НОВОСТИ
03.12.2024 18:15
03.12.2024 14:35
Житель Перми заключил контракт с МО, ушел на СВО, был ранен и не получил ни рубля
597
03.12.2024 13:45
Дело журналистки, обвиняемой в оправдании "Талибана"**, пересмотрят из-за инициативы властей РФ легализовать организацию
895
03.12.2024 12:35
Парламент Абхазии проголосовал против захода российских строительных олигархов на территорию страны
633
03.12.2024 10:25
Мошенники начали представляться налоговиками и обманывать граждан с помощью QR-кодов
558
03.12.2024 08:55
Основатель крупнейшего даркнет-рынка по продаже наркотиков получил пожизненный срок
556
ЭКСКЛЮЗИВЫ
БЕЛЫЙ ПУТЬ
Совместно с:
13.11.2015
ПОСЛЕДНИЙ РЫВОК ВЕРХОВНОГО ПРАВИТЕЛЯ АЛЕКСАНДРА КОЛЧАКА
Одним из самых ярких и драматичных событий Гражданской войны в России был Великий Сибирский Ледяной поход. Поистине легендарным стало это отступление армий адмирала Колчака от Омска через Новосибирск, Ачинск и Красноярск глубоко в Сибирь, до Читы, зимой 1919-1920 годов. Вслед за остатками белой армии в пятидесятиградусные морозы отступало и мирное население – а это несколько миллионов человек, которые бросали свои дома, а иногда и близких, и уезжали – кто в вагонах-теплушках, кто в открытых санях.
В прошлом номере (№ 41) еженедельник «Совершенно секретно» рассказывал о трагической судьбе семьи Боратынских. Одной из участниц этого Великого Сибирского Ледяного похода была Ольга Ильина-Боратынская. Из её воспоминаний, как и из рассказов других очевидцев, мы узнаем, что пришлось испытать тогда людям. Они проделали путь общей протяжённостью более трёх тысяч километров, и для тысяч наших соотечественников это путешествие через Сибирь стало последним.
В самый разгар Гражданской войны, в середине ноября 1918 года, в Сибири, куда отступили под натиском красных белые войска, адмирал Александр Колчак был провозглашён Верховным правителем демократического сибирского правительства с новой столицей в Омске. К апрелю 1919 года армия Колчака уже прошла более 500 верст на запад и находилась всего в 100 км от Казани. Однако к концу лета белое наступление начало замедляться, и в октябре белая армия покатилась в обратном направлении, оставив позади беспорядочную эвакуацию Омска и его падение.
Движение белых военных, их семей, мирного населения после Омска, глубоко в Сибирь, получило в истории название «Великий Сибирский Ледяной поход». Вместе с офицерами последовали их родственники – сначала на эшелонах, потом в открытых санях и даже пешком они пересекли бескрайние сибирские просторы при – 50–70 градусах ниже нуля.
О БУДУЩЕМ РОССИИ
Чем глубже они уходили в Сибирь, тем условия выживания становились тяжелее. Поселения встречались всё реже, они были уже не на 40, а на 10 дворов. Для беженцев, основную массу которых составляли представители интеллигенции, условия жизни в пути, которые и без того ставили их на грань выживаемости, были трудны не только физически, но и морально.
Среди отступавших была Ольга Ильина-Боратынская, правнучка поэта Евгения Боратынского, дочь предводителя дворянства Казанского уезда. В белой армии сражался её муж-офицер, и вслед за ним она в свои 24 года проделала страшный путь из Казани по бескрайним просторам Сибири с грудным ребёнком на руках. Много лет спустя, уже в эмиграции в США, она описала пережитое в романе на английском языке «Белый путь. Русская Одиссея 1919–1923».
Спали в избах на полу, поднимались в четыре часа утра и, чтобы продержаться до вечера, ели всё, что могли продать им крестьяне за призрачные «колчаковские» деньги – а это солёная капуста, огурцы, мороженные пельмени. В пути проводили не меньше 10 часов. В течение дня обходились без еды и питья, ехали, скорчившись и не шевелясь. Причём в равных условиях с молодыми оказывались и пожилые люди. Например, за полком следовала в открытых санях 75-летняя графиня.
Её слова приводит в своих воспоминаниях Ольга Ильина-Боратынская: «Сказал бы кто-нибудь ещё два года назад, когда я наслаждалась великолепной туалетной – гардеробной, ванной и инкрустированными мраморными полами, большими зеркалами… Сказал бы мне кто-нибудь, что в четыре утра я буду выскакивать на пятидесятиградусный мороз и пристраиваться за сугробом… Я бы умерла, если бы мне сказали это!» – говорила бывшая владелица особняка на Мойке.
