Елена Рохлина: Она не могла нажать на курок

Свою точку зрения на происшедшую трагедию излагают дочь генерала и её муж Сергей Абакумов. Полностью их интервью читайте в №6 еженедельника «Версия».

Сергей. Все собрались в начале двенадцатого. Я самый последний приехал, уже отец был и Аленка была. Везде муссируется, что там пьянка была, – неправда. Две бутылки сухого вина на шесть человек: родители, мы и охранник с шофёром. Тёща ещё потом выпила полстакана пива. Все! Причем тесть приехал совершенно трезвым. В шесть утра раздался звонок. Звонил Саша – помощник его и охранник: «Сергей, срочно бросайте все и приезжайте на дачу, случилась беда. Не по телефону...» Через двадцать минут звонит Тамара Павловна: «Я все беру на себя. Я не хочу, чтобы пострадала семья. Срочно приезжайте». Мы приезжаем. Конечно, состояние у нее совершенно неадекватное. Она говорит: «Убила не я, все беру на себя только потому, что следующей пойдет Лизавета (наша дочь – ее внучка), потом Игорь, потом мы». То есть это было четко заявлено. С ее слов, как было: видимо, в доме были посторонние. Это был сумбурный рассказ.

Надо сказать, что еще в декабре месяце Тамаре Павловне угрожали. Мы тогда не поверили...

Елена. Сегодня, когда мне удалось увидеть мать, она мне сказала: «Если бы вы тогда поверили мне, может быть, сейчас вот этого не случилось».

– А вы ждали еще каких-то гостей?

– Нам некогда было ждать. Игорь – больной мальчик, у него нет друзей. Он даже не понял, что случилось с отцом. Просто сказал: «Ой, как жалко. А с кем я теперь буду жить? С вами? Хорошо». Даже обрадовался.

– Тамара Павловна успела рассказать о случившемся?

Е. Она была в каком-то таком состоянии... Все движения какие-то несвязные. Она говорила, говорила... Я видела сумасшедших людей, они так себя не ведут. Я знаю свою мать. Она, во-первых, не способна на любой вид агрессии. От вида чужой царапины ей плохо.

С. С чего сегодня начался день? Мне было заявлено: ты – родственник, тебя будут допрашивать, тем более что ты бывал уже в Генпрокуратуре. По истории, связанной с заказным убийством в Челябинске. Говорят: «Тебя не посадили только потому, что тесть был живой. Тестя нету, так что смотри». Следователь не сказал, что посадит, но сказал, что прижмут. Я спрашиваю: «Это угроза?» Он говорит: «Понимай, как знаешь». Мы с ним сидели вдвоем в кабинете, и это было один на один сказано...

Е. Я просто хочу объяснить, как это получилось. Они ее мурыжили с десяти утра... Двое мужчин на повышенных тонах... И я все время в коридоре стояла. Там была охрана и все, кто сопровождал ее. В четыре часа дня следователь пошел за какими-то бумагами, чтобы она их подписала. Они ее на видео снимали. Следователь, видно, расслабился, решил, что она уже готова, ее по полной программе раскрутил в свою пользу, и он на меня как бы не обратил внимания. Хотя видел, что я зашла. Я просто посмотрела на нее... И она – первая: «Я сделала это». А потом говорит: «Я не делала этого. Вас всех убьют. Я все беру на себя». И у нее такие глаза... Она настолько запугана: «Я хочу, чтоб вы жили. Я во всем уже созналась. И сейчас все подпишу». Я говорю: «Мама, я встану перед тобой на колени. Понимаешь, мы уже потеряли отца. У меня остается больной ребенок на руках. И останется еще память на всю жизнь, что ты сядешь в тюрьму и тебя обвинят в том, что ты убила моего отца, останется еще все это. У нас есть шанс побороться. Нельзя опускать руки». Она говорит: «Спасибо». И расплакалась: «Я не хочу жить».

В общем, следователь зашел и говорит ей: «Подписывайте» – и дает ей бумажки. А я говорю: «Не подписывай, я умоляю тебя, не делай этого. Не поддавайся им». Он и начал кричать: «Кто она, кто ее запустил?»

– А фамилии следователей знаете?

– Да, Соловьев и Емельянов. Ну, вот кричал на меня Соловьев. Я вышла, и буквально через пять минут он выскакивает, начинает кричать на охрану. А потом мне говорит: «Ну-ка, зайдите в кабинет». Мы зашли, и он на повышенных тонах начал меня раскручивать: «Чего вы добиваетесь?» Я говорю, что хочу, чтобы мать разговаривала в присутствии адвоката. «У нас много фактов». Я говорю: «Какие?» Он молчит. Я говорю: «Пистолет, который потрогали все – от охраны до всех членов семьи?»

Вообще разговор шел о том, что она вроде бы этот пистолет даже помыла. А потом выбросила...

– Кто это говорил?

– Охранник. И она сама сказала.

С. «Меня заставили помыть этот пистолет и выбросить» – вот ее слова.

– Кто заставил?

– Вот она сказала: те, кто был.

Е. Разговаривают с ней грубо, совершенно не стесняясь ничего. И когда мы уходили, он говорит: «Знайте, что вы оказали ей медвежью услугу, и потом об этом пожалеете».

– А потом ее куда отправили, вы знаете?

С. В следственный изолятор в Капотню.

– Какая на даче обстановка была, ведь долго никого не пускали?

