Иван Грозный как политический аргумент

По трактовке фигуры одного из самых кровавых правителей России можно узнать, при каком режиме мы живем

Одна из самых заметных тенденций последнего времени – «реабилитация» Ивана Грозного. Речь, разумеется, не о полноценной юридической реабилитации: царя и великого князя всея Руси Иоанна IV Васильевича, как известно, никто не репрессировал. Да и посмертно, насколько известно, никто ни к чему тоже не приговаривал. Не считать же репрессиями отказ императора Александра II поместить скульптурное изображение Ивана Грозного на памятник «Тысячелетию России» в Великом Новгороде. Но примечательно, что даже российский самодержец не сомневался в том факте, что правление Грозного «славно» прежде всего зверской опричниной, а сам Иван Васильевич навсегда вошел в историю как кровавый тиран. Собственно, таковой и была консолидированная оценка деяний Грозного историками, общественностью и даже властью – вплоть до 30-х годов ХХ века.

По сталинским мотивам

Затем, как известно, по указанию свыше знак поменялся – с минуса на плюс: очень уж пришелся по душе Сталину Иван Грозный с его опричниками. 25 февраля 1947 года (согласно записи журнала лиц, принятых у Сталина) вождь почти час наставлял режиссера Сергея Эйзенштейна и актера Николая Черкасова, как надо снимать продолжение фильма «Иван Грозный»: «У вас неправильно показана опричнина. Опричнина – это королевское войско… регулярная армия, прогрессивная армия. …Царь Иван был великий и мудрый правитель… Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния. …Он первый ввел государственную монополию внешней торговли… Нужно показать, почему необходимо быть жестоким. Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не ликвидировал пять крупных феодальных семейств.

…Малюта Скуратов был крупным военачальником и героически погиб в войну с Ливонией».

Концепция ясна: Иван Грозный на «национальной» позиции противостоит всему иноземному миру, опричнина – это прогрессивно, жаль, что царь Иван многих недорезал…

Но после смерти Сталина Грозный вновь стал считаться тем, кем и был – тираном, сыноубийцей и садистом, залившим страну кровью тысяч невинных людей. Однако этот исторический отрезок сменили иные времена. Аргументация в пользу наблюдаемой сейчас «реабилитации» чрезвычайно заезженная. Тиран? Кровавый? Ну не такой уж и кровавый, да и вообще – резал тех, кого надо, больше резать надо было. Зато какой государственник, какую державу после себя оставил…

Кто же эти энтузиасты государственной резни и поклонники Ивана Грозного?

ВПШ – за царя

Одним из ревнителей нового образа Ивана Грозного стал Владимир Мединский – бывший депутат Государственной думы и нынешний министр культуры Российской Федерации, член Высшего совета партии «Единая Россия». И автор серии книжек, разоблачающих «мифы о России».

Аргументация Мединского оригинальностью не блещет. Еще в своей книге «О Русском пьянстве, лени и жестокости» будущий министр возмущался: «Будь на месте Грозного любой король любой европейской страны, его оправдали бы непременно! Еще сочинили бы чувствительные романы, поставили пьесы, сняли бы кинофильмы. В них Иван Грозный выступал бы несчастным человеком, которому жестокие и черствые люди сломали судьбу, сделали его мстителем за себя и за любимую женщину. Европейскому монарху сто раз простили бы эти 7 тысяч жертв! Но раз идет речь о русском царе – нельзя. Он не несчастный человек, и его судьба – не предлог поговорить о том, что допустимо и недопустимо в обращении с ребенком, о том, как преступление порождает новое преступление. Нет! Русский царь – страшный преступник! Что бы с ним ни происходило, какие бы поступки ни совершались по отношению к нему – он не жертва».

