НОВОСТИ
Генштаб отправил в запас призывников, достигших 27-летия до 2024 года
ЭКСКЛЮЗИВЫ
30.01.2024 20:29 НЕ ЗА ЛЮДЕЙ
91222
12.12.2023 08:43 ПОЙМАТЬ МАНЬЯКА
21861
02.11.2023 08:35 ТРУДНОЕ ДЕТСТВО!
22667
16.10.2023 08:30 ТЮРЕМНЫЕ ХРОНИКИ
25284
13.10.2023 09:14 КОВАРНЫЙ ПЛАН
23598
sovsekretnoru
Павел Гусев: «Меня можно убить, главное, чтобы газету не убили…»

Павел Гусев: «Меня можно убить, главное, чтобы газету не убили…»

Павел Гусев: «Меня можно убить, главное, чтобы газету не убили…»
Автор: Алексей БОГОМОЛОВ
Совместно с:
08.04.2014

Павел Николаевич Гусев – человек, роль которого в развитии отечественной прессы переоценить невозможно. Его стаж работы в одной газете в качестве главного редактора – тема для Книги рекордов Гиннесса

  Он руководит «Московским комсомольцем» уже больше тридцати лет. И сделал эту некогда малотиражную газету основой для влиятельной и занимающей солидное место среди средств массовой информации медиагруппы. А еще он по-настоящему государственно мыслящий человек, побывавший и министром, и руководителем важнейших общественных организаций, главная из которых для него – созданный им Союз журналистов Москвы.

Признаюсь читателям, в самое горячее время – в начале девяностых – мне пришлось поработать у Гусева, и я вспоминаю эти годы с некоторой ностальгией. Те времена дышали ощущением свободы и демократии, поскольку нам это было в новинку. Адреналина тоже было в избытке, особенно когда газету посещал отряд общества «Память» или обстреливали автоматчики с крыши дома напротив. Вот об этих старых временах и новых реалиях я и решил поговорить с Павлом Николаевичем.

Когда Ельцин взял в руки «МК», я подумал: все, конец


– Павел Николаевич, вы стали редактором «МК» еще при Андропове. Как это было, кто выдвигал и утверждал кандидатуру?
– Я пришел на работу в «МК» в конце мая 1983 года. Рекомендовали меня горком и обком комсомола, а основное решение принималось МГК КПСС.
– А какой тираж у газеты был тогда?
– От 60 до 70 тысяч.
– Насколько я помню, в начале и середине девяностых вы подняли тираж до двух миллионов. Вам было легче управлять газетой, когда тираж был 60 тысяч или когда он стал в тридцать раз больше?
– Управление газетой не зависит от тиража. Массив читателей, конечно, заставляет держать газету в тонусе и укреплять, расширять читательскую аудиторию. Различия были прежде всего в финансовом плане. В советское время, до начала девяностых годов, мы содержались и контролировались Управлением делами горкома партии и входили в его структуру. Мы получали дотационные деньги, а все, что зарабатывали, отдавали именно туда. У нас был утвержден бюджет, и в финансовом смысле мало что могло меняться.
– А когда ситуация стала другой?
– Когда мы вышли на самостоятельный путь и стали сами работать с финансами. Тогда рост читательской аудитории, конечно, давал и рост рекламы. И та реклама, которая пошла в начале девяностых, дала возможность стать нам на ноги.
Легче работать или нет зависело и зависит от того, насколько свободно и творчески ты можешь работать в газете. В СССР существовала стопроцентная цензура. В этом здании, в кабинете № 716, сидел цензор, который читал все наши полосы.

А в восемь часов утра приходила разнарядка, что на какой полосе должно стоять, где материалы пленума, где выступление Андропова, где партийные и государственные решения. И, исходя из этой схемы, мы уже в оставшийся объем втискивали комсомольскую тематику, развлекательные материалы и так далее. А поздно вечером цензор ставил печать и расписывался. И дальше ответственность с меня снималась. По сути дела, цензор за все и отвечал. Он должен был гарантировать, что мы выпускаем стопроцентно идеологически выдержанную газету. И это в определенной степени давало спокойствие.

