В кабинет Института атомной энергии им. И.В. Курчатова в былые дни посторонних допускали с крайними трудностями, чаще же не допускали вовсе, ибо его хозяин в течение полувека был Очень Большим Секретом в нашей стране. Все, что он делал в науке, пряталось от посторонних глаз и ушей, и даже премии и награды, которые он получал, числились государственной тайной. Он был тайно трижды Героем Социалистического Труда, много раз – лауреатом премий по закрытым спискам. Сейчас трудно уточнить, какие из его девяти орденов Ленина проходили по Указам Президиума Верховного Совета, не подлежавшим оглашению. Академик Анатолий Петрович АЛЕКСАНДРОВ (13 февраля 1903 – 3 февраля 1994 года. – Ред.), в прошлом директор двух важнейших физических институтов страны, член ЦК КПСС после трех партийных съездов, депутат, президент Академии наук СССР и председатель Комитета по Ленинским премиям по науке и технике, всю жизнь вершил дела, которые не могли не быть тайной.

Его жизнь и труд просто рождали государственные секреты: это и метод размагничивания кораблей, и атомные двигатели для подводных лодок и ледоколов, и атомные реакторы для электростанций, и дейтерий для ядерных бомб…

В его кабинете сиживали люди, чьи имена мы до сих пор произносим с трепетом: первый директор института – Курчатов, великий Сахаров, уникальный научный провидец Яков Зельдович, один из отцов водородной бомбы Юлий Харитон. Старейший физик и инженер – ему было уже восемьдесят девять, – Александров выглядел почти так, как выглядел, когда его впервые представили по телевидению в роли президента Академии. Бог его не обидел ни ростом, ни статью, ни голосом. Реальный, земной человек, проживший необычную, полную таинственностей жизнь. Его трудно разговорить, а уж тем более выведать какие-то секреты – наш собеседник не приучен их раскрывать.

СТРАННАЯ ИСТОРИЯ С БОМБОЙ

Александров. Черт знает, что это за история! Была она летом пятьдесят третьего….

Кор. Тем самым «холодным летом пятьдесят третьего»?

– Холодное оно было или нет, теперь не упомню, – дождливое, кажется, – а события тогда, как знаете, произошли преважные. Все, кто в те дни успел выйти из детского возраста, их помнят. Для меня поначалу дело состояло в том, что на одном из атомных заводов, в Арзамасе-16, разрабатывался новый тип оружия. Обычно к таким делам я непосредственного касательства не имел, но меня иногда привлекали как эксперта-физика и инженера.

И вот в июне раздается звонок по «вертушке» – я работал тогда директором Института физпроблем, – и мне говорят, что от Берии поступило распоряжение: Курчатову и Александрову вылететь на завод, где делают бомбу, и ускорить ее сдачу спецкомиссии. Таких поручений нам с Курчатовым обычно не давали – они для сотрудников другого ранга, но ничего сверхъестественного в том не было. Мало ли, какие вопросы возникли – почему не пригласить срочно главных специалистов? Да и дисциплина в нашем ведомстве почиталась.

Ну, хорошо. Полетели на завод, прилетели туда часов в двенадцать дня. Проработали до ночи. Требовались некоторые технологические изменения, и кое-что надо было еще проверить до сдачи. Но «изделие» было уже почти подготовлено для предъявления приемщикам.

Мы наметили, что будем делать завтра. И тут нам сообщили, что прилетел самолет с генеральскими чинами из ведомства Берии. Многих из них мы и не знали.

Нам было сказано, что бомбу предстоит сдавать этой особой комиссии – энкавэдэшникам. Это было необычно, потому что директора заводов были обязаны передавать изготовленную продукцию только Министерству обороны. Правда, состав комиссий согласовывался именно с Берией, ведь он был официальным куратором атомной программы, как первый заместитель председателя Совета министров и Госкомитета обороны.

На следующее утро мы проснулись довольно рано. Спрашиваю Игоря Васильевича: «Ну как, едем на завод?» Вижу, он чем-то обеспокоен, все ему не нравится. Я говорю: «Давайте проверим, выполнены ли наши поручения». Он начинает звонить разным людям и ничего толком узнать не может. Всюду какая-то невнятица. Вдруг прибегает мой помощник: «Велено вам – газету». Курчатов берет эту газету, и я вижу, как он меняется в лице. Сует мне «Правду». Я смотрю – на первой странице написано, что в Большом театре состоялся спектакль, на нем присутствовали члены правительства. А в списке членов Берии нет! И тут кто-то нам сообщает, что бериевские генералы исчезли.

