Меркурьев, внук Мейерхольда

– В детстве вы были сыном всенародно любимого актера и внуком «врага народа». Времена меняются. Недавнее столетие Василия Васильевича Меркурьева прошло намного скромнее, чем 130-летие реабилитированного и признанного гениальным Мейерхольда. За деда вы наверняка горды, а за отца не обидно?

– Все спешат мне сказать, что я очень похож на Мейерхольда. Но это внешнее. В остальном на мне природа отдыхает. А когда я говорю, кто мой отец, то люди, родившиеся в 70-е годы, иногда отвечают «не припоминаю». Мне не обидно, потому что это суета, столь чуждая моему отцу. Но мне жаль людей, обделенных встречей с Василием Васильевичем Меркурьевым. Общение с ним, с его искусством духовно обогащает, делает людей добрее. Его фильмы живы, их до сих пор смотрят, верят его героям.

Отец

– Ваш отец ведь не из артистической семьи?

– Нет. Он родился сто лет назад в городе Острове Псковской области. Как рассказывал мне один псковский краевед, Меркурьевы появились на Псковщине в конце XVIII века. Приехал некий грек Меркурий, завел небольшое торговое дело, женился то ли на шведке, то ли на эстонке. Дед мой в молодости батрачил, рыл по деревням колодцы, был хорошим столяром. Потом крестный, купец третьей гильдии, позвал его торговать в дегтярном ряду. Лавка деда вскоре приобрела хорошую репутацию. В ней торговали не только дегтем, но и маленькой серебристой рыбкой величиной с булавку – снетком; ее привозили с Чудского озера. Василий Ильич был очень музыкален, прекрасно пел, его любовь к музыке передалась всем детям.

Бабушка Анна Ильинична, немка, приехала в Россию из Швейцарии вместе с братом Генрихом, поселившимся в Петербурге. Бабушка рассказывала мне, что у них с Василием Ильичом было шестеро детей. Папа вспоминал, что их было семеро, но я никак не мог найти этого седьмого, может быть, он рано умер.

Старший, Леонид, 1896 года рождения, погиб на фронте Первой мировой войны. Александр, 1898 года, был директором хлебозавода в Ленинграде и умер от голода во время блокады. Евгений, родившийся в 1900 году, был композитором и дирижером. После революции он уехал вместе с дядей Генрихом и его семьей за границу. Мой папа был четвертым в этой семье. За ним шел Петр Васильевич, 1906 года рождения, который был репрессирован в 1939 году (меня, кстати, назвали в его честь). Потом был Володя, который умер, когда ему было 9 лет.

Кстати, когда я в 1984 году был в городе Острове (там к 80-летию моего отца его именем назвали центральную улицу), я пришел на то место, где стоял дом Меркурьевых. Дом, к сожалению, не сохранился, но по всему видно, что он был небольшим. А семья была огромная. Так что терпимость к тесноте у Василия Васильевича была воспитана с детства. Наша – тоже очень большая – семья жила в маленькой ленинградской квартире.

Папа уже в 16 лет стал актером в своем родном городе. А в 17 лет стал уже чуть ли не директором театра. Он как-то рассказывал, что однажды, когда один актер запил и спектакль не состоялся, ему как директору пришлось убегать через окно от разъяренной публики.

В 1921 году 18-летним юношей он поехал в Петроград и поступил в Ленинградский институт искусств в класс великого «александринца» Леонида Сергеевича Вивьена – ученика Давыдова (работавшего, кстати, и с Мейерхольдом). Папа поступил к нему на курс вместе с Николаем Константиновичем Симоновым, Юрием Владимировичем Толубеевым, Виталием Павловичем Полицеймако, Ольгой Георгиевной Казик, Михаилом Павловичем Екатерининским. Это соцветие актеров, которые в будущем стали гордостью ленинградской сцены.

Папа учился у Леонида Сергеевича, ходил на все спектакли Александринского театра.

