хотя и одногодки все. В учебке были сержанты, которые нас встречали и нами командовали. Некоторых из них почему-то не очень любили, и когда первые выпуски уезжали, троим крепко «досталось». А меня командир вызывает и говорит:
– Боец Черномырдин! Вы поедете старшим группы. В вашей команде будет сержант Линников, за него вы несёте персональную ответственность.
Вручили мне пакет с документами на всю нашу группу. Это моего же взводного, с кем мы не всегда ладили, ещё и под мою же ответственность! Был вредный, конечно, рыжий! Но нормально доехали.
В эскадрилье, куда я попал служить, «дед» был. Я сначала даже не знал, что такое «дед». А он был небольшой такой парень, не носил никаких лычек, но на любого сержанта мог огрызнуться, спал в лучшем месте. Однако мы, вновь пришедшие, ребята здоровые, спортивные, дружные. Пытались нас прижать – мы сказали: «Нет, не будет этого!» Но и «деды» тогда в армии не как потом – не издевались над молодыми для забавы, иногда кому и перепадёт – за дело. Но мне и это не по душе было.
А когда третий год службы наступил, пришло время избирать нового «деда». Старослужащие собрались за территорией части в воскресенье, один говорит:
– Была одна хорошая кандидатура, но он взял и вступил в партию. Мы долго думали и решили… всё-таки его избрать.
Вот так меня избрали «дедом». И все правила я переломал. Если молодые приходили – никакой «прописки», просто устраивали как бы представление в Ленинской комнате, с юмором. Никаких унижений не было. Унижать того, кто слабее, моложе, несправедливо и нечестно.
 
Орский завод. Валентина. В 1960 году я вернулся в Орск. Позади остались три года службы. Вернулся из армии на свой же завод, в свой цех. Работал на той же установке. Работали по сменам.
Работа работой, но и личная жизнь была. Порой прямо с завода вечером на танцы. Прямо скажу – никогда я особо робким не был, не монашествовал… Влюблялся часто, ещё в школе… Меня потом спрашивали: 
«А как жена, к бывшим не ревнует?» А что ревновать? Что было, то было.
С Валей познакомились тогда же, на ноябрьские праздники в том же 1960 году у товарища моего Шипилова Ивана. Мы с ним вместе и в училище учились, и на заводе в одной смене работали. Сложились, девушек пригласили. На Валю я сразу внимание обратил – она всем распоряжалась, всё готовила, да и девушка была видная и, чувствовалось, с характером. Так получилось, за столом рядом сели… Поговорили, посмеялись, песни попели – пела она замечательно, душу трогало… А тогда до дома проводил… ну и всё.
Признаюсь, была у меня уже симпатия, тоже Валя; ещё до армии с ней встречался, она потом техникум окончила, распределилась в Домбаровку, где я служил. Часто, а иногда и в самоволки к ней бегал. И из Орска: как выходной – тоже к ней.
С Валентиной, хотя понравились мы друг другу сразу, встречались поначалу довольно редко, потом чаще… А в 
Домбаровку я ездил всё реже, потом всё стало ясно. Выбор был сделан. Это жизнь.
Мы с Валей не то что встречаться часто стали – поняли: жить друг без друга не можем! Валентина Фёдоровна была из доброй семьи, рабочей, казачьей. Мама её, Анна Алексеевна Шепелева, одна четверых детей поднимала, отец ещё в войну умер. Сама Валя работала мастером по пошиву лёгкого женского платья. Она к труду приучена с детства. Сделал ей предложение. Должен вам сказать, что, пока я служил в армии, брат, Александр, взял участок земли под строительство своего дома и мне рядом, тогда это очень поощрялось, и предприятия всячески этому содействовали – для закрепления кадров. В то время вокруг Орска выросли целые посёлки индивидуальной застройки. Взял и я ссуду на заводе. Вместе с братом Александром сами и строили вечерами да в выходные, друзья-заводчане помогали. Конечно, тяжело было, но уже через год дом был готов, небольшой, но для нас тогда он был роскошный. Попросторнее хотел бы, да нельзя было: раньше ведь всё регламентировалось.
Родителей к себе перевёз. Отец в автоколонне шофёром сразу начал работать. 
А на Новый год и свадьбу сыграли. Мама нас старинной иконой благословила, как положено. Потом той же иконой Валя нашего сына Виталия со Светой благословляла.
 
