Автор: Андрей КОШИК Совместно с:
09.07.2014
Кто и за что воюет на стороне непризнанных республик юго-востока Украины
На момент подписания этого номера в печать украинские власти сообщали, что взяли под контроль Славянск и Краматорск и что основные силы ополченцев сосредоточились сейчас в Луганске и Донецке. Ополченцы самопровозглашенной республики знают, что Нацгвардия берет их в кольцо. Знают, что Россия не введет войска. Знают, что не хватает командиров и техники. Но остаются на позициях. О настроениях в их рядах – в репортаже Андрея Кошика.
На последний месяц в столице Луганской народной республики я был трижды. Каждый раз на ближайшем пограничном посту «Изварино» – одном из немногих, контролируемых ополченцами, – и в самом Луганске видел совершенно разный настрой как у ребят, взявших в руки автоматы, так и у местных жителей: от радостей первых побед до недоумения по поводу слабой поддержки России. Сегодня измотанные ополченцы готовы остервенело сражаться, потому что знают – их не оставят в живых.
На посту «Изварино» я оказался через сутки после того, как ополченцы выбили украинских пограничников. Двухэтажное здание еще украшали трезуб и надпись желтым по голубому «Україна». Сейчас, к слову, ополченцы перевесили аршинные буквы на пророческое «Руїна».
По обе стороны от поста на пригорках остались выкопанные ячейки для бойцов, примитивные укрепления из фанеры и шифера. Тут же вперемешку валялись сорванные нашивки и погоны, закопченные на кострах кружки, ящики из-под боеприпасов, в углу одного из укреплений потертая бумажная иконка… Нашли даже схрон продуктов – присыпанные землей коробки с рыбными консервами и тушенкой, с помидорами, сосиски в вакуумной упаковке. Все найденное тут же выносят на площадку перед постом. Разбирают патроны, гранаты и оружие, ведь некоторые пришли в ополчение прямо из дома с охотничьими двустволками.
СТАТЬ ГЕРОЕМ
Среди ополченцев немало ребят из России и тех, кто успел пройти Крым. Виктор – невысокий русый парень из Владивостока – представляется «русским офицером». Служил в армии, «за дело» ударил старшего по званию, разжалован. Приехал сюда – «спасти всех, кого смогу».
С волнением в голосе рассказывает: «Есть ультрики, так называемые, это бывшие зэки из того же Львова, которым поставили условие – мы вас выпускаем, а вы режете всех. У них руки развязаны, их натравливают на нас».
В лесу около одного из поселков вместе с товарищами обнаружил женщину и пятерых детей с перерезанным горлом. Правда, в самом Луганске о зверствах «правсеков» ничего не слышали, даже жители ближайших к границе поселков не делятся такими садистскими историями.
Во время последней поездки, накануне минометного обстрела погранпоста «Изварино», подвозили коренастого новичка с припухшим от выпитого лицом. 21-летний Марат Тляшев на войну поехал автостопом – сам из Воронежа, где «работы нет, заниматься нечем». Отслужил во внутренних войсках, за год трижды дали пострелять из автомата. Из документов только справка, отсидел за пьяный угон машины, паспорт получить не успел. «На подвиги», как говорит сам, потянуло после выпуска новостей, в котором показали, как Нацгвардия убивает детей, а женщины берут в руки оружие. Таких ребят из депрессивных городков, перебивающихся случайными заработками, от бесперспективности потерявших вкус к жизни, но в военном отношении служащих разве что «мясом», среди россиян, перебравшихся на сторону ополченцев, немало. Дома их не ждут ни крепкая семья, ни хорошая работа. На страницах их социальных сетей главные фото – армейская служба и праздничные «поляны» с крепким спиртным и дешевой колбасой. Российское телевидение дало им призрачную надежду стать героями.
Белыми воронами кажутся интеллигентные парни, приехавшие, словно в испанские интербригады, воевать с фашизмом. Всеволод Разумный попал к ополченцам из Киева. Этой зимой вместе с товарищами сопротивлялся Майдану, расклеивал листовки. Когда Майдан победил, уехал в Минск. Через Россию добрался до ополченцев, на посту первый день. «Видел с самого начала, какие флаги, какая символика, какие люди приходят на Майдан. Это откровенно неонацистская партия «Свобода», это УНА-УНСО, «Социал-национальная ассамблея», профашистские «Удар» и «Батькiвщина». Я знаю, что самые реакционные, самые темные силы, которые были на Украине, сейчас пришли к власти», – объясняет киевлянин свой выбор.