Итак, жертвами Ивана Грозного стали «всего лишь» семь тысяч человек – какая мелочь. Но главное – царя очерняют только потому, что он русский, и делают это по мотивам сугубо политическим. Ведь «при всей безумной жестокости Грозного при нем на Руси убито на порядок меньше людей, чем в Англии при Елизавете», но, какая жестокая несправедливость, «в европейской историографии Иван Грозный – это чудовище на троне, а Елизавета – великая королева, при которой совершено много чудесного и замечательного». При этом в подтверждение своих тезисов Мединский не привел ни единого доказательства – ни одной ссылки на конкретные работы, ни одной выдержки из них, да и вообще не смог назвать ни одного исследования. Мало того, так еще и изобрел – некую «европейскую историографию». Мне вот, как историку по образованию, такое понятие неведомо: есть историография немецкая, итальянская, французская, британская, испанская, польская, чешская… Но европейская? Увы, но знание научной литературы (и источников) – явно не сильная сторона господина Мединского, с научной методологией же у министра культуры дела и вовсе обстоят плохо

Выступая как-то на радио «Эхо Москвы», будущий министр сильно обижался за Ивана: «Плохо то, что мы современника Елизаветы Ивана Грозного считаем тираном, узурпатором и убийцей, хотя на фоне Елизаветы, утопившей всю Англию в крови реально, жесточайшей правительницы, жуткого тирана и прочее, Иван Грозный в сравнении – это просто… Нобелевскую премию за мир ему надо давать». То есть, по мнению Мединского, исторические личности надо оценивать не предметно и конкретно, а сравнительно. И тогда Иван Васильевич – тиран, убийца, садист и извращенец – на фоне какой-нибудь английской королевы начинает выглядеть матерью Терезой.

Интереснее иное – за что конкретно Мединский почитает Ивана IV: «Грозный ввел регулярную армию, первым в мире одел ее в военную форму, ввел прообраз суда присяжных. Фактически учредил парламент, начав собирать Земский собор. Значительно увеличил территорию России, присоединив Сибирь, Астрахань, Казань… У нас же акцент делается на том, что он залил кровью страну, проиграл Ливонскую войну да сына ни за что убил». Но так ведь действительно и было – и проиграл, и залил, и сыноубийца! Территорию тоже увеличил. Насчет же регулярной армии и мирового первенства по части формы и, главное, наличия парламента и даже суда присяжных (!) – то за одни эти «исторические познания» министра культуры надо принудительно вернуть в начальную школу для изучения азов истории собственной страны.

К слову, базового исторического образования у Мединского нет – он никакого отношения к истории в принципе не имел и не имеет поныне: окончил МГИМО, защитил две кандидатские диссертации, но обе – фактически по политическому пиару. Каковым всегда и зарабатывал на хлеб, никакой наукой сроду не занимаясь. В 1999 году стал доктором политических наук. С июня 2011 года Мединский – доктор исторических наук: он защитил диссертацию в Российском государственном социальном университете (РГСУ) по теме «Проблемы объективности в освещении российской истории второй половины XV – XVII веков».

РГСУ – это бывшая Московская высшая партийная школа (ВПШ), в 1991 году переформатированная сначала в Российский государственный социально-политический институт ЦК компартии РСФСР, затем в Российский государственный социальный университет. Говорить о наличии в стенах экс-ВПШ какой-либо исторической школы не приходится: до 1991 года таковой и быть не могло, нет ее и ныне. Симптоматичен уже сам выбор учреждения для защиты: в стенах ВПШ–РГСУ нет (и быть не может) ни одного историка – специалиста по истории России XV–XIX веков. Достаточно сказать, что руководитель научного направления (школы) РГСУ «Отечественная история» Василий Жуков (он же ректор-основатель РГС и академик РАН с 2006 года) даже официально считается не историком, а социологом.

Лучше всего о «научности» опуса Мединского сказали сами историки. В частности, Алексей Лобин, известный специалист по истории России XVII века, написал, что это «не научное исследование, а некий наукообразный суррогат на уровне курсовой (правда, весьма объемной) студента 1 или 2 курса. В основе диссертации лежит не современная методика, отличающаяся новизной, а полное незнание. Незнание реалий эпохи, незнание основ социально-экономического положения, незнание внешней политики Российского государства». Историк уверен, что Мединский «по-быстрому написал «научное исследование», выбрав для его защиты непрофильный вуз, а в качестве оппонентов – историков, чьи научные интересы находятся далеко от рассматриваемой темы».

Камня на камне от диссертации Мединского не оставил и подробно разобравший ее доктор исторических наук, профессор кафедры теологии доцент Белгородского государственного национального исследовательского университета Виталий Пенской: Мединский «не имеет никакого представления о методике работы с источниками», не владеет правилами научной критики текстов, что уже само по себе обесценивает сделанные им выводы.