– Улетели?

– Улетели!.. Получалось, что сдавать эту штуку некому. Ну, мы и порешили, что пусть завод доводит «изделие» и сдает его воинской комиссии, которой и полагается сдавать.

Прилетаем в Москву, и один сотрудник спрашивает меня с каким-то особым выражением: «А ваших всех отпустили оттуда?» Я говорю: «Всех. А что случилось?» Он мнется: «Ничего сказать не могу».

– И, что же все это значило?

– Черт знает, что за история!

– О ней рассказывалось когда-нибудь в печати?

– Никогда и никем. О происшедшем знали трое. Я, Игорь Васильевич Курчатов, но он умер в 60-м, тогда до рассекречивания таких вещей было далеко. Еще Харитон. Мы с Юлием Борисовичем несколько раз обсуждали, что же все-таки произошло тогда в Арзамасе-16. Нам казалось, что Берия почуял какую-то угрозу для себя. Может, и придумал захапать бомбочку, чтобы в случае чего жахнуть ею для острастки. А может, просто решил пригрозить кому надо. Он же был отменный шантажист!

– И вы сошлись на этом предположении?

– Нет, не сошлись. Все для нас осталось загадкой. А Харитон, человек очень осторожный, и сейчас твердит: «Я об этом не имею никакого представления». Ну, может быть, теперь, когда разроют архивы КГБ, глядишь, попадутся следы той истории. А может, и не попадутся.

ОТСТУПЛЕНИЕ КОРРЕСПОНДЕНТА ВОЛОДИНА

Арестовали Берию.

Я великолепно помню утро холодного 26 или 27 июня пятьдесят третьего года, когда я еще полутайно приехал в Москву из Иванова, куда был выслан после тюрьмы и лагеря. Пришел с вокзала в коммуналку на Большую Бронную, а моя полуслепая старенькая теща и говорит:

– Боря, знаешь новость, а вчера Берию посадили!..

Как закричу:

– Мария Ефимовна! Бог с вами – вы мне этого не говорили, я ничего не слышал!

– При чем тут Бог? – говорит Мария Ефимовна. – Всю ночь на улице Качалова машины гудели, чтобы выстрелов не было слышно, когда штурмовали его особняк. Охрана-то у него не сдавалась. Да ведь сегодня его портреты поснимали во всех учреждениях…

У нас на Лубянке, в камерах внутренней тюрьмы, ходили настойчивые слухи, будто любимец Сталина не гнушался собственноручно обучать своих присных умению охаживать резиновыми палками подследственных, тех, кто для него поважнее, – именно так, чтобы кровь в моче пошла.

И был этот сатрап с мелкой, птичьей, хищной, близорукой рожицей, этот член Политбюро, третий человек в правительстве, еще и руководителем атомного проекта в нашей стране.

– Анатолий Петрович, а кто еще входил в руководство проекта?

– Первым замом – Ванников Борис Львович, министр боеприпасов. Он сам в бериевской тюрьме, отсидел порядочно. Очень толковый министр. Еще Завенягин Авраамий Павлович, замминистра внутренних дел, основатель и долгий начальник горно-металлургического Норильского комбината. Ну и, конечно, Ефим Павлович Славский – министр среднего машиностроения.

– А из ученых?

– Курчатов, Капица, Семенов, Иоффе, математик Сергей Львович Соболев, ваш покорный слуга, Юлий Харитон, Зельдович, геохимик Александр Павлович Виноградов, металловед по урану и плутонию Андрей Бочвар. Вот это была главная команда. Потом, в 1946 году, Капица попал в опалу, его вывели из проекта. Семенов и Иоффе тоже перестали там работать.

– Ходили слухи, что Капица претендовал на руководство атомным проектом и Берия не потерпел этого.

– Не думаю. Там скорее были коллизии другого характера. Людей перетасовывали в связи є атомными разработками. Вот и для меня пришла неожиданная и неприятная весть – назначили директором Института физпроблем, основанного Капицей.

– Вам это было неприятно?