– А когда цензуру отменили? Я помню, что вроде бы в августовские дни 1991-го…
– Да, как только мы стали жить в новой России, где-то со второго или третьего дня цензоры перестали запрашивать наши материалы.
– То есть при Горбачеве, несмотря на объявленную гласность, цензура активно работала?
– Конечно, она была, существовал Главлит… Но отмена цензуры – это палка о двух концах. Когда кончилась «гласность» и началась «свобода слова», то все это превратилось во вседозволенность. Истосковавшиеся по приключениям и по свободе высказываний журналисты тогда лепили все, что хотели. В 1991 году был принят закон о СМИ, но он только закреплял свободу слова и положение независимых СМИ.
– В этом была большая роль Бориса Ельцина…
– Ельцин относился очень положительно к свободе слова, к свободе средств массовой информации. Он вообще был за это. Помню, когда он еще только пришел в Москву первым секретарем горкома партии, в этот короткий период времени он собрал совещание у себя в кабинете. Я был впервые туда приглашен. Скажу честно, я думал, что будет каюк, в лучшем случае – серьезная выволочка, ведь мы уже тогда выступали довольно резко. А он еще вдруг берет в руки газету, разворачивает ее. Я смотрю, а это «МК»! Ну, я подумал, что это последние секунды моего существования в должности главного редактора. А он вдруг неожиданно говорит: «Вот какую нужно делать газету! Яркую, живую многообразную, с самыми актуальными темами, острыми высказываниями и различными позициями». И сказал, что всем эту газету рекомендует. Вот тогда я понял, что в государстве есть люди, которые могут системно поддерживать СМИ.
– Но ведь и вы поддерживали Ельцина…
– Мы поддерживали Бориса Николаевича даже тогда, когда его, по сути дела, изгнали из МГК КПСС. Тогда все средства массовой информации, в том числе и московские газеты, начали его клеймить, вываливать весь негатив. Я же отказывался публиковать по Ельцину что-то отрицательное.
– А как же партийная дисциплина? Как вам это удавалось? Ведь и партийное руководство было, и цензура, о которой мы говорили…
– Мы вообще ушли от этой темы. И в тех обстоятельствах это была единственная возможность себя не макать в грязь и Ельцина, человека, который нам доверял, не оскорблять и не унижать.
– Когда Борис Николаевич стал президентом, «МК» в его окружении нравился отнюдь не всем, правда?
– Ну и что? Я – не стодолларовая бумажка, чтобы всем нравиться. Но при Ельцине любой чиновник боялся даже слово сказать о том, что он как-то хочет повлиять на средство массовой информации. Борис Николаевич поставил вопрос так, что СМИ были свободными от произвола чиновников, что те ни в коем случае не могли давать указания журналистам. Это было золотое время российской журналистики, когда нас реально называли четвертой властью. К нам прислушивались, на нас реагировали. Да, кто-то ненавидел, кто-то не любил. Но угрожать нам закрытием или чем-то еще… Этого просто не могло быть

На фото: Лужники, 1992 год. Большинство из участников игры уже сошло с политической сцены. Но не Гусев.

(Фото из архива Алексея Богомолова)

 