Все исследователи истории Ледяного похода говорят, что этот путь требовал героизма. Офицеры, которые добровольно вступили в ряды белой армии, – это была в основном идеалистически настроенная молодёжь, получившая прекрасное образование. Среди них были инженеры, врачи, музыканты, поэты, философы, в мирное время уже успевшие проявить себя (например, поэты Всеволод Иванов, Георгий Маслов и другие). По вечерам, после долгого трудного пути участники похода всё же собирались вместе, чтобы обменяться мыслями и впечатлениями. Осознать то, что с ними происходило, было насущной потребностью, не меньшей, чем еда и сон.
100 лет назад, удивлялись они, по этой же самой дороге везли в ссылку декабристов, которые положили начало русской революции. Может быть, если бы не было их идеалистического самопожертвования, если бы декабристы не были кучкой легковерных мечтателей, Россия осталась бы неделимой и не было бы пролито столько крови?
«Мы отдавали себе отчёт в том, что ведём борьбу против превосходящих сил; что все наши три добровольческие армии – Южная на Дону, малочисленная Северная и наша Восточная народная армия адмирала Колчака – были не более чем тонкими нитями, опоясывающими огромные российские просторы, которые находились в руках у большевиков.
Мы отдавали себе отчёт, что лозунги, с которыми мы шли к массам – такие, как «Учредительное собрание! Демократия! Свободные выборы!» – были для масс малопонятными пустыми звуками, тогда как лозунги, провозглашенные красными, с предельной ясностью передавали свой смысл: «Всю землю крестьянам! Вся власть рабочим и солдатам!», и особенно: «Смерть эксплуататорам! Бери, что хочешь, оно по праву твоё!» Всё это с самого начала обрекало нас на неудачу. … Но мы считали своим долгом остановить процесс дегуманизации, начатый большевиками. Я сомневаюсь, что кто-либо из нас обращал внимание на то, что мы подвергаемся смертельной опасности и тяжёлым невзгодам. … Так думала вся молодёжь. Так думала и я, испытывая безоглядный оптимизм…» – пишет Ольга Ильина-Боратынская.
О.А. ИЛЬИНА-БОРАТЫНСКАЯ. САН-ФРАНЦИСКО, 1950
Фото предоставлено музеем Е.Боратынского
НОВОСИБИРСК
Новосибирск, который был первым крупным городом на пути отступавших, не оправдал надежд на отдых. Когда 14 декабря первые обозы с беженцами подъезжали к нему, в городе готовилось восстание, а Красная Армия находилась в 8,5 км от него. Поэтому санные обозы в панике стали покидать город, из-за чего образовались огромные заторы на тракте, усугубившиеся сильным снегопадом. Тысячи обозов так и не смогли выбраться из Новосибирска, многие погибли в толчее.
«Перед нашим обозом стояли тысячи санок, лошадей. Взволнованные голоса слышались отовсюду. Выяснилось, что дорога идёт через овраг, настолько крутой и со столькими ямами, что почти все санки перевёртывались. Иной дороги не было, так как овраг был узкий и по сторонам дороги были сугробы… Надежды на скорое продвижение не было, а нам каждая минута была дорога. Если кто шёл искать лучшей дороги, то уже не возвращался, так как не мог в такой массе народа найти своих, – описывает ситуацию Стефания Витольдова-Лютык. Она покидала родной город вместе с мужем, друзьями и родственниками.
«Муж отошёл от санок, и его фигура моментально скрылась за белым столбом снега. Я искала за белыми снежными столбами фигуру мужа, но вместо него видела снег, снег и снег. А за белыми облаками снега слышались голоса полные отчаяния, мольбы и муки, голоса, зовущие своих близких, знакомых, которых поглотила эта ненасытная, белая степь, и свистящий, свирепый и жалобно-протяжный ветер. Пишу эти строчки, а в ушах звенят голоса, выходящие из сотни грудей: «Ко-о-ля», «Ма-а-ма», «Шта-аб о-округа», «Телеграфная ро-ота»… Кричали наперебой люди и метались, как в клетке», – пишет Витольдова-Лютык в своих мемуарах.
Следующим пунктом назначения стала станция Тайга. Армия беженцев росла с каждым километром пути. Если Омск покинули примерно 900 тыс. человек, то в Новосибирске к ним присоединилось многочисленное местное население. А вскоре стало известно о том, что в Томске местный гарнизон, наводнённый красными, на грани восстания. И тогда из старого университетского города на станцию Тайга хлынули беженцы.