– Ну, конечно. На кой черт мне это надо было!.. Мы же с Петром Леонидовичем знали друг друга с Ленинградского физтеха.

– А кто распорядился?

– Берия.

– С вами посоветовался?

– У него такого обычая не было.

– А какие инструкции вам дали?

– Никаких. Институт кое-что делал по программе Курчатова. Вот мы и должны были разработать способ получения дейтерия в больших количествах. Для реакторов, для вооружения…

– Вам часто приходилось общаться с Берией при работе над атомным проектом?

– Очень редко. Первый раз – на «Маяке». Это возле Свердловска. Там строили наш первый реактор. Главным конструктором был Доллежаль. А руководил всем Курчатов. Собственно, он туда меня и затянул. Назывался реактор «объект А». И вдруг туда приехал Берия. Все, конечно, вздрогнули.

– Охраны у него много было?

– Человек тридцать. Спрашивал, как мы справляемся с делами. Ну, пожалуй, и все. Никаких, особых впечатлений не осталось. Только однажды на встрече в Кремле, пригрозил со мною разобраться.

– А почему в Кремле? Вы там случайно встретились?..

– Тогда в Кремль нельзя было случайно попасть. Пропуска, кордоны – куда там охрана нашего института, не сравнишь. Шло заседание комиссии – Ванников, Завенягин, министр химии, ученые. Обычно заседания вел Ванников, а тут нас осчастливил сам Берия. Он редко бывал – другие одолевали заботы. Генерал Махнев, его помощник как раз по нашей части, докладывает: мы назначаем товарища Александрова директором Института физпроблем.

А Берия спрашивает Махнева, будто бы меня здесь и нет (манера такая, считалась высоким тоном: есть Берия, а прочих как бы нет, одни манекены):

– А ОН (то есть я. – А.А.) знает, что ЕГО назначают и ЧТО с ним будет, если он не выполнит ТО, ЧТО МЫ от него требуем?

Махнев ответил, что товарищ Александров вроде бы все должен знать. Мне бы промолчать, но все-таки не выдержал и сказал, что все себе отлично представляю…

Ту работу, из-за которой Берия мне грозил великими бедами, мы хорошо сделали – наладили производство дейтерия. Я был в «Капичнике» директором лет восемь. А потом, когда при Хрущёве Капицу вернули в директорское кресло, меня освободили и назначили в Институт атомной энергии, замом к Курчатову. С тех пор я здесь – тридцать восемь лет.

– Вам не жалко было уходить из Института физпроблем?

– Как не пожалеть! Но с Капицей у нас сохранились приличные отношения. Он меня и на обед не раз приглашал.

А ВЫ БЫВАЛИ НА АТОМНЫХ ИСПЫТАНИЯХ?

– Институт физпроблем при вас занимался атомной проблематикой?

– Только частично. Например, Курчатов привез к нам первую бомбу и просил сделать для нее покрытие из никеля, снаружи и внутри. У нас был экспериментатор Александр Иосифович Шальников, большой спец по тонким металлическим пленкам. Вот он разработал технологию, а я ее выполнил на «Маяке», и получилась никелированная бомба. Потом в ход пошла другая технология – металловеда Займовского…

– Курчатов так прямо бомбу и привез?

– Привез. Но без начинки, конечно.

– А как она выглядела?

– Две полусферы, сантиметров десять в диаметре; с углублением в центре для заряда – плутониевого или уранового.

– Такая маленькая?

– Что значит «маленькая»?

– Ну… сколько она весила?

– Шесть–восемь килограммов.

– Анатолий Петрович, рассказывают, что во время работы над атомным проектом вокруг вас было дикое множество охранников, от которых вы никуда не могли деться.

– Было дело… Приставили охрану: трех человек из специальной службы охраны Сталина. Они постоянно нас сопровождали – Курчатова, меня, Сахарова, Харитона… Я должен был подчиняться порядку: куда бы ни ехал – только с ними.

У нас в «Капичнике» были сделаны самые первые работы над проектом атомной подводной лодки. Но Берия запретил вести эти исследования. Так и сказал: «Когда решите основную задачу – оружие (то есть бомбу), тогда можете заниматься чем хотите. А до этого не отвлекайте людей от дела». Вот, собственно, какая была установка. Только позже мы развернули морские работы. Но это было уже в Институте атомной энергии. Начали делать энергоблок для ледокола «Ленин». В 58-м году он уже пошел во льды, и лодка тогда пошла.