Если бы я боялся, то давно ушел бы из этого бизнеса


– Угрозы, насколько я помню, были тогда с другой стороны. Вас, с совсем не дружественными намерениями, посещала группа членов общества «Память», были и трагические события, связанные с гибелью Димы Холодова…
– Это немного другие вещи. Тогда и криминал, и националисты, и различные группировки, связанные с бизнесом, делали все для того, чтобы решать проблемы с журналистами доступными им средствами. Путем убийства, угроз. Но не было того, что существует сейчас, когда какой-нибудь чиновник может пренебрежительно относиться к средству массовой информации и не реагировать на острые публикации, когда он может уничижительно говорить с журналистами.
– Чиновники тогда реагировали на журналистские расследования тем, что журналистов убивали?
– Тогда было другое время. Чиновники – меньше, а олигархи и бандиты – больше действовали против журналистов самыми криминальными методами, избивали, калечили, расстреливали, взрывали. И Листьев, и Холодов, и другие стали жертвами. Это был период становления экономики, когда в бизнес пришел криминал и в день было по два-три заказных убийства только в Москве. Человеческая жизнь тогда стоила очень недорого.
– Я помню, что, когда мы с вами разговаривали здесь, в «МК», сразу после похорон Димы Холодова, вы на мой вопрос: «А вы не боитесь, что вас убьют?» ответили: «Да убьют меня – и хрен со мной, главное, чтобы газету не убили!» Неужели не страшно было?
– Если бы я боялся, я бы давно ушел из главных редакторов или из этого бизнеса, потому что он во все времена был опасен. Другое дело, что можно уйти в нем в тихую и спокойную газету. И пожинать там государственные гранты…
– Или гранты Госдепартамента…
– Или гранты других организаций. И поверьте, довольно трудно делать газету, которая находится вне зависимости от каких-нибудь структур, включая государственные.
Каждый человек боится смерти, прошу прощения за пафосность, но если у тебя есть газета, дело, если есть команда, то ты не думаешь, что можешь погибнуть. Зато своей работой ты можешь предотвратить какие-то преступления, в том числе и в отношении тебя.
– А вам напрямую угрожали бандиты или другие структуры?
– В открытую почти нет.
– Только намекали?
– Только намекали. Впрочем, нет, были две или три открытые угрозы в середине девяностых. Люди были из очень-очень крупного бизнеса, тесно связанного с государственными структурами. Я тут же подавал заявления в Генпрокуратуру и МВД. И все этим заканчивалось, с этими людьми проводили там профилактические беседы.
– Я помню, двадцать лет назад у вас был юбилей, и на вечере по этому поводу в ресторане Дома журналистов появился Отари Квантришвили…
– Он не сам по себе появился, я его лично пригласил.
– Квантришвили, провозглашая здравицу в вашу честь, говорил, что будет и вас, и газету защищать, а на следующий день у Краснопресненских бань, в трехстах метрах от «МК», его застрелили…
– Да. И мой заместитель Петр Спектор должен был в тот день вместе с ним идти в ту самую баню, он его приглашал…
– Квантришвили тогда был фигурой неоднозначной…
– Вообще-то есть много неоднозначных людей. Дело в том, что, когда на нас напала «Память», Ота-ри Квантришвили позвонил первый и сказал мне: «Можно я сделаю маленькую публикацию в «МК»? Я удивился: «Зачем?» – «Я тебя очень прошу, дай мне такую возможность!» Я разрешил. Он говорит: «Можно я продиктую всего несколько строк?» И продиктовал довольно ломаным языком короткий текст примерно такого содержания: «Я хотел бы заявить всем, что Павел Гусев – мой друг и я очень не люблю, когда моих друзей обижают». И это было опубликовано. Буквально через два дня руководитель «Памяти» Васильев позвонил и извинился, а мы забыли о сущестовании этой организации.
– Тогда, в 1992 году, Квантришвили был больше известен как общественный деятель…
– О криминальных делах Отарика в полном объеме я узнал гораздо позже. А тогда я знал, что он спортсмен, что вокруг него группируются разные люди, но особого значения этому не придавал

На фото: Не каждый главный редактор мог так запросто гулять с третьим человеком в стране. Павел Гусев и Егор Строев. 1999 год

(Фото Алексея Богомолова)

 