ПРЕДЛАГАЕМ ПЕРЕЙТИ НА РАБОТУ В ОРГАНЫ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ
Виктор Степанович с сыном Виталием. Около 1966
 
«Витязь на распутье…»: три дороги. Работа в районном и тем более в городском комитете партии на ответственной должности была золотой мечтой карьерно устремлённых людей. Это была та ступенька, на которую стремились подняться очень и очень многие… Но мне это было не нужно! Чувствовал я себя именно производственником и хотел остаться работать на родном заводе. Но жизнь распорядилась иначе. Впрочем, всё по порядку. После института работал начальником нефтеперерабатывающей установки на своём же заводе. Как-то вызывает меня главный инженер, Шевцов Дмитрий Алексеевич, и говорит:
– Виктор, ты у нас сколько работаешь, в армию от нас ушёл, вернулся, в институте по специальности учился… Всё от самых низов знаешь, производство знаешь…
И предлагает:
– Начальником цеха пойдёшь? Новый цех создаётся, нам там знающий человек нужен, молодой, энергичный.
У меня всё аж запело! Завод свой я любил, действительно знал свою работу. Начальник цеха… Это – шутка сказать! Начальниками цехов у нас такие зубры были! А мне всего 29 лет – значит, доверяют!
И тут (чуть ли не на другой день) в горком вызывают. А горком в нашем городе серьёзный был: Орск хоть и не областной центр, а больше иных был тогда, 250 тысяч населения, все крупные заводы – союзного подчинения. А вторым секретарём в городском комитете партии был Батанин Александр Данилович. Прекрасный был и руководитель, и человек. Участник Великой Отечественной войны, Сталинградской битвы. В горком КПСС его взяли с должности секретаря парткома нашего завода, а до этого он возглавлял крупный цех. Поэтому Батанин меня знал хорошо.
Прихожу в горком, а Александр Данилович мне сразу:
– Виктор, есть мнение взять тебя инструктором в горком партии. В промышленно-транспортный отдел.
Что такое инструктор? Говорю:
– Не моё это дело. На заводе хочу работать. Я же недавно только окончил институт, да и вообще…
А он мне:
– Ну не хочешь – не надо. Силком тебя тянуть не будем. Только всё сам на бюро горкома и скажешь.
На том и расстались. А буквально через неделю подходит ко мне дежурный смены, сообщает тихо:
– Степаныч, тебя в первый отдел вызывают.
Первый отдел – дело строгое. Иду. Здороваюсь. Сидит молодой человек, не заводской, в гражданке, представляется, мол, майор такой-то. Начал, как водится, издалека: «Как жизнь? Как семья? Как работа?» Не пойму, к чему клонит, спрашиваю прямо.
А он и говорит: 
– Предлагаем перейти к нам на работу. В органы госбезопасности.
– Да какое я отношение к органам-то имею? Я заводской, специалист – технолог по переработке нефти и газа, у меня всё нормально, зачем я к вам пойду?
– А нам и нужны те, у которых всё нормально. Мы не всяких берём.
– И кем я буду?
– Оперативником.
– Да не умею я этого.
– Научим.
Паузу подержал эдак многозначительно:
– Не понимаю я вашего настроения, Виктор Степанович. Мы вам стране служить предлагаем, а вы, я вижу, не очень обрадованы…
Тут я вскипел:
– А на заводе я кому служу? Чужому дяде? Нашей стране! Только тут я специалист, поэтому и пользы от меня больше!
Он нажимает:
– Вот что, Виктор. От наших предложений не отказываются. Вы же коммунист.
– Коммунист. Куда партия пошлёт – там и стану работать. Только вот хочу вас спросить: «Вам сколько лет?»
– Тридцать пять.
– И что окончили?
– Училище КГБ.
– Вот видите – училище, в тридцать пять уже майор. А меня ещё обучить надо, и неизвестно, какой оперативник из меня получится, мне-то двадцать девять, так я до майора, может статься, и до пенсии не дослужусь. Понимаете, я производственник, мне нравится работа на заводе.
– Конечно, понять можно…
– Если понимаете, давайте по-хорошему разойдёмся, а вы своему начальству объясните: я не отказываюсь, просто хочу работать там, где умею, пользы больше.
 