– Американцы все-таки вас опередили?

– Да, они сделали «Наутилус» раньше нас. Мы знали, что они ведут работы, хотя все было страшно засекречено.

– Вы пользовались какими-то научными их публикациями или данными разведки?

– К нам попадало и то и другое. Набиралось довольно много всяких сведений, но в большинстве они были отрывочны.

– Анатолий Петрович, сколько раз вы бывали на атомных испытаниях?

– Ни разу.

– А на испытаниях водородной бомбы?

– Тоже не был.

– Почему?

– По собственному нежеланию и по договоренности с Курчатовым. Я не хотел заниматься такой убийственной дрянью.

– Но вы же много лет работали над атомным проектом.

– Конечно, тут некоторая нелогичность есть. Но тем не менее…

– А фильмы вы хотя бы видели, документальные?

– Фильмы смотрел. Постойте, один раз я атомный взрыв все-таки видел. Так сказать, неофициально.

– ???

– Это было на Волге, километрах в полутораста от Астрахани. Мы с детьми и внуками проводим там обычно лето – на острове, уже лет, двадцать пять подряд. В 1991 году я там и путч пережил. Услышал по радио о ГКЧП, решил сейчас же отправиться в Москву. Но дети не пустили.

Ну а взрыв мы видели много лет назад. Отвозили детей на пароход – им пора было в школу. Рано утром пристали на моторке к берегу, и вдруг вспышка. Атомную вспышку ни с чем спутать нельзя. Она действительно «ярче тысячи солнц». Очень серьезная вещь. Потом грохнуло где-то вдали. Только позднее я узнал, что в тех местах был полигон, который теперь, кажется, закрыли.

ДЕВОЧКИ ЧЕРНОБЫЛЯ

– Анатолий Петрович, когда случилась чернобыльская катастрофа, наши официальные инстанции с самого начала преуменьшали объем поражения и последствий. Причем средства массовой информации получали определенные указания. Из Киева по телевизору показывали англичан-туристов, которые клялись, что с ними ничего не произошло, но консульские работники заставляют их переодеваться, мыться. А первомайская демонстрация, которую организовало руководство города… От кого исходило указание все пригладить, затушевать?

– Первомайская демонстрация никому и не повредила. А вот вы пробовали узнать, сколько человек действительно умерло из-за последствий Чернобыля? – Это узнать очень трудно, потому что Минздрав распорядился не ставить диагноз лучевой болезни ни живым, ни мертвым.

ОТСТУПЛЕНИЕ КОРРЕСПОНДЕНТА ВОЛОДИНА

Около указателя «Аксаковщина» (под Минском) от магистрали через роскошную рощу пошла гладкая асфальтовая дорога. У внушительной, в зеркальных стеклах, совершенно пустой проходной машина уперлась в «кирпич»: проезда нет. Вахтер, не глядя в удостоверение, махнул рукой. Охранные страсти отмерли: бывший фешенебельный санаторий Четвертого управления Белоруссии был отдан под клинику Научно-исследовательского института радиационной медицины Министерства здравоохранения. Появление корреспондента оказалось делом нелюбопытным. Взрослые пациенты были замкнуты, малословны. К счастью, девочки двенадцати-четырнадцати лет из отделения детской эндокринологии оказались словоохотливей. Хвалили добрых врачей, красивую мебель, уютные палаты и водные велосипеды на санаторских прудах – никогда на таких не катались!..

Но девчушки и врачи избегали только одного – слов о надежде. У детей, особенно у девочек были утолщены шеи – у кого больше, у кого меньше. Это особое поражение щитовидной железы, и размеры зоба зависели от дозы поражения и от количества уже полученных ими зарубежных медикаментов, дававших эффект, называемый «терапия экс ювантибус». Речь идет о специфическом лечении, которое не помогает ни в каком ином случае, а потому подтверждает диагноз.

– Все это так замазано, что до сих пор нельзя сказать, сколько истинных больных дал Чернобыль. Мне об этом говорить трудно, потому что я не медик и просто-напросто этим не занимался, но думаю, что преувеличений тоже достаточно.

– А зачем, какой смысл преувеличивать?

– Ничего не могу сказать. В этом я не специалист.