Из курса, на котором учился папа, Леонид Сергеевич Вивьен сделал театр ТАМ – Театр актерского мастерства. Меркурьев проработал в нем 3 года.

В 1934 году на съемках своего второго фильма «Земля впереди» он познакомился с моей мамой Ириной Всеволодовной Мейерхольд.

Мама

– Ирина Всеволодовна – младшая дочь Мейерхольда?

– Да, моя мама – третья, младшая дочь Всеволода Эмильевича Мейерхольда и Ольги Михайловны Мунт. Мой дед родился 28 января 1874 года по старому стилю (9 февраля по новому) в Пензе в семье немца-лютеранина, винозаводчика Эмиля Федоровича Мейергольда, был восьмым ребенком в семье и при крещении получил имя Карл Теодор Казимир. Незадолго до женитьбы Мейерхольд принял православие и взял имя Всеволод в честь любимого им тогда писателя Гаршина

Дед очень любил мою бабушку. Они прожили вместе до 1921 года. Бабушка умерла в Ленинграде, в том же 1940 году, когда был расстрелян Мейерхольд. Как рассказывала мне мама, бабушка после его ареста в 1939 году часто повторяла: «По-моему, Мейерхольда уже нет в живых». Хотя был объявлен официальный приговор – 10 лет без права переписки – и еще много лет в Москве моя двоюродная сестра носила деду в тюрьму передачи, и эти передачи принимали.

У Всеволода Мейерхольда и Ольги Мунт было три дочери: Мария (она родилась в 1897-м и умерла в 1929-м), Татьяна (1903 года рождения) и моя мама, Ирина, родившаяся 9 мая 1905 года в Пензе, хотя Мейерхольд там уже не жил. В это время он уже успел уйти от Станиславского и Немировича-Данченко, шел своим путем и слыл известным режиссером-бунтарем.

У рано умершей старшей дочери Мейерхольда Марии было двое детей – Игорь и Нина. Их жизнь сложилась драматически, походя рассказывать об этом мне не хочется. У второй дочери Мейерхольда, Татьяны Всеволодовны, и ее мужа Алексея Петровича Воробьева были две дочери – Татьяна и Мария. Я очень люблю этих своих двоюродных сестер, о которых, к сожалению, теперь могу говорить только в прошедшем времени. Танечка умерла больше двадцати лет назад. Она была чудесным человеком, работала медсестрой, а точнее, именно «сестрой милосердия». Машенька – Мария Алексеевна Воробьева-Мейерхольд (по мужу Валентей), к сожалению, ушла из жизни в прошлом году. Это человек, благодаря которому у нас сегодня есть Мейерхольд. Она всю жизнь посвятила своему горячо любимому деду, добилась его реабилитации, публикации книг о нем и его собственных трудов.

– Ваша мать училась у Мейерхольда на Высших режиссерских курсах?

– В 1921 году мама вернулась с бабушкой из Новороссийска в Москву. В Москве недавно открылись Высшие режиссерские курсы, и она решила обязательно туда поступить, хотя знала, что Мейерхольд будет категорически против.

Мейерхольда в Москве тогда не было. Экзамены принимал его помощник – Валерий Михайлович Бебутов. Маму в Москве никто не знал. Но как быть с такой фамилией? И она посоветовалась с Владимиром Владимировичем Маяковским, который всегда относился к моей маме с отеческой нежностью. Он ей сказал: «Возьмите папин «хвостик». И она поступала в мастерские Мейерхольда как Ирина Васильевна Хольд. И вот представьте себе – одновременно пришли поступать к Мейерхольду тогда совсем молодые Сергей Эйзенштейн, Сергей Юткевич, Лев Свердлин, Эраст Гарин, Максим Штраух, Николай Охлопков. Бебутов задал маме этюд – сцена отравления из «Гамлета». А мама «Гамлета» не читала. Ей было тогда всего 16 лет, в Новороссийске, где они жили в последнее время, постоянно менялась власть, книг не было. Она растерянная ходит по коридору и вдруг видит какого-то взъерошенного молодого человека лет двадцати, который показался тогда ей, шестнадцатилетней, очень старым. Она ему говорит: «Вы «Гамлета» читали?» Он ответил: «Конечно!» Она спросила: «А что там за сцена отравления?» Он сразу загорелся: «А давайте я вам ее поставлю!»