Опричнина. Перезагрузка

Другой видный борец за «реабилитацию» Грозного – Андрей Ильич Фурсов. Его тоже сложно назвать историком, несмотря на формальное наличие степени кандидата исторических наук. Сообщается, что в 1973 году он окончил исторический факультет Института стран Азии и Африки (ИСАА) при МГУ им. М.В.Ломоносова. Точности ради – никакого исторического факультета в ИСАА нет (и не было), только отделение. Да и когда там учился Фурсов, заведение именовалось Институтом восточных языков. Историков как таковых в ИСАА сроду не готовили, так что никак нельзя именовать полученное там образование базовым историческим. До 1997 года в биографии Фурсова лакуна: чем и где он занимался предыдущие 24 года нигде не сказано. Затем он до 2006 года руководил созданным им Институтом русской истории РГГУ, с мая 2007-го – директор Центра русских исследований Института фундаментальных и прикладных исследований Московского гуманитарного университета (МосГУ). МосГУ (не путать с МГУ) – не полноценное учебное или научное заведение, а всего лишь муниципальный университет, принадлежащий администрации Восточного административного округа Москвы. Созданный, кстати говоря, на базе Высшей комсомольской школы ЦК ВЛКСМ – на ее площадях и из ее же преподавательских кадров, к истории (и науке вообще) отношения не имевших

Сам Фурсов сочинял в основном философско-политологические труды, касающиеся стран Азии. По истории России у него нет ни одного научного труда. Зато – масса публицистических опусов. В том числе о Грозном. Основной постулат Фурсова – «опричнина, как и ее создатель Иван Грозный, – оболганное явление нашей истории, порой сознательно, порой от непонимания». При этом поражают необычайная самоуверенность и предельная вольность в обращении с источниками, которых он, по сути, в глаза не видел. Так, Фурсов с ходу сбрасывает на обочину истории воспоминания Генриха фон Штадена, признанные ведущими историками не просто достоверными, но и весьма ценными: «…Штадену верить нельзя. Опричником он не был, жил в земщине и сбывал награбленное опричниками. Барыга, враль, не имевший доступа к серьезной информации». Во как! Человек, не получивший базового исторического образования, не владеющий методологической базой, понятия не имеющий, что такое источниковедение и критика источников, да и вообще не читавший этого источника в оригинале, ставит клеймо «барыги» и «враля» только потому, что свидетельства Штадена не укладываются в картину, любовно выстроенную воображением Фурсова.

Отчего же он так восторгается Грозным? Читаем: «Опричниной Грозный царь ответил не только Киевской эпохе в лице ее реликта Новгорода, но и Орде. В то же время это был ответ на давление Запада – экономическое, военно-политическое и, что не менее важно, духовное».

Разумеется, Фурсов проводит полную (и сугубо положительную) параллель между Грозным и Сталиным: «Иван Грозный и Сталин выбрали удар по верхам (впрочем, и низам досталось) и национально ориентированный курс», «именно опричнина делает в русской истории грязную работу, вычищая грязь и гниль, сгоняя русских Емель с печи и, подобно швейковскому капралу, напоминая им: «Помните, скоты, что вы люди».

Особо любит Фурсов подчеркнуть, что «с какими бы издержками ни проводились мероприятия опричнины Ивана Грозного и Иосифа Грозного, в конечном счете они были нацонально ориентированы и они не были ориентированы на некую западную модель». Проще говоря, Иван Грозный был хорош уже потому, что его опричники душегубствовали, противостоя западной модели развития общества. Мысль, конечно, свежая, но вряд ли сам царь, не говоря уж про его опричников, задумывался о моделях, ведомых лишь Фурсову. В общем, по Фурсову, опричнина понадобилась Грозному, чтобы решить «целый ряд застарелых проблем, которым было по 150–200 лет. А институциональные формы, которые были, как раз защищали эту старину, которая свое уже отжила, и решить по-другому было нельзя». А раз можно было только опричниной (то есть жесточайшим террором), значит, опричнина хороша, прогрессивна, а царь Иван Васильевич – готовый кандидат на Нобелевскую премию мира… И резюме не поражает неожиданностью: хороша была бы новая опричнина. Правда, с оговоркой, что «новая опричнина, конечно, будет совсем не похожа на старые».