Оренбургский газоперерабатывающий. Завод и люди. Один случай вспоминаю. Ехал с объекта. А семья, Валя с детьми Виталием и Андреем, ещё в Орске жила. Выезжаю к развилке: одна дорога на Орск, другая – на Оренбург. Впереди выходной. А дома я месяц не был. Звоню из машины главному инженеру:
– Слушай, ты на заводе?
– На заводе, – отвечает.
– Хочу в Орск к семье заехать, ты уж присмотри там.
– Не сомневайся, Виктор Степанович, присмотрю, всё по графику, езжай спокойно. Я с завода никуда.
Что-то мне в его голосе не показалось. Говорю водителю: на завод.
Приехали – и точно: на заводе всё нормально, работают, а главного инженера нет. Как потом выяснилось, на реку уехал, рыбалку организовали на Урале, на территории заводского водозабора. Ну скажи честно: так, мол, и так… Врать зачем? Завод – это не просто железки и механизмы, это ещё и люди. Тысячи. А если авария какая? Короче, утром он приезжает, я в кабинете, а на него приказ: на работу не допускать! Он регалиями размахивать: меня, дескать, ЦК назначал, не имеешь права… А я отстранил – и точка. Урок. И для меня, и для него. И даром не прошёл. Уже когда я председателем правительства был, обращался он ко мне, мол, помоги с работой. Помог. Что на него теперь таить? Специалист хороший, грамотный. 
А лукавить я его на всю жизнь отучил.
 
Пожар на заводе. На самом деле на заводе не всё было гладко. И не всегда. Случались и беды. Как-то вечером сижу в кабинете – а там окно громадное, весь завод как на ладони, – вижу: всплеск, дым, хлопок. Бросаюсь вниз. Люди навстречу бегут, через забор лезут, хотя ворота же открыты, но они, скорее всего, с испугу ничего не видят. Вот что такое паника!
Обошлось. Аварию быстро устранили. Во всём, конечно, присутствует человеческий фактор. Нельзя с агрессивными средами запанибрата.
А перед сдачей третьей очереди на заводе произошла серьёзнейшая авария – настоящая катастрофа. Мы в это время со специалистами были далеко от завода, примерно в 150 км, на границе Оренбургской области с Башкирией, где решали вопросы по строительству конденсатопровода Оренбург – Салават.
Возвращаемся уже ночью, километров почти за сто видно зарево над горизонтом!
– Что такое? Оренбург, что ли, горит?
Говорю водителю:
– Жми!
Ночь, зарево всё ярче, в полнеба. Слышно по рации: «Четвёртый! Четвёртый!» – это мой позывной был. Но чёткой связи нет.
Взбираемся на возвышенность, пытаюсь связаться:
– Я четвёртый, я четвёртый, докладывайте!
Нет связи!
Едем дальше! Выскакиваем на следующую возвышенность.
– Я четвёртый! Что у вас?
Диспетчер зуммер слышит, а меня – явно нет. Но сквозь плач она мне всё равно скороговоркой:
– Взрыв у нас, пожар на заводе!
Ничего толком не понять, только снова плачет. Ну водитель выжал всё, что машина может! Подлетаем к городу, вижу: пламя вверх метров на пятьдесят, рёв! 
А тут переезд, поезд, шлагбаум. Проскочили перед поездом – и на завод!
Одна технологическая установка вся в пламени, словно факел громадный пылает! Всё горело: ёмкости, конденсат, сжиженный газ… Слава богу, обошлось без жертв, из людей никто сильно не пострадал.
Остановили не то что установку, где произошла авария, а весь завод! Нужно было разобраться, понять, что произошло, причины, ликвидировать аварию прежде всего. Никто лучше наших людей не может так! Никто! За государственное как за своё болели. А оно и было своё: своими руками, своим умением и умом выстроенное. Восстановили всё в кратчайшие сроки, дали газ потребителям.
 
ЛЮДИ СЕВЕРА
Дед» Виктор Черномырдин. Спасск-Дальний Приморского края. Конец 1950-х
 