Чиновники убивают прессу, толкая людей в Интернет


– Сейчас сами понятия свободы и свободы прессы стали несколько размытыми. Блоги, социальные сети считаются чуть ли не средствами массовой информации…
– Воспринимать всякие блоги и твиттеры как СМИ – это абсолютная ошибка! Во-первых, социальные сети, блоги и все, что связано с Интернетом, это не есть средства массовой информации. Это средства массовой коммуникации, не более того. Наверное, каждый попадал в Интернете на непроверенную, а часто просто ложную информацию, даже в публикуемых там справочниках и документах. Половина объема Интернета – это порнография и эротика, игры в покер, виртуальные казино, соцсети, в лучшем случае – компьютерные игры. Но это все система массовой коммуникации.
– А какова доля средств массовой информации в Интернете?
– 12–14 процентов от общего потока. В России постоянных пользователей сети – сорок миллионов человек из ста сорока миллионов жителей. С новостями средств массовой информации посредством Интернета знакомятся, таким образом, всего не более десяти миллионов человек. А постоянно следят за новостями – 7–8 процентов. Все остальное, блоги и посты, – это от лукавого! Никакого отношения к журналистике это не имеет. Никакой ответственности перед обществом, перед законом они не несут. Факты часто бывают непроверенные или просто подтасованные, оскорбления, мат-перемат…
– Зато они быстро обо всем сообщают.
– Когда у человека понос – это тоже очень быстрое освобождение кишечника. И когда он два пальца в рот засовывает – тоже все происходит очень быстро. Но это не значит, что таков естественный процесс. Быстрота – это не точность, не квалификация, не талант и не творчество. Это не называется  журналистикой! 
Глубочайшая ошибка некоторых наших чиновников – считать блогеров за неких личностей, что-то значащих для информационного пространства. Да, есть среди них талантливые люди, но это – большая редкость. Основная масса – это те, кто не может самовыражаться иным путем.
Я приведу пример: в советские времена к нам в редакцию каждый день приносили по несколько мешков почты, и несчастный отдел писем – в нем работало человек пятнадцать – ее сортировал и читал. 99,9% этих писем, выражаясь журналистским языком, писали «чайники». Блогер – это тот же «чайник», у которого разум возмущенный кипит, и он хочет самовыразиться потоком сознания. Что-то где-то услышал, решил оценить – и вперед! А талантливо это или нет, соответствует ли действительности – никого не волнует. Раньше он писал в газету или на радио, сейчас пишет в Интернет. В общем, как у Высоцкого: «Дорогая передача…»
– Время от времени говорят о том, что газеты в бумажном виде вот-вот отомрут, что это тенденция такая…
– Я только что привел цифры относительно Интернета. А вот насчет печатных средств массовой информации скажу, что у нас их зарегистрировано сейчас около 60 тысяч. Общий тираж их – 70 миллионов в день. А если учесть, что газеты читают иногда и два, и три человека, то это громадная аудитория. Сравните: минимум 70 миллионов – читатели бумажной прессы и 7–8 миллионов – читатели сайтов СМИ в Интернете! Кто умрет раньше? О чем мы с вами  говорим?
– Но кому-то такая ситуация нравится…
– Да подожди ты, дай сказать! Доля правды в тезисе о том, что Интернет убивает печатные СМИ, есть, но реально убивает печатные СМИ не Интернет, а государство! В прошлом году в России 30% киосков, в которых распространялись печатные издания, были перепрофилированы под торговлю шаурмой, цветами, напитками, мороженым. Или просто были закрыты. И не по вине бизнеса, а потому, что так захотели те или иные чиновники! Это на 30% снизило розничные продажи многих изданий.
– Но, Павел Николаевич, вы же близко общаетесь с властями предержащими. Собянину, например, вы об этом говорили?
– В Москве цифры другие, более позитивные. Собянин на все мои вопросы и письма ответил положительно. Москва газетные киоски практически сохранила.
– А как с подпиской?
– Почта повышает цены на распространение печатной продукции. Это снизит подписку на 30–40%. Но это полбеды. Как приносят читателям газеты? Ежедневные газеты собирают за два-три дня и кладут в ящики. И Россия от ежедневных газет переходит к выпуску их два-три дня в неделю. Кому все это принадлежит, кем контролируется? Государством! И оно уничтожает печатные СМИ!
– И куда же, как говорилось в известном фильме, крестьянину податься?
– Государство, по неведомой мне причине, вынуждает людей идти в систему Интернета. Каждый человек, которому не принесли газету, который не смог ее купить, – потенциальный клиент этой сети. Вообще-то это называется политикой двойных стандартов: с одной стороны, государство критикует Интернет за обилие и доступность фашистских, экстремистских и прочих сомнительных сайтов, за мат и экстремизм в соцсетях, а с другой – толкает людей именно туда, не давая им возможности прикоснуться к проверенному и ответственному печатному слову.
А есть ведь еще десятки миллионов пенсионеров, которые десятилетиями привыкли читать, а их этой возможности лишили! Раньше киоск был в двадцати метрах от дома, а теперь в трех километрах. Раньше газету в восемь утра клали в ящик каждый день, а сейчас в лучшем случае за ней надо на почту идти. И это забота о старшем поколении?
– А какая цель тут у чиновников?
– Это отсутствие цели, неумение прогнозировать последствия. Многие чиновники, из молодых, кто сегодня пришел в министерства, ведомства, они, сидя на своих больших зарплатах с маленькими, но современными  гаджетами, думают, что сегодня все люди в России тоже смотрят в такие же гаджеты. Я не знаю, думают ли эти чиновники о выборах, понимают ли, что пенсионеры в глубинке, те, кто на выборы ходит постоянно, в отличие от молодежи, в Интернете не сидят, не читают блоги, понятия не имеют, что такое посты и перепосты, а читают газеты и смотрят телевидение