Он ее блистательно поставил, и мама блистательно поступила. На первом же занятии она села рядом с этим вихрастым юношей, тут же подсел второй и говорит: «Не возражаете, если вы будете сидеть между двумя Сергеями?» И представился: «Сергей Юткевич». «Сергей Эйзенштейн», – представился вихрастый.

Так началась большая, долгая дружба мамы и Сергея Михайловича Эйзенштейна, закончившаяся только в 1948 году, когда 50-летнего Эйзенштейна не стало. Он умер в день рождения Мейерхольда – 10 февраля. Спустя несколько лет после смерти Эйзенштейна выдающийся режиссер-документалист Эсфирь Ильинична Шуб сказала маме, что когда Эйзенштейн после окончания работы над «Иваном Грозным» вернулся из Алма-Аты, он сидел у нее всю ночь и признался, что был влюблен в Ирину Мейерхольд с того самого дня, когда ставил для нее сцену отравления. «Ставил-ставил и отравился», – признался он Эсфири Шуб и взял с нее клятву, что пока он жив, она об этом никому не расскажет. «Значит, этого никто не узнает, потому что ты меня переживешь», – ответила Эсфирь Ильинична. «Нет, я уже скоро…» – как-то почти прошептал Эйзенштейн. Она рассказывала это моей маме незадолго до своей смерти

И еще вспоминаю, что когда вышло полное собрание сочинений Эйзенштейна, мама обложилась этими шестью томами, читала и плакала. Я спросил: «Мамочка, почему ты плачешь?» Она говорит: «Жизнь очень быстро прошла, Петенька!»

– Как же встретил Мейерхольд свою дочь, когда пришел на занятия?

– Когда Мейерхольд пришел в аудиторию, стал рассматривать поступивших студийцев и увидел Ирину, как рассказывала мама, его серо-голубые глаза мгновенно стали стальными, взгляд жестким и даже злым. Он не сказал ни слова, но дома устроил страшный скандал. Но у мамы характер был «папин».

Она стала учиться. Мейерхольд сначала ее игнорировал на занятиях, но потом увидел ее несомненный талант и то, что задания по биомеханике, например, она выполняет лучше других. Но все равно обращался к ней на занятиях весьма своеобразно. Например, по биомеханике лучшим был Валерий Инкижинов (снявшийся впоследствии в знаменитом фильме В. Пудовкина «Потомок Чингисхана»), а мама была его партнершей. Инкижинов в совершенстве владел своим телом, и Мейерхольд для показа новых упражнений выставлял именно его. Он кричал: «Инкижинов! Покажите это упражнение. С партнершей!» Но никогда не называл маминого имени. Если вызывал другую пару, то кричал, например: «Свердлин и Генина!» А Инкижинов – всегда «с партнершей»!

Потом мама поступила в театр Мейерхольда. Если мы возьмем программки театра тех лет, то увидим там часто встречающуюся фамилию Хольд.

Хотя Всеволод Эмильевич и признал талант своей дочери, но достойного места в своем театре он ей все равно не дал. Вообще женщинам в его театре было непросто. Потому что в это время появилась Зинаида Николаевна Райх. В 1921 году Всеволод Эмильевич разошелся с моей бабушкой и женился на Зинаиде Николаевне. До этого она была женой Сергея Есенина и имела двоих детей – Татьяну и Константина. Мейерхольд не только усыновил этих детей, но и сам к своей фамилии добавил фамилию жены. Правда, нигде, кроме тюремно-следственных документов, под этой фамилией не значился.