– Можете ли вы дать короткую характеристику тому, как мы сегодня смотрим на происшедшее в Чернобыле? И самое главное – что все-таки будет с атомной энергетикой дальше?

– Я убежден – атомная энергетика будет развиваться. Это не просто моя личная оптимистическая точка зрения. Без атомной энергетики не обойтись: мазута миру не хватит. Но нужно, чтобы застраховаться от аварий, существенно усовершенствовать те реакторы, которые мы ставили.

– Но ведь давно предупреждали, что защита реактора и сам реактор не совсем надежны.

– Где и кто предупреждал? Реактор считался самым совершенным. Только после аварии стали кричать: «Мы же говорили». А там не было защиты только от дурака, задумавшего отключить защиту ради своего эксперимента. Ведь у нас же в стране этих реакторов РБМК, только действующих, на 14 миллионов киловатт на разных станциях. А чернобыльский – всего на один миллион киловатт. И никогда с этими реакторами никаких крупных неприятностей не было. Дико звучит, но это так.

Помню, как рассматривался этот проект. Его выполняло конструкторское бюро академика Доллежаля. Заметили, что сделаны чересчур короткие управляющие стержни. Мы рассмотрели эту проблему подробно. И учли все замечания – когда еще до чернобыльской делали другую атомную станцию…

– Курскую?

– Да, курскую. Там мы полностью защитили реактор от неприятностей. А на следующей станции, чернобыльской, этого не сделали… Вся беда в том, что стержни были, наверное, уже изготовлены и жалко стало их выбрасывать.

Может, были и другие причины, но их как-то не видно. К сожалению, когда станцию строили, я там ни разу не побывал. Меня к тому времени сделали президентом Академии наук. И работы стало еще больше.

СМУТНЫЕ ВРЕМЕНА ДЛЯ ЯДЕРЩИКОВ

– Для вас наступили смутные времена. А сейчас, когда у нас в стране нет денег на науку, из нее начался массовый исход. Уезжают ученые, чувствующие, что они себя еще могут реализовать за пределами обнищавшей страны. На них за границей спрос. На математиков, физиков-теоретиков, ядерщиков, технологов, биофизиков. Наши в цене. Им предлагают контракты там, а здесь закрывают исследования и сворачивают производство. А ведь они могут поехать и в страны третьего мира. Увезти туда звенья технологических секретов, которые могут воплотиться именно в боеголовки.

– Если мы не удержим в своих руках ядерные секреты, материалы и технологии – возникнет огромная опасность для всего мира. Я считаю, что без насильственного пресечения здесь не обойтись. Конечно, ничего страшного нет в том, что кто-то из наших куда-то поедет, но при условии, что он человек порядочный и честный. Чего бы его не пустить, если мы в нем уверены! Пусть едет! Но все-таки с тех, кого мы выпускаем, надо брать подписку и предупреждать, что в случае чего ему могут угрожать крайне серьезные неприятности. Как иначе обезопаситься, я не знаю.

– Но за ядерные мозги предлагают хорошие деньги.

– Никакие деньги не оправдают передачи секретов.

– Сотрудники вашего института тоже получают приглашения из-за границы?

– Я теперь не обычный директор, а почетный – по возрасту. Поэтому есть дела, о которых я знаю, а об иных – нет. Вам бы поговорить с кем-нибудь из действующих руководителей.

На фото: Курчатов И.В. в 30-х годах ХХ века

Фото из архива авторов

ОТСТУПЛЕНИЕ КОРРЕСПОНДЕНТОВ

Как и было рекомендовано, мы получили разъяснения от двух действующих руководителей.

Андрей Юрьевич Гагаринский – доктор физико-математических наук, замдиректора Российского научного центра «Институт Курчатова»:

– Я не знаю случаев отъезда наших специалистов в государства третьего мира. Люди едут в ведущие страны. Сейчас у нас модно ругать себя, называть себя отсталой страной. А мы обладаем ядерными технологиями, которые интересны для самых передовых ученых.

Жизнь ядерщиков такая же, как у всех. Структурная перестройка. Конверсия. И страшный послечернобыльский синдром, из-за которого на нас смотрят, как на париев. Итог – в нашем институте финансирование в конце года было сокращено почти вдвое. Деньги просто забрали на другие нужды. А мы – ведущий научный центр. Люди бьются над тем, как им жить. Молодые уходят в бизнес. Но тем, кто уже что-то сделал в науке, – как им расстаться с интеллектуальным добром, которое они нажили?