О самоцензуре и журналистской коррупции


– А для вас, Павел Николаевич, существует редакторская самоцензура?
– Для меня первым и незыблемым принципом является работа в секторе закона. Закон – мой главный цензор. Это можно назвать ответственностью перед обществом и перед властью. Приняли законодатели правила, нравятся они мне или не нравятся, для меня это основа.
– Но ведь все законы знать нельзя…
– Во-первых, я основываюсь на своей интуиции, а она меня редко обманывает. Во-вторых, сейчас у меня работает целый ряд профессиональных юристов, которые просматривают все готовящиеся к печати материалы, чтобы нам даже случайно не нарушить закон. С другой стороны, я знаю, какие материалы, подготовленные исключительно в рамках закона, могут не понравиться отдельным чиновникам, отдельным руководителям страны. Здесь бывает очень сложно. Все зависит от значимости материала. Оценить, достоин ли этот материал того, чтобы из-за него крепко поссориться с властью. Это и есть работа главного редактора.
– Если у вас есть обостренное чувство ответственности за свои слова и за то, что появляется в газете, то у некоторых журналистов оно, скажем так, развито очень слабо. И иногда появляются материалы, которые прошли мимо вашего контроля и, как говорится, «подставили» и вас, и газету. Как вы поступаете в таких случаях?
– У нас постоянно проводятся «разборы полетов», встречи и совещания. И всех журналистов мы ориентируем на то, чтобы они соблюдали закон. В очень редких случаях я виню журналистов. По большей части я виню себя. Если что-то произошло так, что мы оказались в неловкой ситуации, обычно я прихожу к выводу, что это вина моя. Я не сумел создать такие условия для юристов, для своих заместителей, для себя, что мы пропустили, просмотрели что-то. 
Журналист – он свободен, он пишет. Он должен знать закон, но он творит и хочет выразить свои мысли. Он значительно более свободен, чем я. Но именно поэтому существуют редакторы и их заместители, которые должны научиться работать с журналистами. Так, чтобы автор с самого начала понимал, что можно делать, а что нет, что хорошо, а что – не очень. И это очень опасный момент. Если начать постоянно давить на журналиста, то мы потеряем талантливого человека, у него исчезнет свобода мысли, творческое мышление. Тогда мы «засушим» газету и прекратим разговор с читателем. Здесь нужно очень тонкое соблюдение баланса.
– Как вы действуете в случаях журналистской коррупции? Какие меры вы предпринимаете, чтобы исключить заказные материалы?
– А зачем их исключать? У нас существует PR-агентство. Там принимаются и рассматриваются «заказные статьи», связанные с экономикой, с расследованием экономических преступлений, с продвижением того или иного бизнеса, товара или услуги, какой-то личности. Пожалуйста, идите в кассу, официально заплатите, все расценки на сайте есть.
– Бывает, что такая статья идет «мимо кассы»?
– Если идет, это в общем-то преступление, в лучшем случае можно квалифицировать такой случай, как обман редакции и своих же товарищей.
– А вот, например, материал готовы оплатить, но он не вписывается в редакционную политику? Что тогда? Компромисс?
– Мы примерно 60–70% PR-материалов не печатаем. Если они по юридическим, нравственным или каким-то иным позициям нас не устраивают, то мы от них отказываемся. Журналистская этика, опять же…

Путин решил крымский вопрос просто блистательно!