– А как познакомились ваши родители?

– Папа с мамой встретились в 1934 году. Маму пригласили быть ассистентом режиссера на студии «Белгоскино», где снимался фильм «Земля впереди». Ей поручили уговорить Меркурьева сниматься в роли Стася. Она привезла к нему в санаторий сценарий. Василий Васильевич усадил ее на качели и исчез. Вскоре он принес на подносе чашку чая, булочку и два кусочка сахара. Папа почитал сценарий, и она уехала.

Ну а потом он очень долго и нежно ухаживал за мамой. После съемок под Ленинградом группа отправилась в Белоруссию, а Меркурьев уехал вместе с театром на гастроли. Съемки срывались, от мамы уже требовали искать Меркурьеву замену. Тогда она решилась и отправила ему телеграмму: «Приезжайте, мы в простое, погода чудесная. Целую. Ирина Мейерхольд». Меркурьев все не отвечал. Но в один из дней, когда уже и группа, и мама потеряли всякую надежду, распахнулась дверь, и на пороге появился Меркурьев. И, как вспоминала мама: «Моя судьба была решена».

Папа же рассказывал, что почти сразу влюбился в мою маму, а окончательно она его покорила в конце съемок, когда строптивая лошадь понесла и сбросила одного актера. А мама, у которой всегда были потрясающие отношения с животными и которая великолепно умела справляться с лошадьми, вскочила на нее и принялась успокаивать. Папа говорил, что так была решена и его судьба.

Папа с мамой поженились, у них родилась дочь Аня, потом Катя. Они прожили вместе 44 года.

Дед

– Как Мейерхольд принял своего зятя?

– Первая встреча произошла, когда отец поехал в Чимкент по делам выпускников своей казахской студии. Он должен был ехать туда через Москву, и мама попросила его заехать к Всеволоду Эмильевичу – представиться тестю. Папа хотел отделаться телефонным звонком, но Райх пригласила его к себе, так как еще со времени ее учебы в режиссерских мастерских она дружила с Ириной и хотела посмотреть на ее мужа.

Мейерхольд встретил зятя достаточно сухо, познакомился, потом сказал Райх: «Зиночка, покорми Василия Васильевича». И ушел в кабинет. И все. Меркурьев очень расстроился. Он понял, что Мейерхольд им не заинтересовался. Ни как зятем, ни как актером.

А дело было в том, что Мейерхольд очень боялся старости. Не хотел, чтобы дочери сделали его дедом. Недаром он ведь и с бабушкой разошелся потому, что они были ровесники. А Зинаида Николаевна была только на два года старше его дочери. С ней он не чувствовал себя стариком. Он дружил с Шостаковичем, который был даже младше моего папы и мамы. Маяковский был на 20 лет его моложе. То есть он все время дружил с людьми моложе себя. А Гольденвейзера, который был его на год младше, Мейерхольд иначе как «стариком» и не называл. Мейерхольд чувствовал себя абсолютно молодым человеком

Тому, что память о Всеволоде Мейерхольде и его музе, Зинаиде Райх, была спасена, мы обязаны исключительно его внучке, Марии Валентей-Мейерхольд, которая с 15 лет обивала пороги НКВД, требуя ответа на вопрос: за что арестовали и убили гениального режиссера?

Отец мой тогда этого не понял и уехал в Казахстан обиженный. Оттуда он позвонил жене и сказал, что больше к тестю не пойдет, но она его упросила на обратном пути хотя бы позвонить Мейерхольду. Отец позвонил, и каково же было его удивление, когда он услышал в телефонной трубке радостный голос Мейерхольда: «Вася! Ты откуда, с вокзала? Подожди меня, я приеду за тобой на машине».