«Тюменьгазпром». Могу вам ещё кое-что рассказать о том, что такое Север. 
В самый разворот работ на Уренгое, а работа продолжалась при любых климатических условиях, мы с заместителем министра Миннефтегазстроя Шмалем Геннадием Иосифовичем наметили вылететь на строящуюся уренгойскую, самую северную, УКПГ-15. Мороз опустился до –49–51 градуса. Приезжаем в аэропорт к вертолётам. Лётчик говорит:
– При такой минусовой температуре лететь нельзя, может произойти охрупчивание металла, и тогда винт может отлететь.
А двигатели ещё не заглушены. Говорю: 
– Ну у тебя же крутится винт, не отлетел же…
– Ну крутится…
– А ты сам, как считаешь? Честно?
– Можно полететь, рискнуть.
– Ну раз можно – мы и полетим.
Всё, что возможно было надеть на себя, надели. Небольшой ветерок (метр в секунду) ещё –2 градуса даёт. Прилетаем туда. Нас встретили. Там –53, а это ещё севернее Уренгоя километров на 180. Вышли на снег. Снег смёрзшийся, как асфальт. Ветер насквозь пронизывает, и такое ощущение, что ты идёшь голый. Продувает крепко. Подходим туда, где смонтирован только каркас. Как раз варили входные шлейфы. Сделано брезентовое укрытие. Выходит бригадир сварщиков в фуфайке – грудь нараспашку.
Я ему говорю:
– Ты ж сейчас заледенеешь! Давай хоть куда-то нырнём. Давай вон хоть в будку.
А он отвечает:
– Да ничего, там то же самое, это только от ветра укрывает.
И мы стоим, разговариваем. Мы одеты во всё, что на нас можно было надеть, меховое. А он нараспашку, краснючий, и у него перчатки обычные, нитяные, ну чтобы он, сварщик, мог работать. Поговорили. Он всё доложил нам с Геннадием Иосифовичем. Сели в машину, и я спрашиваю: 
– Слушай, сколько же надо выпить, чтобы вот так на морозе?
А Шмаль отвечает:
– Он вообще непьющий. Этот бригадир ещё и стихи пишет.
И на его стихи песни есть. Это уникальная личность!
Или ещё могу рассказать. Как-то произошла авария на трассе. В этом месте газопровод шёл через болото. Ударил мороз. Сковало землю. А газопровод в болоте, которое не сразу промерзает. Началось движение: уровень воды понизился, опустился и газопровод, но на выходе из воды оказался намертво зажатый в намертво скованной земле. Естественно, металл не выдержал, и произошёл разрыв при давлении в газопроводе 75 атм., при взрыве выбросило трубу больше чем на 40 метров! И рвануло так, что было болото – и нет болота! Выплеснуло всё – такая силища!
Во время запуска второй очереди Оренбургского газоперерабатывающего завода. 1975
 
«ЕСЛИ ЧТО – МЫ С НЕГО ГОЛОВУ СНИМЕМ!»
 
Создание «Газпрома». «Ветры» перестройки бушевали уже вовсю. Ведь что получалось? Я – министр, власть у меня огромная, а сам – как кукла на ниточке: ни начальника департамента сменить не могу, ни начальника главка – всё только с разрешения или согласования в Совмине СССР. И не за себя обидно – за дело, за людей обидно!
Я что, не видел, куда всё идёт? Заработанная валюта вся забирается, а добывающую и транспортную системы постоянно поддерживать надо, реконструировать, средства нужны, и средства громадные… Среди министерств мы были одним из самых крупных по капиталовложениям. В стране больше нас никто не осваивал средств – ни «оборонка», ни тем более «гражданка». Мы были самыми могучими по части капиталовложений. И стали понимать, что ситуация в стране складывается тупиковая.
Мы начали искать выход, что делать дальше. Надо было спасать отрасль. Думали с коллегами… и приняли решение. Вошли в Правительство России с предложением, чтобы нам дали возможность уйти из государственной министерской структуры и перейти напрямую в хозяйственную. То есть такую вот мощную министерскую структуру перевести на систему работы по Закону о предприятии – преобразовать министерство в концерн. Коллеги-министры пальцем у виска крутили: «Тебе зачем это надо? Ты же неприятностей на свою голову не оберёшься!» И ещё раз повторю: мы, газовики, энергетики, как никто, понимали: не спасём отрасль – упустим страну.
На заседании президиума докладывал я меньше часа. В мёртвой тишине. Для всех было дико: человек добровольно уходит из союзных министров, берёт на себя и инициативу, и всю полноту ответственности за всё…
Закончил я выступление, вокруг перешёптывание, недоумение… И тут слово взяла Александра Павловна Бирюкова, зампред Совмина, курировавшая лёгкую промышленность. Она сказала примерно следующее:
– Я тут выслушала всё, что сейчас докладывал министр, и ничего не поняла. Но хочу сказать: а почему бы и не попробовать? Всё это в духе перестройки хозяйственного механизма страны, и чем рискуем? Ничем. Черномырдина все мы хорошо знаем, претензий к нему никогда никаких не было. Пусть пробует. Если что – да мы с него голову снимем! И всё вернём на свои места!
Всё как-то разрядилось сразу… Решение принято. Нас отпустили в «вольное плавание». И мы организовали на базе Министерства газовой промышленности Концерн «Газпром». Образовали правление концерна, он был стопроцентно государственным. Меня на собрании избрали председателем правления. Можно было работать дальше, без оглядки.
 