При всем глубоком уважении к Анатолию Петровичу я не могу согласиться с тем, что можно чего-то добиться насильственно. С помощью КГБ – или как это ведомство теперь называется? – запрещать или ограничивать выезд? Так можно договориться до колючей проволоки. Но не та теперь жизнь в стране. Надо помогать людям зарабатывать деньги здесь. Чтобы можно было получать зарплату и в рублях, и в долларах. И иметь возможность жить по-человечески.

Когда мы командируем сотрудника за рубеж, то держим для него место, рассчитываем на него, на его новый опыт. Иногда, контракты продлевают, но все делается по-человечески. Хотя бывает всякое.

Один специалист из нашего института поехал в Германию, в Карлсруэ, для совместной работы. Получил всю информацию, на которую рассчитывал, передал нашу, освоил все, чему там учили, и решил остаться. Фирма отказалась оставить его у себя. Кто он? Политэмигрант? Какой он в нынешних условиях политэмигрант. Он не смог найти себе работу ни на фирме, ни вообще в Германии. Ибо он человек, который нарушил контракт, им подписанный. Нарушил честное, слово. Последнее, что я о нем слышал, – он искал работу где-то в Южной Африке. И все-таки согласитесь, что естественнее, когда человек безбедно живет дома. Уезжает и приезжает обратно.

– А из стран третьего мира ваших сотрудников приглашают?

– Из нашего института нет. У нас есть связи с Ливией, Южной Кореей, Индией, но это чисто коммерческая деятельность. Налаживаются научные и коммерческие контакты с Сирией и Китаем. Мы ищем заказы. Деньги нужны, понимаете. Но все это из другой оперы, не из той, что вас интересует.

А что до ваших тревог, то существует договор о нераспространении ядерного оружия, и он многих сдержал, за эти годы. Надо четко понимать, что здесь не научная, а политическая ситуация – самое главное.

Виталий Иосифович Гольданский – академик, директор Института химической физики:

– Поставим точки над «I». Пока в страны третьего мира от нас никто не уехал и технологических секретов не увез. Но это может произойти в любой момент. Это во-первых.

Во-вторых. Для создания ядерного оружия – типа хиросимской бомбы наши специалисты и секреты не нужны. Все это давно уже вопрос техники. И потому такое оружие, увы, видимо, есть у нескольких стран третьего мира.

В-третьих. Опасна утечка технологических секретов ядерного оружия второго и третьего поколений.

Второе поколение – это термоядерное оружие, которым, возможно, уже владеет Израиль, там сильные ядерщики, и соседи этой страны не случайно проявляют известную опасливость. Орущие третьего поколения, разрабатывалось, в частности, по программе СОИ. Оно направленного действия, трансформирующее ядерный взрыв в излучение, способное одномоментно вывести из строя все электронные, в том числе компьютерные, системы «противника».

С прекращением противостояния сверхдержав программа СОИ актуальность утратила, но проблема расползания ядерных технологий не исчезла.

Решения возможны только политические.

ТАЙНЫ АКАДЕМИЧЕСКОГО ДВОРА

– Анатолий Петрович, судя но некоторым публикациям, у вас были сложные отношения с Андреем Дмитриевичем Сахаровым.

– Ничего особенного в них не было. После смерти Курчатова учредили медаль в его память, создали комиссию, которой поручили присуждать эти медали. Меня сделали председателем комиссии и по моему же предложению ввели в ее состав Сахарова, потому что он был лучшим знатоком всех этих оружейных дел.

У Сахарова было два периода в его жизни. Первый – с первой женой. Они жили в Москве рядом с институтом, но еще подолгу и в Арзамасе-16. Его жена была очень привлекательная, общительная. Мы к ней относились очень хорошо. Потом она умерла. И через какое-то время появилась новая жена, Елена Боннэр. Она мне не очень понравилась. Сахаров стал страшно активный. Раньше он такой активностью не обладал.

– Его книгу «О стране и мире» вы читали?

– Почти всю прочитал. Но я с Андреем Дмитриевичем довольно скоро разошелся. Он вышел из комиссии.