Они встретились на вокзале. Мейерхольд обнял зятя, расцеловал его, и когда они проходили мимо огромного плаката фильма «Профессор Мамлок», в котором снимался Меркурьев, Мейерхольд воскликнул: «Я видел эту картину! Ты там здорово жрешь бутерброды!» Все стало ясно. Мейерхольд признал Меркурьева как актера, и теперь он стал ему интересен.

Мейерхольд привез зятя домой, по дороге накупил для него всякой еды в гастрономе. Зинаиды Николаевны дома не было, он сам накрыл на стол. Они шутили, разговаривали, потом он стал укладывать его спать, начал искать белье, приговаривая: «Когда Зиночка уезжает, ничего не найдешь. Но ты ложись, я тебя газетами укрою». Заколов газеты спичками, он сделал ему что-то вроде одеяла и на цыпочках ушел к себе в кабинет. Вернувшись домой в Ленинград, Меркурьев только и рассказывал о том, как подружился с тестем.

В 1937 году Леонида Сергеевича Вивьена назначили главным режиссером Александринского театра, переименованного в том же году в Ленинградский театр драмы имени А.С. Пушкина. И отец перешел в этот театр за Вивьеном.

После закрытия Театра Мейерхольда в 1938 году Всеволод Эмильевич часто приезжал в Ленинград и вскоре в Театре Драмы он приступил к третьему возобновлению «Маскарада», где Меркурьеву была поручена роль Казарина.

Мама рассказывала, как они с отцом в это время часто заходили к Мейерхольду и Райх, поселившимся в мрачном темном доме на Карповке. Меркурьев призывал Мейерхольда к какому-то противодействию. Мама говорила, что никогда не забудет задумчивый вид Всеволода Эмильевича, ответившего ему: «Значит, я что-то делал не так, в чем-то ошибался. Нет, Васенька, не к кому мне обращаться».

Мама же рассказывала: этот период репетиций «Маскарада» был периодом «влюбленности» Мейерхольда в актера Меркурьева. На репетициях в переполненном зале за режиссерским столом в восьмом ряду рядом с Мастером сидел Меркурьев (естественно, когда он не был нужен на сцене). Очень часто Мейерхольд вбегал на сцену и устраивал актерам блистательные показы, которые всегда прерывались аплодисментами. Сбежав к Меркурьеву, он демонстративно спрашивал его: «Ну, как?» И после похвалы кричал актерам свое знаменитое «хорошо!». А потом они вчетвером – Всеволод Эмильевич с Зинаидой Райх, Василий Васильевич и Ирина Всеволодовна – шли обедать в ресторан «Астория».

– А как ваша мама относилась к Зинаиде Николаевне? И как вы думаете, какую роль в жизни Мейерхольда сыграла Зинаида Райх?

– Я уже говорил, что мама дружила с Зинаидой Николаевной. И я обязательно должен сказать, что все обвинения и ядовитые стрелы, которые много лет выпускаются в адрес Райх, абсолютно несправедливы. Да, она была красивой женщиной, но вряд ли только это привлекло Мейерхольда. Она была необыкновенно умная и потрясающе талантливая. Стоит почитать ее письма к Мариэтте Сергеевне Шагинян. Стоит познакомиться с воспоминаниями ее дочери – Татьяны Сергеевны Есениной, которая унаследовала не папин поэтический талант, а мудрый и даже исторический взгляд на жизнь Зинаиды Николаевны.

Райх вдохновила Мейерхольда на все его гениальные спектакли, которые он поставил начиная с 1923 года.

Александринка

– Меркурьев с 1937 года до конца своей жизни работал в Александринском театре. Ирина Всеволодовна тоже отдала этому театру немало лет. Наверное, родители много рассказывали вам о старых мастерах Александринки?