Непроходящая святость

Еще одна линия «реабилитанса» – церковная: за канонизацию Ивана Грозного. Автор идеи – скончавшийся в 1995 году митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн, имевший устойчивую репутацию крайнего на-ционалиста, заскорузлого антисемита, монархиста и антизападника. Отношение митрополита Иоанна к Ивану Грозному целиком вытекало из его взглядов на общественно-государственное устройство России. Если вкратце, главный критерий государственного устройства – богоугодность, соотнесенность с тысячелетними святынями веры. Отсюда и вывод митрополита: «Богоучрежденной формой существования православного народа является самодержавие. Царь – Помазанник Божий. Он не ограничен в своей самодержавной власти ничем, кроме выполнения обязанностей общего всем служения. Евангелие есть «конституция» самодержавия. Православный царь – олицетворение богоизбранности и богоносности всего народа, его молитвенный председатель и ангел-хранитель». Идеал подобного монарха – Иван Грозный.

С точки зрения митрополита Иоанна, все, что написано об Иване Грозном негативного, – «заморская клевета», а обрисовавшие его фигуру темными красками историки (включая Карамзина) – очернители благочестивого царя. Митрополита не смущало и то, что по приказу Грозного были совершены многочисленные убийства священников, вплоть до высших иерархов. Например, жертвами Грозного стали два священнослужителя, причисленные к лику святых: по его приказу Малюта Скуратов задушил митрополита Филиппа, а игумена Корнилия Псково-Печерского царь и вовсе лично убил жезлом. Позиция митрополита Иоанна почти неотличима от сталинской: Иван Грозный – самодержавный монарх и идеал властителя, антизападник, ставший жертвой глобального четырехсотлетнего заговора клеветников

Но в церковной среде фанаты Грозного, как ни странно, потерпели поражение: все попытки канонизировать Ивана Васильевича встретили предельно жесткий отпор, главным образом высшего духовенства. «Возможно ли в одно и то же время молитвенно прославлять и мучеников, и их жестоких гонителей? – заявил еще патриарх Алексий II. – Ибо канонизация царя Иоанна Грозного фактически поставила бы под сомнение исповеднический подвиг святителя Филиппа и священномученика Корнилия Псково-Печерского…» «Нельзя прославлять одновременно и убиенных, и их убийц. В противном случае пришлось бы деканонизировать святителя Филиппа, митрополита Московского, который был задушен Малютой Скуратовым по приказу Иоанна Грозного», – заявил патриарх во время своей поездки на Валаам в 2002 году.

И совсем жестко в адрес сторонников «реабилитации» и канонизации Ивана Грозного 3–8 октября 2004 года на Архиерейском Соборе РПЦ высказался председатель Синодальной комиссии по канонизации святых митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий. «Споры о деятельности Ивана Грозного идут уже четыре столетия. Но лишь в наши дни нашлись поклонники не только политических приемов, но и нравственного облика Ивана Васильевича. Собственно, вопрос о прославлении Ивана Грозного и Г. Распутина (вопрос о канонизации последнего также не раз поднимался в последние годы. – Ред.) – вопрос не столько веры, религиозного чувства или достоверного исторического знания, сколько вопрос общественно-политической борьбы. Имена Ивана Грозного и Г. Распутина используются в этой борьбе как знамя, как символ политической нетерпимости и особой «народной религиозности», которая противопоставляется «официальной религиозности» священства. Не случайно, видимо, символами этой кампании стали миряне, известные не своими духовными подвигами, а своею политическою активностью […] Однако реальным итогом его правления стало истребление складывавшейся со времен Ивана Калиты военной и политической элиты («обнаглевшего боярства», по выражению одного из сторонников канонизации царя), что неизбежно привело к гражданской войне конца XVI – начала XVII вв., причем ее скрытый этап – борьба боярских группировок, возвысившихся в правление Грозного, за власть – начался сразу же после его кончины, став прелюдией Смутного времени. Вопреки мнению сторонников канонизации, он не «оставил своим наследникам мощного государства и боеспособной армии». Страна была разорена многолетней Ливонской войной, опричным террором и стояла на пороге гражданской войны».