– Некоторое время назад журнал «Огонек» опубликовал письмо Андрея Дмитриевича Сахарова, которое он написал вам в 80-м году, сидя в Горьком. Из этой публикации не ясно, ответили ли вы на его письмо.

– Вот вы говорите, «сидя в Горьком». Довольно много людей живут в Горьком и не считают это местом ссылки. Или возьмите Арзамас-16 – это куда более глухое место.

– Но ведь то была же официальная ссылка, принудительное поселение.

– Это верно, поселение было принудительное. Насколько помню, я тогда в Совет Министров обратился. Мол, надо бы Сахарова освободить от такого принудительного пребывания. Но не могу сказать, что приложил все силы на эти хлопоты. Мне была не очень понятна его позиция. Но мы настаивали на сохранении Сахарова в составе Академии. Между прочим, по этому поводу у меня был довольно серьезный разговор с Устиновым, который впоследствии занял по отношению к Сахарову более благоприятную позицию.

– Тогдашние начальники настаивали на исключении Сахарова из Академии?

– Поднимали такой вопрос, но не настаивали. Я считал, что исключать Сахарова из Академии ни в коем случае нельзя. И наша позиция пересилила.

– Вот это очень интересно – во все времена Академия умудрялась сохранять свою независимость. В критические моменты ее члены умели сплачиваться отстаивать то, что считали действительно важным. Но вы, многолетний ее президент, скажите, как Академия изнутри реагировала на постороннее и порой некомпетентное вмешательство? Была ли она защищена, например, от Отдела науки и учебных заведений ЦК, который возглавлял Трапезников?

– С его стороны я никакого давления не ощущал. Конечно, были сложности, что-то из наших дел постоянно кому-то не нравилось. То Ванникову, то Трапезникову. Но и нам, бывало, не нравилось их поведение, их правила игры. Они практически прервали наши связи с зарубежными коллегами. Госбезопасность боялась, что секреты уйдут за кордон. А мы видели, что некоторые работы у нас стопорятся, потому что главные разработки идут как раз за рубежом. Вычислительная техника особенно сильно у нас пострадала.

– Лично вы на себе ощущали давление?

– Бывало. Особенно в период выборов. В конечном счете всегда был контроль, и не только контроль, следовали правительственные указания какие идеи надлежит развивать. Но никогда не было такого, чтобы вдруг – ну, кроме лысенковских дел – какие-то направления в науке закрывали, потому что правительству они неугодны.

– Можно ли так вас понять, что выполняя правительственные установки, Академия работала в основном на ВПК?

– Это не так. Военные разработки занимали в Академии только четверть всех работ. Если посмотреть на другие страны, то, по-моему, там дело обстояло так же. Но, естественно, военно-промышленный комплекс внимательно следил, чтобы все шло, как записано в планах. Да и мы сами чувствовали за это ответственность – очень серьезную.

– Верхи корректировали ваши программы сильно?

– У меня с Устиновым бывали довольно серьезные разногласия. Но, тем не менее, мы всегда приходили к какому-то соглашению. Он боялся того, чтобы дело определялось именно его решением. Потому что результаты могли быть такими, что потом придется раскаяться. Он старался пойти на мировую, как-то ладить. И это всегда бывало честное согласие.

– После Устинова вы знали тех, кто возглавлял ВПК? Смирнова, Бакланова?

– Конечно.

– Как складывались ваши отношения?

– Вполне прилично.

– Анатолии Петрович, сейчас стало широко известно, что сотрудники самых разных команд: от Телерадио до МИДа – были людьми КГБ. Скажите, много ли таких было в Академии наук?

– Не думаю, чтоб очень много, но, вероятно, были.

Интервью 1992 года.

Автор: Вера ЧЕРНИКОВА
Совместно с:

Оставить комментарий

Войдите через социальную сеть

или заполните следующие поля

Получить уведомление о новых комментариях к статье по почте

Возврат к списку

Если вы столкнулись с несправедливостью или хотите сообщить важную информацию или сняли видео, которое требует общего внимания:

«Совершенно Секретно» - Международный ежемесячник расследований. Издаётся с 1989 года. Основатели - Юлиан Семёнов и Артём Боровик. Газета и сетевое издание «Совершенно Секретно» - свидетельство о регистрации ЭЛ № ФС 77-79634 от 25.12.2020 г.