Распад СССР. Итог правления Горбачёва. В «Газпроме» у нас всё нормально было, а в стране в целом – по-другому. Решения не исполнялись, забалтывались, бесконечные совещания по проблемам то кустарей, то кооператоров… Союзных министров не собирали ни разу!
Перестройка провалилась из-за неспособности тогдашнего руководства СССР на деле реализовать заявленные реформы, доводить решения до практического воплощения; руководство страны одно поломало, а другое не выстроило.
Много позже, где-то в конце 1990-х, с Горбачёвым вместе в самолёте летели из Парижа, с какой-то международной конференции. Он предложил:
А что, Виктор, выпьем, за разговор?
Отвечаю: 
– А вы что, пьёте?
Он улыбается.
– Не, я не буду, – говорю полушутя. – Вы нас так тогда всех напугали, что до сих пор опасаюсь.
Потом по рюмке-другой выпили, конечно. Михаил Сергеевич анекдот рассказал:
– Стоит очередь в магазин винный, что на Тверской, хвост – почти до Кремля. Один мужик час стоит, два, три… «Всё, – говорит, – не могу больше: мужики, вы мне очередь подержите, пойду Горбачёва убью и вернусь». Приходит через час. Мужики ему: «Ну что, убил?» А он: «Как же! Там очередь желающих – больше, чем здесь!»
Рассказал, погрустнел. И разговора у нас как-то не получилось. Да разве в вине дело? В водке? Он не занимался обустройством России. При его правлении в качестве президента.
Вот у Горбачёва была перестройка. Но только люди так и не поняли, что такое эта перестройка, зачем она была… Сначала все только поняли, что что-то новое начинается, наверное, что-то произойдёт, наде-
ялись… Но в итоге мало что изменилось.
Если бы Михаил Сергеевич Горбачёв занимался государством как следует, Советский Союз бы не развалился. Ни за что. Ещё раз напомню: когда в 1990–1991 годах СССР стало лихорадить по-крупному и в республиках правительства откровенно саботировали решения и требования союзного центра, наш концерн не потерял ни управляемости, ни работоспособности: мы надёжно контролировали свои предприятия и транспортные артерии на всей территории Союза.
Нам было трудно? Это мягко говоря… 
А ведь сейчас у многих сложилось мнение: «нефтянка» всегда как сыр в масле каталась. Как бы не так! «На брюхе» она лежала, когда я уже был председателем правительства, некоторые месторождения никто даром брать не хотел – слишком много нужно было вложить, слишком дорогая добыча, транспортировка, всё запущено донельзя… Ничего, выстояли.
При Горбачёве произошёл развал могучего государства. Но не один Горбачёв был – те, кто рядом с ним был в те годы, несут такую же ответственность. Однако главный виновник – это Горбачёв. Всё провалилось, по моему убеждению, из-за его неспособности на деле реализовать заявленные реформы, доводить решения до практического воплощения; пройдя в комсомоле и партии школу политического лавирования, он нигде не приобрёл опыт хозяйственника. А экономика – не говорильня: вещь жёсткая и жестокая, каждое решение отражается на повседневной жизни людей, их достатке и благосостоянии. Получается, Горбачёв одно поломал, другое не выстроил. И оказался там, где оказался. …СССР мне жалко было – такая страна, такая экономика! Если бы без ломок этих, да по живому, провести реорганизацию – это где бы мы сейчас были! Можно было всё сделать по-другому, чтобы людям не проходить через все эти страдания. Нужна была воля политическая – её не оказалось.
 
Виктор Степанович и Валентина Фёдоровна. Подмосковье. 1980-е
 
Меня спрашивают порой, мол, а что же вы, Виктор Степанович, сделали, чтобы того развала вселенского не допустить. Иногда отвечаю, иногда просто рукой махну. Я был директором очень крупного всесоюзного, но… предприятия. Мы продолжали работать, несмотря ни на что! Просто это было? Далеко непросто! Государственный газовый концерн «Газпром», добывавший более 800 млрд кубометров газа в год, занимавший первое место в мире по объёмам добычи, имевший сеть газопроводов длиной 160 тысяч километров, потерял после распада СССР треть трубопроводов, треть месторождений и четверть компрессорных станций. Но мы сохранили управляемость, мобильность, монолитность системы. Что я делал? Работал! Вот и весь мой ответ. Вы лучше школьника любого спросите: «Кто такой Ленин?» Сейчас не всякий и ответит. А спросите: «Газпром» – что такое? Скажет почти каждый: «Национальное достояние России». (Читайте продолжение в следующем номере.)
 
Подготовил обозреватель газеты «Совершенно секретно» Андрей Колобаев
 
Редакция благодарит 
Историко-мемориальный музей Виктора Степановича Черномырдина (село Чёрный Отрог, Оренбургская область) за предоставленные материалы и фотографии. 
 

Автор:  Андрей КОЛОБАЕВ
Совместно с: 

Комментарии



Оставить комментарий

Войдите через социальную сеть

или заполните следующие поля



 

Возврат к списку