– Павел Николаевич, поговаривали, что каким-то украинским структурам не очень нравится «МК». Помнится, пару лет назад с экстремистскими лозунгами какие-то люди даже забросали редакцию дымовыми шашками и еще какой-то дрянью. Откуда украинские националисты в Москве?
– А кто сказал, что это были украинские националисты? Мы выяснили, что это были акции некоторых отечественных политических структур.
– Каково ваше личное отношение к тому, что сейчас происходит в Киеве?
– В событиях на Украине, с первых дней Майдана, я был сражен и убит только одним: абсолютным беззаконием и неконституционностью происходящего. Когда я смотрел, как лежащего окровавленного милиционера избивают палками, бьют смертным боем, когда его топчут, плюют на него, издеваются, я представил себе Нью-Йорк, Манхэттен, Таймс-Сквер. Вот лежит полицейский в крови, а улюлюкающая толпа его избивает. Что бы сделал наряд полиции или просто его коллеги по службе? Незамедлительно стали стрелять! Они таким образом защищали бы не только человека в форме, но и себя, свою Конституцию и свою власть! Я был сражен беспомощностью правоохранительных структур Украины и Киева, нарушением всех конституционных прав и норм в государстве оголтелой толпой.
– Но они же считают это «демократией»…
– Я – демократ по натуре. Но главное понятие демократии для меня – это соблюдение законов. Не только мной, а всеми. Если ты соблюдаешь законы, живешь по законам общества, то ты – демократически настроенный человек. Если тебе не нравятся законы, ты идешь на выборы, ты создаешь партию, пытаешься парламентским путем изменить эти законы.
Революцию делать – это другой вопрос. Но в первые дни, когда избивали милиционеров, никакой революцией и не пахло! Все, что происходило на Майдане, для меня было удивительным. Когда занимают государственные учреждения, а власть ничего не делает, чтобы  освободить их, – это власть, которая не стоит ломаного гроша. Как она может защитить своих граждан, если она себя защитить не может?
– А те, кто эту власть захватывает?
– Для меня такие вещи неприемлемы. Поэтому я с самого начала относился к событиям на Украине с большой осторожностью.
– А как вы оцениваете решение крымского вопроса?
– Вчерашние события (мы беседовали с Гусевым на следующий день после подписания договора о вхождении Крыма в состав России. – А.Б.) не заставляли меня испытывать каких-то угрызений совести. Мне не было стыдно за действия нашей власти и за себя как за человека, являющегося частью нашего общества. Я счастлив, что Крым стал российским. Пусть для кого-то это звучит плохо, но я высказываю свое личное мнение.
– Это исправление исторической ошибки?
– Столетиями эта земля была российской. Она обильно полита русской кровью. И действия Хрущева, передавшего Крым Украине, были ошибкой. Но еще большей ошибкой были действия Ельцина, когда он в пьяном виде, вместе с другими главами государств подписывал Беловежские соглашения. Ему достаточно было сказать: «Мы все подпишем, но только Крым отходит к России!» Одна фраза, и не было бы почти двадцати пяти лет споров и унижений! И все бы согласились. Все так хотели власти, так хотели быть президентами, что им все равно было, что отдавать! Была допущена историческая ошибка. Сейчас же справедливость восстановлена.
– А как вы оцениваете действия Путина и наших высших органов власти в этом вопросе?
– И президент, и его команда работали просто уникально! В период Майдана они сделали стойку, как хорошая охотничья собака. Это большое искусство – держать стойку. И терпеливо ждали момента. Если читатели заметили, были лишь отдельные сообщения о том, что мы не одобряем того или иного, что нас что-то беспокоит. Но как только Майдан подставился с законом по русскому языку, с бандеровскими, националистическими выпадами, с кровью, тут же, как хороший борец, Путин сделал резкую подножку – и враг упал. Чистая победа, так это называется. Ситуация с Крымом была продумана и решена абсолютно блистательно!
– А что нам делать с восточными областями, где живет много русскоязычного населения? Ждать, пока они сами проснутся и возьмут власть? Или когда «Правый сектор» прольет кровь?
– Мы будем защищать их права. Но я абсолютно уверен, что мы не будем вмешиваться в территориальную целостность Украины. «Правый сектор» не победит там никогда. Он не обладает никакой реальной силой, не обладает возможностью взять власть. Есть довольно слабая, если так можно ее назвавать, срединная сила в лице нынешних руководителей, они взяли власть. Отдадут они ее или нет, сказать точно не могу, но если отдадут, то не правым силам.
– Отдадут восточным областям? Ведь бывают какие-то митинги в Харькове, Луганске, в Донбассе…
– Это борьба за выживание русскоязычного населения, борьба за то, чтобы отстоять свои права. Я думаю, что свои права они защитят, находясь в составе Украины.  Надо все-таки учитывать, что на всякие митинги выходит сто, тысяча или пять тысяч человек. А это ведь города-миллионники! Остальные-то жители никуда не идут. И не потому, что боятся. Просто они ходят на работу, живут и ждут, когда все эти безобразия закончатся.

У Павла Николаевича раздался звонок мобильника.
Я даже поежился, когда громко и ясно зазвучала песня: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…» Неспроста у главного редактора одной из самых острых в политическом плане газет установлен такой рингтон. Может быть, он сказал не все?
4 апреля Павлу Николаевичу Гусеву исполняется 65 лет. Редакция газеты «Совершенно секретно» искренне поздравляет его с юбилеем. Думаю, что и все наши читатели присоединятся к нашим поздравлениям в адрес этого большого мастера печатного слова, выдающегося редактора и просто человека, который привык общаться с миллионами людей и говорить им то, что думает на самом деле…
 

 


Автор:  Алексей БОГОМОЛОВ
Совместно с: 

Комментарии



Оставить комментарий

Войдите через социальную сеть

или заполните следующие поля



 

Возврат к списку