– Конечно! Александринский театр – это уникальный актерский заповедник. Ведь там работали и Комиссаржевская, и Савина, и Варламов, и Давыдов…

Мама еще девочкой бывала на репетициях, когда Мейерхольд ставил в Александринке свои великие спектакли – «Маскарад» и «Дон Жуан». Она рассказывала, как для Варламова, который играл Сганареля, но был при этом таким тучным, что с трудом передвигался, придумывались специальные мизансцены, чтобы он в основном сидел на банкеточках. А чтобы Варламову не нужно было учить роль (он этого очень не любил), около каждой банкеточки стояли «слуги просцениума» с книжечками и вовремя подсказывали ему реплики

А папа часто рассказывал такую байку о Варламове и Давыдове. Давыдов как-то сказал: «Эх, Костя! Мне бы твой талант, я бы чудеса на сцене творил!» А Варламов ответил: «А я бы с твоим вообще на сцену не пошел!»

Владимир Николаевич Давыдов обладал поразительной актерской техникой. В некоторых сценах вам казалось, что у него сейчас от напряжения лопнут сосуды. И кто-то спросил его: «Владимир Николаевич, как нужно себя возбудить, чтобы получить такой накал страстей?» Давыдов отыграл сцену и говорит: «Пощупайте пульс». А пульс – абсолютно спокойный, давление не поднялось ни на йоту. Вот это пример владения техникой актерского мастерства.

Семья

– С одной стороны, ваша семья знаменитая, с другой, на ее долю выпало немало испытаний. Как вы их переносили?

– Испытания начались в 1939 году. Сначала арестовали и расстреляли папиного брата, Петра Васильевича, у которого осталось трое детей. В том же году арестовали Мейерхольда и была убита Зинаида Николаевна Райх. Жена Петра Васильевича тяжело заболела, и родители взяли в свою семью его детей – Виталия, Женю и Наташу. Потом началась война, и родители вывезли всю эту огромную семью в составе 11 человек в эвакуацию. Они поехали в Новосибирск и, чтобы как-то прокормить семью, устроились в Нарымский окружной театр. Папа с мамой сели вместе с театром на баржу и поплыли по Оби. Они рассказывали, что чувствовали себя очень счастливыми, но поняли, что им не хватает сына. И тогда в 1943 году в городе Колпашево на свет появился я.

Когда мы вернулись из эвакуации в Ленинград, жить нам было негде, и замечательная актриса Ольга Яковлевна Лебзак взяла нас в свою 14-метровую комнату, где она жила вместе с мужем, матерью и дочерью Наташей. В том же, 1945 году папе дали небольшую трехкомнатную квартиру, и мы всем «караваном» в нее переехали. Однажды к нам пришел наш сосед Александр Александрович Брянцев – режиссер, руководитель Ленинградского ТЮЗа. Увидев нашу жизнь, он попросил папу зайти к нему и, проведя по всем комнатам своей квартиры, сказал: «Нам со старухой такие хоромы не нужны, а тебе с твоим табором – в самый раз. Утром переезжайте».

Вообще нам очень везло на удивительных людей, которые в трудное время помогали нам выжить.

Семейный портрет Меркурьевых: родители – Василий Васильевич и Ирина Всеволодовна, дети – Екатерина и Петр. Фотография 1962 года

В 1946 году, когда в Ленинграде еще были карточки, наша семья из 12 человек имела только две рабочие карточки, остальные – иждивенческие. Шестеро детей – от 11 до 3 лет, я – самый маленький. Еще с нами жили двое детей, подобранные в эвакуации, – они отстали от поезда. Они прожили у нас до 1947 года, пока папа не рассказал о них по радио и нашлась их мать. И вот однажды у нашей няни в магазине украли все наши карточки на месяц. Папа в этот вечер после спектакля пошел в ресторан «Метрополь» поужинать. За столик к нему подсел молодой красивый мужчина и спросил: «Василий Васильевич, что случилось, почему у вас такое грустное лицо?» Папа ему все рассказал, тот посочувствовал и отошел от столика. Папа поужинал. Вернее, съел немного гарнира, остальное упаковал в салфетки, чтобы отнести домой, и подозвал официанта, чтобы расплатиться. Ему ответили, что «за вас уже заплачено». Когда он пришел домой, то увидел, что мама и бабушка вытаскивают из четырех огромных коробок продукты – макароны, крупу, колбасу, подсолнечное масло. Оказалось, что мужчина – директор «Метрополя», бывший фронтовик, лейтенант Михаил Максимов. Мои родители дружили с ним всю жизнь. Кроме всего прочего, этот потрясающе музыкальный, интеллигентный человек был автором слов популярной песни «Синий платочек», которую пела Клавдия Шульженко.