Нескончаемые санные обозы из Томска и районов к северу от тракта врывались в движение отступающей армии, нарушая его. Полотно дороги распахивалось, тяжёлые санные повозки с артиллерией и боеприпасами всё глубже и глубже зарывались в снег, превращая колдобины в целую череду холмов и оврагов, многие из которых достигали глубины в 3-4 метра. В эти овраги скатывались лошади, и им на спину наваливались своим огромным весом сани. Внизу сани переворачивались и ломались, загромождая путь, а пассажиры валились в снег.
ТАЙГА
Время в пути удлинилось, запасы иссякали. С каждым днём крестьяне выглядели всё более сумрачными. «Буржуи проклятые приехали», – слышали беженцы. На бумажные деньги уже нельзя было ничего купить, и белогвардейцы были вынуждены заниматься обменом, используя полковые запасы коричневого сахара и риса.
А вдоль великого Сибирского пути беженцев и отступающие войска преследовала регулярная большевистская армия, шедшая с юга от Семипалатинска и с запада. Помимо наступающих красноармейцев, волков и болезней, были и другие опасности – красные партизаны, а особенно – знаменитая банда Щетинкина. Как вспоминает Ильина-Боратынская, вначале эта банда состояла главным образом из преступников, которые занимались саботажем и грабежом белых поездов, мучили и убивали тысячи людей. Однако вскоре группу взяло под контроль красное командование. Она была укреплена специально подготовленными людьми и вскоре преобразована в самостоятельно действующую армию, ряды которой быстро пополнялись из местного крестьянства.
Остановки в редких поселениях не приносили отдыха – в тесных избах спали сидя и даже стоя. «В избе не было ничего видно из-за толпы солдат, которые стояли, плотно прижавшись друг к другу. … Керосиновая лампа, подвешенная к потолку, давала блеклый свет. Но мне было видно лишь то, что находилось на уровне моих глаз: лица, лица, измождённые молодые лица; покрасневшие от мороза, а может быть и от лихорадки, небритые щёки людей, которые спали стоя, многие с закрытыми глазами. Но как? На чём они стояли? Это было непостижимо, ведь весь пол был усыпан телами солдат, спавших непробудным сном. Я переступала через эти тела, чувствуя под своими валенками то чью-то руку, то чьё-то бедро, я боялась наступить на чьё-нибудь лицо, ведь пола я не видела. Но они ничего не ощущали. Они лежали, не шелохнувшись», – описывает Ольга Ильина-Боратынская.
Передвижение по таёжным лесам было трудным. Ехали целый день без остановки. Кто хотел есть – рубил топором или шашкой замёрзший, как камень, хлеб, а вместо воды ел снег. Костёр нельзя было развести, так как большевистская разведка, видя огонёк, могла бы набрести на след. Сотни санок растянулись в одну змейку и стояли целыми часами на месте, потому что дороги были так узки, что только одни санки могли поместиться, а с боков возвышались сугробы снега, местами достигавшие роста человека.
«Позднее мы слышали, как погибли здесь беженцы, настигнутые большевиками. Некоторых беженцев-офицеров убили, распяли на санках, и, оставив эти голые изуродованные трупы, большевики шли дальше, неся за собой смерть и издевательство, – вспоминает Витольдова-Лютык. – Те, которые каким-нибудь чудом остались живы, замёрзли в лесу, и вся эта прекрасная дорога через сибирскую тайгу усеяна была трупами. Все ящики, корзины, весь скарб, что везли с собой эти люди, был вытащен на снег, разбросан, что было ценное, то было унесено с собой, а остальное лежало рядом со страшными трупами в ужасных позах, с запёкшейся кровью, с вывернутыми руками».
АЧИНСК
На станции Ачинск беженцев встречает новость о недавно произошедшем здесь ужасном взрыве. Большевики взорвали два вагона с динамитом. Когда это произошло, на станции стояли десятки поездов в ожидании топлива. Тысячи убиты, сгорели заживо, искалечены.
«Станция представляла ужасное зрелище – полуразрушенное, почти без крыши здание, кругом куски человеческого мяса. Здесь и ноги, и руки, и головы, и просто бесформенные кровавые куски. Неприятная сцена разыгралась около вагона. Какой-то солдат притащил дамскую, с затиснутыми в кулак пальцами руку. На пальцах были драгоценные два кольца.
«Что ты будешь делать с этой рукой?» – презрительно спросил другой солдат.
«Дурак я, что ли, оставить кольца большевикам». С этими словами он отрубил пальцы и снял все кольца, а отрубленную руку бросил на одну из мясных куч», – пишет Витольдова-Лютык.