– Мы были против, чтобы кто-то из корреспондентов снимал шефа. Прострел в области виска у спящего человека, представляете, что это за картина? Но эмоции есть эмоции, а факты есть факты. Первый факт – никто не слышал выстрела. Было два выстрела. Нашли пулю в комнате, которая вообще к спальне не имеет никакого отношения. На первом этаже пулю нашли и гильзу нашли. Просто был пустой выстрел в комнате, в стенку. Вторая пуля, видимо, застряла, не пробила насквозь, потому что, когда его переворачивали, не было сквозного отверстия. Никто не слышал выстрела. Сашка, охранник, сам удивляется, что не слышал выстрела. Он спустился на какое-то время вниз, а водитель спал в комнате напротив через метровый коридор. И еще один факт такой, достаточно непонятный. Когда мы поехали туда – поймали такси. А я позвонил водителю своему и сказал, чтобы к половине девятого подъезжал на дачу. Мой водитель приехал, может быть, без двадцати девять. Он рассказал, что по ОРТ показали, как машина заезжает в ворота. Он один раз заехал в ворота, и это было где-то без двадцати девять. Потом он машину оставил и больше не тронул. Потом он уехал в пять часов и больше на дачу не возвращался. А я позвонил в милицию, где-то было 8.15 – 8.20. За десять минут ни одна съемочная бригада доехать не могла, даже если они сразу получили информацию... Это значит, что кто-то заранее сидел и снимал, так, что ли?

И еще расписали тещу, что она алкоголичка, неврастеничка. Да, у нее бывала работа на публику, но чтобы эта неврастения переросла в какое-то действие, такого не было. Следователями нам была высказана такая версия: не могло ли произойти какого-то зомбирования или еще чего-то? Вполне возможно, потому все ее несчастья, все ухудшения ее здоровья начинаются с декабря месяца. Она лежала в госпитале Бурденко, познакомилась с каким-то отставным офицером ФСБ...

– А с чем она лежала в Бурденко?

– Я не помню, то ли с сердцем, то ли еще с чем-то...

– А в каком отделении?

– В кардиологии лежала. Ее там невропатолог смотрел, потому что хотели поставить диагноз микроинсульт, но он не подтвердился. Теперь надо собирать документы о том, что она в психдиспансере на учете не состояла и инсульта у нее не было.

– У нее были нервные перегрузки из-за того, что происходило с мужем?

– Бывали у них споры, ссоры были, но не было такого, чтобы ненависть...

Е. Они просто не могли обходиться друг без друга, они были необходимы друг другу. Если раньше для нее важна была карьера мужа, сейчас смысл в том, чтобы как можно больше сделать для Игоря. А сделать она может при одном условии, если есть муж и у него есть какое-то положение, которое может помочь, чтобы кто-то что-то достал, помог, отправил на лечение.

– Если бы она уж совсем рассорилась с мужем, они могли бы развестись?

– Нет. Она всегда говорила: «Я слишком много в него вложила. Я его довела до генерала, я его сделала таким». Ну, как все женщины говорят.

– То есть они познакомились тогда, когда он еще...

– Нищий курсант был, а она медсестра.

– Вернемся к происшедшему.

– Знаете, после того как мы увидели, насколько агрессивно настроены следователи, мы поняли, что объективности там нет. Там просто доведут спектакль до его логического завершения. Неизвестно, что с ней может случиться в месте заключения. Люди, которые обладают властью, – им же ничего не стоит уколоть женщину, ну, вообще сделать все, что угодно. Как угодно. Тем более она уже запугана.

– Другая версия – что Тамара Павловна взяла на себя вину сына.

– Игорь любит всяким вырезанием, выпиливанием заниматься, это единственное, что его привлекает. Если он устраивал когда-то концерты, то ему просто нужно было обратить на себя внимание вот таким способом.

С. Вот когда было застолье вечером, первый тост он поднял за Тамару Павловну. Мы когда уезжали, тут такая идиллическая обстановка была. Мы аж порадовались. Хотя на самом деле отец, видимо, что-то чувствовал. Мы когда приехали, он попросил: «Может, вы ночевать останетесь?»

Е. Мы заупрямились, хотя в принципе можно было остаться, но мы не любим дачу, мы там не жили никогда. Он пошел нас провожать. У нас с ним никогда не было ни поцелуев, ни разговоров, как-то мы сами по себе жили, характеры у нас похожие, и в то же время мы с ним как-то обособленно друг от друга держались, и вдруг он начинает меня ни с того ни с сего целовать. Понимаете, он будто прощался.

С. Я сказал, что вставать завтра рано... Я ему еще привез приглашение, четвертого числа должен был состояться съезд НПСР. Я заехал к Балтину, взял приглашение, а ему просто передал. А третьего должно было то ли пикетирование состояться у Министерства обороны, то ли еще что-то. Потому что когда я заехал в Думу, там был случайный разговор о том, что в войсках вроде отменили все отпуска, все готовятся к 3 июля, непонятно к чему. Что-то должно было случиться, теперь это понять трудно. Ходят же по Думе разные слухи... А сейчас все это выстраивается в одну логическую цепочку. Я не хочу каких-либо версий выдвигать, но мне кажется, что это была как раз такая точка, если... Я, в общем-то, уверен, что его убрали, что это сделано или с помощью тещи, или помимо ее воли.

Е. Но то, что на курок она не могла нажать, это точно.