Но я не считаю, что наша семья – это какое-то исключение. Тогда все жили очень трудно, но с открытыми дверями, все друг другу помогали.

– Как изменилось отношение друзей к вашим родителям после ареста Мейерхольда?

– Дело в том, что у мамы и папы были настоящие друзья: Свердлины, Гарины, Эйзенштейн. Их отношение к Мейерхольду никогда не менялось. Кроме того, тогда было мало семей, в которых не было бы репрессированных. У всех было общее горе. Правда, был случай, когда один «доброжелатель» посоветовал папе развестись с мамой, потому что она дочь «врага народа». Но папа спустил его с лестницы

Никакой публичной анафеме наша семья не предавалась. Но в 1947 году маму отовсюду уволили и почти 12 лет не давали работать. Она крупная творческая личность, замечательный режиссер, но это помешало ей реализоваться, хотя она и поставила в Александринском театре спектакли с долгой сценической судьбой – «Правда хорошо, а счастье лучше», «Последняя жертва» и, конечно, «Рембрандт», который она ставила для папы, но папа в нем уже не сыграл.

При всех бедах и трудностях родители оставались очень жизнелюбивыми людьми. Отец мог и повеселиться от души, и даже выпить иногда. Но делалось это очень артистично. Когда отец выпивал, сидел тихо. Один глаз широко раскрыт, другой закрыт, видимо, «двоилось», а свести в фокус сил уже не было. А потом он тихо исчезал, и его обнаруживали уже спящим.

Однажды, году в 49-50-м, папа, Юрий Владимирович Толубеев и Василий Павлович Соловьев-Седой выступали с концертом на Ленинградском ликеро-водочном заводе имени Степана Разина. Мама ждет отца после концерта, его долго нет. Наконец, примерно в 3-4 часа ночи она вдруг слышит громкие шаги и тихий стук в дверь. Открывает, и папа с порога «обвисает» на ней. Она ведет его в комнату и видит, что брюки остаются за порогом. Дальше мама увидела, что на папиных брюках нет ни одной пуговицы. Нет их ни на пиджаке, ни на нижнем белье; все пуговицы мама нашла в карманах. Потом выяснилось, что после концерта в дегустационном подвале ликеро-водочного завода Соловьев-Седой предложил сыграть в такую игру: каждый рассказывает анекдот, а если анекдот старый, то у рассказчика срезается пуговица. И бедный папа не смог рассказать ни одного нового анекдота.

– А как у Василия Васильевича складывались отношения с властями?

– Помню знаменитый ответ отца на вопрос: «Как получилось, что вы прожили свою жизнь и никогда никому не лизали?» Отец ответил: «Рад бы лизать. Укусить боюсь».

Мне рассказывали про случай в 1942 году в Новосибирске. За кулисами театра висела карта, на которой флажками отмечались фронтовые действия Красной Армии. Их выставлял некий Федоров, артист хора, верный партиец. Вот отец с мамой шли мимо этой карты, а Федоров, выставляя флажки, с восторгом говорит: «Василий Васильевич! Смотрите, какой же великий стратег товарищ Сталин – еще один город отдал!» Тут отец схватил Федорова за грудь и прошипел: «Если ты еще раз эту сволочь, этого душегуба назовешь великим стратегом, я из тебя дух вышибу!»