Местные ополченцы – в основном мужчины среднего возраста. Большинство когда-то служили срочниками, но с оружием учатся обращаться заново. При мне один из ребят случайно разрядил оставшиеся в автомате пули, прошив ограждение поста и чудом не попав в товарищей. Которые затем долго спорили, нужна ли смазка на пружине автомата или ее нужно вытирать… С добровольцами из России – та же беда.
Фото автора
КОГДА СЛЫШНО ВОЙНУ
Местные целыми семьями, включая мужчин, массово переходят в Россию и обратно, на Украину. Наши каналы этого не показывают, но потоки беженцев вполне сопоставимы – в не меньшем, чем на российский Юг, количестве жители Донецка и Луганска едут к знакомым на Украину, многие перебрались в курортный Бердянск.
И это вызывает презрительное недовольство ополченцев. «Женщины остаются дома, уму непостижимо, воевать с нацистами или не дать им ограбить дом, а мужчины, вполне способные защитить семью, собирают вещи и уходят в Россию. Таких каждый день сотни, это только на одном пункте. И они называют себя «беженцами», потом вернутся за орденами и медалями», – негодует Виктор. Действительно, за несколько часов, которые я провел на посту, через границу перешли трое мужчин, оставивших на украинской стороне провожавших их жен и дочек. «На заработки», – словно извиняясь, объяснил один из них.
Пообщавшись с рядовыми жителями Луганска, понимаю, в чем дело. Значительная часть горожан просто не видят идеи, во имя которой стоит взяться за оружие. Они хотят мира, спокойной работы, но не будут рисковать жизнями. Среди луганчан, оказавшихся под массированным огнем как украинской, так и российской пропаганды («украинские каналы наполовину не договаривают, а российские наполовину привирают» – шутят местные), есть небольшая часть сторонников единения с Россией, главным аргументом для которых служит ностальгия по СССР. Небольшая часть – за Киев, несколько раз на улице чуть с кулаками не набросились, узнав, что я российский журналист. Но большинству неинтересны политические разборки, им важна работа шахт и заводов, на которой держится их более чем скромная стабильность.
Луганск, оказавшийся на полуосадном положении, пустеет на глазах. Даже в выходной непривычно – многополосная дорога без машин, редкие прохожие. Пустота контрастирует с оставшимися от прежней жизни яркими витринами и большими зданиями. Но город живет. Работают рынки, кафе, открыты пункты обмена валют, и даже ПриватБанк, поют уличные артисты, около гостиницы можно встретить продажных женщин. Ходят одинокий трамвай и маршрутки. Таксисты (по городу – 50 гривен) охотно делятся, что самыми частыми клиентами в опустевшем Луганске становятся журналисты. Представители СМИ заняли чуть ли не целый этаж гостиницы, можно встретить съемочные группы из Франции, Японии, Германии…
Цветочницы расставили пластиковые вазы с местными розами – по 5 гривен за штуку. Тут же, в картонных коробках, разложены помидоры (18 гривен за кило), картошка и огурцы (по 10 гривен), отходящая клубника (30 гривен). С гривнами здесь вообще путаница. Когда в соседнюю Ростовскую область массово пошли беженцы, в приграничных российских городах привычный курс украинской валюты – 3,5 рубля за гривну – снизился до двух рублей, некоторые дельцы вообще меняют один к одному. Если на 100 гривен в Луганске можно пообедать в кафе, то на российской стороне 100 рублей разве что на пирожок с чаем хватит. Беженцам деваться некуда, соглашаются. В самом городе рубли охотно принимают по курсу от 3,4 до 3,6 рублей за гривну.
На центральной улице, скорее по привычке, прямо на газонах расставляют свое творчество художники. Тут же плетеные корзины, поделки из камня и керамики, фенечки, чуть дальше зоорынок с редкими даже для России породами щенят и котиков. Покупателей почти нет.