«Мы слышали о том, что восстание распространяется волной по всем городам вдоль железной дороги и по многим деревням. Мы вынуждены были далеко обходить эти места, блуждая почти по непроходимым дорогам, а красные преследовали нас по пятам. Рядом с телегами шли люди, больные тифом – с лицами тёмно-красного цвета, с наброшенными на плечи одеялами, – вспоминала Ольга Ильина-Боратынская. – Уже без отдыха и без пищи в пути. Негде остановиться на ночь? Ну и что же, ничего страшного. Хочется есть, холодно? Ничего, мы уже привыкли к этому. Самое главное, что мы уходим всё дальше и дальше от красных. Вот как я это чувствовала. Именно так ощущали все мы, потому что сейчас весь наш обоз, лошади, возницы и те, кто ехал в повозках, были одним наполовину потерявшим рассудок существом, слепо пробивающимся сквозь снег».
Вблизи Красноярска наиболее удачливым беженцам удавалось устроиться в поездах бывших союзников – польских, французских эшелонах. Ехали в битком набитых багажных вагонах.
Но люди недолго радовались своему спасению в поездах. Узнав о том, что красные близко, французы отстёгивали вагоны с белыми, в том числе товарняки с больными, чтобы спастись. Оставшимся среди снегов беженцам оставалось либо ждать прихода красных, либо идти вслед за своей убегающей армией пешком.
Стефания Витольдова-Лютык вместе с семьёй и друзьями попала в польский эшелон, который попал под обстрел красных. Полякам удалось уехать и спастись, но она стала свидетелем того, что происходило с русскими эшелонами, где ехало преимущественно белое офицерство: «Кровь холодеет в жилах при воспоминании о том, что мне, как невольному свидетелю, пришлось увидеть. Из русского поезда выходили пассажиры, с безграничным страхом, озирались, осматривались по сторонам. …На наших глазах застрелился военный врач, который, выйдя из вагона, увидел, что большевики кругом и что спасения нет. Он выстрелил себе в висок из нагана… Сестра милосердия, боявшаяся большевистского самосуда, выпила какую-то прозрачную жидкость из маленькой бутылочки, две-три конвульсии, и всё кончено».
КРАСНОЯРСК
Беженцы вскоре узнали о том, что чехи, которые полностью контролировали железную дорогу, перекрыли путь поезду Колчака на Иркутск и отказались дать уголь. 15 января 1920 года вагон адмирала Колчака и его штаб был окружен красногвардейцами. Моральный дух белой армии был подорван. Некоторые части пошли сдаваться красным.
Остальные, во главе с генералом Каппелем, обошли занятый красными Красноярск, прошли по реке Кан и ушли за Байкал, в Читу. Но Каппель умер в конце января от гангрены и воспаления лёгких. Две трети дошедших до Читы мужчин были больны тифом, обморожены, искалечены. Если до этого в армии числилось 100–120 тыс. человек, столько же было беженцев, то в Читу, по самым оптимистичным подсчётам, пришло примерно 25 тыс. человек, из которых не более 5-6 тыс. бойцов.
Некоторые беженцы смогли прорваться вместе с армией через Красноярск, пересечь Байкал и дойти до Читы. Другие, не имея на чём передвигаться, остались в Красноярске. Такая судьба ждала и Ольгу Ильину-Боратынскую. Она пишет, что город наводнился тысячами красных чиновников и военных из центральной России. Начались аресты и расстрелы. Все предприятия были немедленно национализированы, и открылись государственные продовольственные магазины с длиннющими очередями, мёрзнувшими у дверей. Частные дома были перенаселены. Беженцы ходили по домам города и просили помощи, ютились на вокзалах и были согласны на любую работу. В тех углах, которые удавалось найти под жильё, жили по 10 человек.
«Каждый день знакомые нам люди умирали, кто от одного, кто от другого. Некоторые из наших казанских семей, которых пощадил 1918 год, теперь были уничтожены полностью. Гробов уже не осталось. Единственное, что можно было достать – это наспех сбитые деревянные ящики», – вспоминает Ильина-Боратынская.
Скрипя ползли обозы-черви.
Одеты грязно и пестро,
Мы шли тогда из дебрей в дебри
И руки грели у костров.
Тела людей и коней павших
Нам окаймляли путь в горах.
Мы шли, дорог не разузнавши,
И стыли ноги в стременах.
(Леонид Ещин. Январь 1920 года
русский поэт, журналист,
участник Великого Сибирского Ледяного похода)
Автор: Наталия ФЁДОРОВА
Совместно с:
Комментарии