Федоров это запомнил, а в 1947 году отцу настоятельно посоветовали вступить в партию. И вот идет партийное собрание, папа отвечает на вопросы, и вдруг тянется рука Федорова: «Василий Васильевич, я хотел спросить, а как вы теперь относитесь к товарищу Сталину?» Меркурьев среагировал мгновенно: «А что вы имеете в виду?» Федоров побледнел. Ведь прошло пять лет, и его сразу спросят: «Почему молчал, скрывал «врага народа»?» Так вопрос и повис в воздухе.

– Как после смерти Сталина происходила реабилитация Мейерхольда?

– В конце 1955 года нам домой позвонил Леонид Сергеевич Вивьен и сказал: «Поздравляю! Полностью реабилитирован Всеволод Эмильевич!» А надо сказать, что Вивьен никогда не скрывал своего восторженного отношения к Мейерхольду. На его столе всегда стоял его бюст, а на стене висел его портрет. И таких преданных Мейерхольду людей было немало.

И здесь хочу еще раз подчеркнуть, что никто не сделал так много для восстановления доброго имени Мейерхольда, как его внучка, моя двоюродная сестра Мария Алексеевна Валентей. Еще в 1939 году, когда Мейерхольда арестовали, 15-летняя Маша начала стучаться во все двери НКВД и буквально требовала ответа на вопрос: «За что посадили моего деда?» Она делала то, чего не осмеливались знаменитые жены и мужья других репрессированных деятелей науки и искусства. О том, как происходила реабилитация Мейерхольда, надо писать отдельный труд. Маша пробивала издания книг, сама их вычитывала и подготавливала, добилась открытия сначала мемориальной доски, а потом и музея в мейерхольдовском доме в Брюсовом переулке.

В 1964 году Мария Алексеевна (естественно, на свои деньги) установила на могиле Зинаиды Райх на Ваганьковском кладбище памятник, на котором высечен барельеф Мейерхольда с надписью: «Всеволоду Эмильевичу Мейерхольду и Зинаиде Николаевне Райх». Ее сразу вызвали в соответствующие органы и спросили: «Какое право вы имели поставить памятник Мейерхольду там, где он не похоронен?» И она бесстрашно ответила: «А вы покажите мне, где он похоронен, – я там поставлю!»

Сейчас в музее Мейерхольда открылась выставка «Мейерхольд: пространство любви», посвященная трем женщинам – Ольге Михайловне Мунт, Зинаиде Николаевне Райх и Машеньке. В этом году ей исполнилось бы 80 лет, мы будем отмечать ее день рождения, но, к сожалению, уже без нее.

Подписчик из города Фершенпенуаз

– Гениальная музыкальность вашего знаменитого деда сыграла, наверное, свою роль в том, что вы выбрали профессию, связанную с музыкой. А как вы попали в кино?

– Весной 1959 года маму после долгого перерыва пригласили возглавить театр-студию во Дворце культуры имени Горького. Я часто приходил к ней на репетиции. Был помощником режиссера, музыкальным редактором, играл вместо заболевших исполнителей. Однажды на репетицию пришли двое молодых людей, ассистенты режиссера с киностудии «Ленфильм», они подбирали актеров для фильма «Невские мелодии». Пригласили и меня. Я пришел на студию, на пробу, потом начал сниматься. Когда об этом узнал отец, он перестал со мной разговаривать.

До последнего момента я не знал, придет ли он на мою премьеру. Я сидел в последнем ряду и смотрел на папину спину. А у него была такая особенность: если на сцене или экране фальшь – он буквально втягивал голову в плечи, а если ему что-то нравилось, то спина распрямлялась, напряженность спадала. И вот начался фильм – папины плечи поднялись до ушей. И тут на экране появился я. Папа сначала вздрогнул, но постепенно распрямился, плечи опустились. Он снова стал высоким. В одном месте он даже оглянулся и одобрительно улыбнулся. После фильма он мне сказал: «У тебя это получается. Тебя теперь будут много приглашать, но я