E-mail редакции: sovsek@sovsek.com

Тел./факс редакции: +7 (499) 288-00-72

Whatsapp: +7(985)189-28-20
Viber: +7(985)189-28-20
Telegram: +7(985)189-28-20

Рекламный отдел:+7 (499) 288-00-72

reklama@sovsek.com

Отдел распространения: +7 (499) 288-00-89

sales@sovsek.com

*Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации:

«Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА),«ИГИЛ», «Джабхат Фатх аш-Шам» (бывшая «Джабхат ан-Нусра», «Джебхат ан-Нусра»), Национал-Большевистская партия (НБП), «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Свидетели Иеговы», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Артподготовка», «Тризуб им. Степана Бандеры», «НСО», «Славянский союз», «Формат-18».

18+

Учредитель: ООО «Совершенно Секретно Трейд».
Юридический адрес: 360051, Кабардино-Балкарская Респ., г. Нальчик, ул. Пачева, д. 36
Почтовый адрес: 127247, г. Москва, а/я 72.
Генеральный директор: Андрей Кораблин.

Copyright (c) 2010-2023
ООО "Совершенно Секретно Трейд". Все права защищены.
Свидетельство о регистрации ЭЛ № ФС 77-79634 от 25.12.2020 г., выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций.

Политика конфиценциальности и Согласие на обработку персональных данных

ДОБАВЛЕНИЕ ПРЕСС-РЕЛИЗА :

Представители компаний могут самостоятельно разместить пресс-релиз на портале sovsekretno.ru. Данный вид размещения информации доступен для партнеров в двух форматах: бесплатно и на платной основе.

Правила размещения пресс-релизов:

Пресс-рели́з — информационное сообщение, содержащее в себе новость об организации (возможно и частном лице), выпустившей пресс-релиз, изложение её позиции по какому-либо вопросу.

Требуется регистрация на сайте.

Необходимо внимательно заполнить все поля формы на странице «Добавить пресс-релиз» и нажать кнопку «Отправить». После отправки ваш пресс-релиз будет проверен модератором и опубликован на сайте.

Требования к публикуемым пресс-релизам:

К бесплатной публикации на сайте принимаются только пресс-релизы. Произвольные и коммерческие статьи к бесплатной публикации не принимаются.

Пресс-релиз должен быть посвящен конкретному событию. Не допускается публикация текстов, несущих лишь рекламную информацию.

Пресс-релиз, который содержит большое количество орфографических и синтаксических ошибок не публикуется.

Не публикуются плохо оформленные (нечитаемые) пресс-релизы: сплошной нечитаемый текст; текст, без разбиения на абзацы; злоупотребление форматированием; чрезмерное количество ссылок в тексте.

В случае нарушения одного или нескольких правил, редакция оставляет за собой право не публиковать пресс-релиз на сайте.

Технические требования к тесту пресс-релиза.

Объем – до 3000 знаков. Допустимый минимальный размер изображения в тексте пресс-релиза - 240x150 px, для анонса пресс-релиза на главной странице – 80Х50 px, допустимые расширения: jpg,jpeg,gif,png, максимальный размер файла: 2 мегабайта.

Бесплатное размещения материалов в разделе «пресс-релизы» на нашем портале:

Оперативный доступ ко всей аудитории SOVSEKRETNO.RU. Размещение контактной информации о вашей компании в текстовом формате. Анонсирование актуального пресс-релиза в рубрике, соответствующей виду деятельности вашей компании. После завершения актуального срока размещения, материал о вашей компании будет доступен в архиве пресс-релизов.

Платное размещение пресс-релизов:

По вопросам коммерческого размещения пресс-релизов, статей, новостей, фото/видео и других инфоматериалов: Тел.: +7 929 604 35 54, е-mail: pr@sovsekretno.ru

Не хватает прав доступа к веб-форме.

Сайт использует файлы cookie, что позволяет улучшить его работу. Использование cookie предполагает сбор информации о вас технического характера, в частности IP-адрес региона вашего местоположения и другую информацию. Продолжая пользоваться сайтом, вы соглашаетесь с политикой конфиденциальности, а также даете согласие на обработку своих персональных данных.

АКАДЕМИК АЛЕКСАНДРОВ

Комментарии

Оставить комментарий

18+