О близкой войне, помимо опустевших улиц, напоминают баррикады перед администрацией и бывшим зданием СБУ. На уложенных в шесть рядов покрышках и мешках с песком растянули простыни с черными надписями «Одесса, Луганск скорбит с тобой!», «Нет «свободовской» свободе!», «Тягнибок, твоя Украина на коленях», «Почему у геев больше прав?», «Юля, ковыляй потихонечку». Дежурящие тут ополченцы фотографироваться и давать интервью не любят – у многих, как они говорят, «на вражеской территории» семьи. Среди тех, кто может открыто общаться с журналистами, Виктор Алимпиев. «Лично не раз был на границе с Россией – мужики здоровые, призывного возраста, бегут в Россию. Наверное, решили перестраховаться – пускай другие воюют. У меня есть бывшие друзья, которые только сидят на диванах и рассуждают, как лучше сделать, так называемые диванные войска», – отвечает ополченец на вопрос о позиции местного населения.
Ополченцы выполняют и функции самоустранившейся милиции. На посту рассказывают, как задержали двух наркоманов, пытавшихся взломать банкомат. Луганчанин Сергей Ионин, подвезший меня от границы, поведал такую историю: поймав пьяного за рулем, ополченцы возвращают машину лишь при условии – построить баррикаду из 300 мешков с песком. Хочешь – ворочай мешки сам, хочешь – нанимай рабочих, зови друзей, но будь добр укрепить несколько метров перед блокпостом. Говорят – помогает, пьяных на дорогах стало меньше, чем в первые дни самопровозглашенной республики. Как стало меньше в разы и машин.
Засевшие в разгромленной районной администрации руководители не только рядовым жителям, но и ополченцам остаются неизвестны, а потому не пользуются авторитетом. Министры обороны меняются чуть ли не после каждого боя. Но командиры отрядов подчиняются им лишь формально. При этом каждый действует, фактически, по собственному усмотрению, в лучшем случае связывается по рации с соседями. Имен здесь нет, поэтому на слуху лишь позывные наиболее известных командиров – «Леший», «Змей», «Сокол». В отрядах, где, к слову, строжайший сухой закон, не допускают мародерства. Зато «гражданские» коменданты, зло передают друг другу ополченцы, грузовиками сдают гуманитарную помощь в свои же магазины. Со дня провозглашения республики цены взлетели, вместе с долларом, чуть не вполовину, а зарплаты и социальные выплаты остались теми же. Куда идут деньги от продолжающих работать заводов и шахт, тоже неизвестно.
ХОЗЯЙСТВО ПОД ОБСТРЕЛОМ
Если в первые дни после перехода поста «Изварино» местные жители, ежедневно курсирующие в Россию и обратно, боязливо протягивали каждому мужчине в камуфляже синий украинский паспорт, сейчас с ребятами перезнакомились, поддерживают их. Оставшиеся в Изварино и соседних поселках привыкли жить «под войной» – перестрелка здесь не прекращалась и в дни объявленного Президентом Украины Петром Порошенко перемирия. Артиллерийские раскаты слышны и на российской стороне – в Донецке Ростовской области.
Правда, война не останавливает местных от переходов границы – страшно на украинскую сторону возвращаться, но там хозяйство, дома, куры и гуси. Если в дни, пусть и декларативного, перемирия в Россию шли сотни человек – пограничники не успевали всех хотя бы бегло проверить, очередь мамочек с малютками на руках стояла по два-три часа, то сейчас граница пустая. Все, кто хотел, определился, на какой он стороне.
Во второй раз в Луганск я попал накануне окончания перемирия. И на посту «Изварино», и в самой столице республики ополченцы смотрели в будущее без оптимизма – никакого перемирия нет, каждый день происходят перестрелки, Киев использует его как маневр для переброски войск. Ребята знали, что их окружают. Знали они, что защитить некому, кроме самих, – техники, переброшенной с российской стороны, крайне мало. Но они остались. И при взгляде на эти простые лица, искренние глаза обычных монтажников, водителей, металлистов с донбасских заводов оторопь берет от рокового отчаяния тех, кто встал на пути Национальной гвардии. Они добровольно гибнут за свои семьи на границе с Россией.
Автор:
Андрей КОШИК
Совместно с:
Комментарии